Пока собирались люди, Ислам-бек, расположившись в тени разлапистого карагача, пил чай, предложенный ему местным торговцем, который, подкладывая в блюдо, лежащее на расстеленной в тени кошме, орехи и сладости, что-то нашептывал амлякдару на ухо. Тот, медленно потягивая ароматную влагу, то и дело отмахивался от торговца, как от назойливой мухи.
Когда народ собрался, Ислам-бек громогласно объявил:
— По приказу эмира я, главный сборщик налогов и его верный слуга, объявляю: все жители кишлака Сары-агач обязаны уплатить налог за год вперед.
В толпе послышался все усиливающийся ропот.
— Если вы, жалкие рабы эмира, — продолжал он, — вновь воспротивитесь выполнению этой священной для каждого мусульманина обязанности, я повелением эмира бунтарей жестоко накажу, а кишлак сожгу.
Воцарилась звонкая тишина.
— Мы заплатим все сполна, — низко согнувшись в поясе, кинулся к собирателю налогов аксакал, чтобы поцеловать полу расшитого серебром халата. Но перед ним, словно неведомый дух, возник заподозривший в плохом старейшину Султан-бобо, в мгновение ока заслонивший собой бека.
Отшвырнув старика пинком, телохранитель, обернувшись к Ислам-беку, сконфуженно сказал:
— Мне показалось, что этот старик замышляет что-то нехорошее.
— Ты всегда начеку, мой верный Султан, — похвалил телохранителя бек, и, поощрительно похлопав его по плечу, сказал, обратив свой гневный взор на дехкан: — Я вижу, вы вовремя одумались. Ну, тогда — приступим. Веди меня, аксакал, в свои закрома! — приказал он и направился следом за стариком к пристройке, где он хранил зерно.
— Эта пшеница в количестве шестнадцати пудов принадлежит мне, аксакалу кишлака Сары-агач Салиму, рабу эмира и бека.
— По приказу эмира, во имя Аллаха и пророка его Мухаммеда здесь будет взыскан закят с эмирского раба Салима в размере четырех пудов.
Салим упал на колени и начал слезно умолять бека сократить размер налога.
— О, великий бек, — причитал он, — впереди зима, а у меня большое семейство. Сжалься надо мной, и Аллах возблагодарит тебя за это.
— Вот я сейчас тебя плеткой возблагодарю, — усмехнулся Ислам-бек и замахнулся на аксакала своей инкрустированной серебром камчой.
Кишлачный торговец тут же отвесил четыре пуда зерна и ссыпал его в мешки. Затем он вновь подошел к куче пшеницы и, приговаривая: «А это оплата за пользованием моими весами», сгреб в полу своего халата с полпуда зерна.
Потом из толпы вышел невзрачный человек в черном халате, с белоснежной чалмой на маленькой головке, и зайдя в пристройку, отсыпал с четверть пуда зерна в свой мешок.
— Что вы творите? — хотел наброситься на него Салим, но стоящий рядом с беком Султан-бобо резко оттолкнул его в сторону.
— Ах ты, сын ослицы, забыл, что имаму мечети положена десятая часть урожая?
Все шло по уже установившемуся веками обычаю.
Ванвой — местный лепешечник, вручив обескураженному аксакалу три лепешки, взял взамен тридцать фунтов пшеницы. Какая-то бойкая старуха поднесла ему расшитую цветными нитками тюбетейку и, получив разрешение, насыпала в свой мешок несколько фунтов зерна.
Оставшееся было поделено «по закону» на пять частей. Одну из них отсыпали для казны, а остальное, что составляло около шести пудов, отдали собственнику урожая.
— Благо, что ты вовремя одумался и не препятствовал исполнению древнего обычая, — благодушно сказал Ислам-бек, направляясь к соседнему дому, откуда уже заранее неслись крики и женский плач.
Не все дехкане так раболепно и безропотно отдавали потом и кровью выращенное зерно.
В одном из дворов, куда направлялся Ислам-бек, ему навстречу выскочил дехканин с кетменем в руках, угрожая применить это свое грозное оружие, если бек переступит порог его жилища. Темир, находившийся рядом, не раздумывая оттолкнул нападающего в сторону.
Раздался выстрел, и человек рухнул на землю, как сноп пшеницы.
— Теперь так будет с каждым, кто посмеет поднять руку на посланца эмира, — грозно произнес Ислам-бек и, приказав торговцу собрать налоги у остальных дехкан, направился к достархану, установленному расторопным торговцем под деревом.
Удобно устроившись на кошме и медленно попивая чай, Ислам-бек лениво следил оттуда за действиями своего добровольного помощника.
Темир, пораженный убийством дехканина, стоял за спиной бека и удрученно думал о свершившемся факте и своем месте в этом вольном или невольном преступлении.
«Все вышло у меня невольно. Ведь он же покушался на жизнь хозяина», — напряженно думал Темир, всячески пытаясь найти оправдание своим действиям, повлекшим за собой такие трагические последствия. Несмотря на то что в благодарность за проявленную находчивость бек соблаговолил похлопать его по плечу, а телохранитель, хладнокровно застреливший крестьянина, благожелательно на него посмотрел, парень чувствовал себя не в своей тарелке.
Крики, причитания и плач раздавались по всему кишлаку, когда закончился сбор налога. Отогнав стенающую толпу подальше от Ислам-бека, наслаждающегося пищей, торговец, по лисьи семеня ногами, приблизился к нему и, заискивающе заглядывая в глаза, масляным голосом объявил:
— Я исполнил ваше приказание, мой бек. Всего собрано пятьдесят пудов зерна.
«Это же почти двадцать мешков, — подумал Ислам-бек удовлетворенно. Но вскоре его чело омрачилось другой мыслью: — Теперь надо нанимать арбакешей, обеспечивать охрану». — Он поморщился, словно от зубной боли.
— Мой бек, — оторвал главного сборщика налогов от неприятных мыслей торгаш, — что вы будете делать с собранной пшеницей?
— Отправлю в житницу эмира, — ответил тот, подозрительно косясь на лисью мордочку торговца. — А тебе какое дело?
— Я бы мог освободить великого бека от этих забот, — льстиво промолвил он, хитро блеснув глазами.
— Каким образом?
— Я готов купить казенную пшеницу. Деньги, в отличие от кучи зерна, можно легко сложить в один небольшой хорунжин.
После недолгого торга, в результате которого торговец взял все зерно за полцены, Ислам-бек, недовольно ворча, уложил деньги в кожаный мешочек и, вскочив на ноги, скомандовал стоявшим в ожидании приказа нукерам:
— По коням! Мы выполнили задачу, поставленную эмиром, теперь нас ждут другие дела!
Темир, удивленно взглянув в сторону сложенных среди улицы мешков с зерном, которые по распоряжению кишлачного торговца дехкане куда-то понесли, спросил Султана-бобо:
— А хлеб мы без охраны оставим?
— Не твое дело, — резко оборвал Темира нукер. — Для тебя сейчас главное — не отставать от меня!
Хорошо накормленные и достаточно отдохнувшие кони с места понесли в галоп. Ислам-бек на своем вороном ахалтекинце снова был впереди, увлекая за собой остальных. После почти часовой скачки отряд остановился в широком ущелье, на берегу горной речки, несущей свои бурные воды в долину, в благословенный Кафирниган.
— Привал, — крикнул Ислам-бек, спешиваясь.
Расторопные нукеры сразу же раскинули на поляне кошму и ковер и, скинув с разгоряченных бегом коней всю поклажу и седла, начали вытряхивать из своих хорунжинов лепешки, куски вареного и вяленого мяса, глиняные кувшины с айраном и другую походную снедь.
Пока хозяин совершал омовение, Султан-бобо накрывал для него достархан отдельно ото всех, на ковре.
После того как Ислам-бек без особого аппетита перекусил, телохранитель собрал остатки хозяйского ужина и, возблагодарив Аллаха за все хорошее, принялся за еду.
Темир, привыкший к тому, что пастухи в горах всегда делились имеющейся у них пищей, ждал, что кто-то из нукеров пригласит к трапезе и его. Но каждый из них ел только то, что взял с собой в поход. Занятые этим благородным занятием, они не обращали на новичка никакого внимания.
— Эй, парень, — крикнул Султан-бобо, заканчивая свой ужин, — присаживайся рядом, ты честно заработал сегодня свой кусок хлеба. Мясо будет заработать труднее, — осклабился он, вставая и уступая место на кошме Темиру. После него на чистой тряпице остались лишь три лепешки, луковица да наполовину опустошенный кувшин с айраном. Но и этого довольно скудного ужина было достаточно, чтобы в молодом теле Темира вновь заструилась горячая кровь, призывая все его существо к новым, неведомым делам и приключениям.
Ждать пришлось недолго. Как только начало смеркаться, Ислам-бек скомандовал:
— По коням!
Вскоре отряд, предводительствуемый беком, поскакал вверх по ущелью. Через час вдали показался огонь большого костра. В полуверсте от него нукеры Ислам-бека спешились. Дождавшись, пока все соберутся вокруг, хозяин негромким голосом приказал:
— Три человека во главе с Султаном-бобо зайдете сверху и гоните табун на нас. Ты, — указал он на одного из нукеров, — будешь направлять табун справа, а ты, — обратился он к другому, — слева! Я с остальными займусь пастухами. Все понятно?
— Понятно, хозяин!
— Хоп, бек!
— Все ясно, уважаемый Ислам-бек, — перекрывая голоса нукеров, ответил Султан-бобо, — это нам не впервой. Но среди нас — новичок. Может быть, я возьму его с собой?
— Нет, — сказал, словно отрезал, бек. — Этот джигит показал всем вам, что он уже не новичок! Если бы не Темир, то твой запоздалый выстрел мне бы уже не помог, — сказал он и, глянув на застывшее лицо Темира, отечески похлопав его по плечу, добавил: — Темир, мальчик мой, с этого дня ты теперь всегда будешь рядом со мной.
— Как только будет потушен костер, Султан-бобо со своими людьми начинают гнать табун. Первая остановка в долине. Да благословит Аллах наше ночное дело! — подождав, пока совсем стемнеет, приказал Ислам-бек.
Дождавшись, пока всадники скроются в темноте и вдали смолкнет топот их коней, Ислам-бек скомандовал:
— За мной!
Нукеры, возглавляемые беком, то и дело сдерживая коней, стараясь не бряцать оружием, осторожно приближались к костру.
Внезапно залаяли собаки. Вслед за этим послышалось конское ржание и крики встревоженных пастухов. Не давая им опомниться, нукеры вихрем налетели на сидевших у костра людей и, выхватив сабли, плашмя начали их избивать. Послышались вопли. Неожиданно один из пастухов, выхватив спрятанное в куче бараньих шкур ружье, направил его на ночных разбойников. Но тут же кто-то из нукеров выстрелил в него, и единственный человек, осмелившийся поднять оружие против ночных разбойников, рухнул прямо в огонь. Несколько секунд его тело корчилось в пламени, но вскоре замерло навсегда. В воздухе запахло подгоревшим мясом.