Валерий Николаевич КовалевАгент Абвера
Не думай о секундах свысока.
Наступит — сам поймешь, наверное:
Свистят они, как пули у виска,
Мгновения, мгновения, мгновения.
У каждого мгновенья свой резон,
Свои колокола, своя отметина.
Мгновенья раздают — кому позор,
Кому — бесславье, а кому — бессмертие!
Глава 1. Лубянка
«В течение 24-го июня противник продолжал развивать наступление на Шауляйском, Каунасском Гродненско-Волковысском, Кобринском, Владимир-Волынском и Бродском направлениях, встречая упорное сопротивление войск Красной Армии.
Все атаки противника на Шауляйском направлении были отбиты с большими для него потерями. Контрударами наших механизированных соединений на этом направлении разгромлены танковые части противника и полностью уничтожен мотополк.
На Гродненско-Волковысском и Брестско-Пинском направлениях идут ожесточённые бои за Гродно, Кобрин, Вильно, Каунас.
На Бродском направлении продолжаются упорные бои крупных танковых соединений, в ходе которых противнику нанесено тяжёлое поражение.
Наша авиация, успешно содействуя наземным войскам на поле боя, нанесла ряд сокрушительных ударов по аэродромам и важным военным объектам противника. В боях в воздухе нашей авиацией сбито 34 самолёта.
В Финском заливе кораблями Военно-Морского Флота потоплена одна подводная лодка противника.
В ответ на двукратный налёт на Севастополь немецких бомбардировщиков с территории Румынии советские бомбардировщики трижды бомбардировали Констанцу и Сулин.
В ответ на двукратный налёт немецких бомбардировщиков на Киев, Минск, Либаву и Ригу советские бомбардировщики трижды бомбардировали Данциг, Кенигсберг, Люблин, Варшаву и произвели большие разрушения военных объектов. Нефтебазы в Варшаве горят.
За 22-е, 23-е и 24-е июня советская авиация потеряла 374 самолёта, подбитых, главным образом, на аэродромах. За тот же период советская авиация в боях в воздухе сбила 161 немецкий самолёт. Кроме того, по приблизительным данным, на аэродромах противника уничтожено не менее 220 самолётов».
В ночном небе над Москвой висели аэростаты, шел четвертый месяц войны.
На Лубянке, в одном из кабинетов с затененными светомаскировкой окнами, за столом, в желтом пятне света сидел лет тридцати пяти, крепкого сложения человек. С петлицами старшего майора госбезопасности[1], тремя орденами и знаком «Заслуженный работник НКВД» на коверкотовой гимнастерке. Фамилия его была Судоплатов, должность — начальник 2-го отдела НКВД СССР.
Это был опытный сотрудник контрразведки, начавший свой боевой путь мальчишкой еще в Гражданскую войну. Сначала рядовым бойцом, потом сотрудником Особого отдела[2] и оперативником губернской ЧК. Далее началась служба в центральном аппарате и выполнение спецзаданий в европейских странах — ликвидация основателя ОУН[3] Коновальца и предавшего идеи большевизма Троцкого[4].
В настоящее время он возглавлял отдел, занимавшийся разведкой, контрразведкой и организацией диверсионной деятельности в тылу противника.
Перед чекистом лежало дело оперативной разработки в глянцевой обложке, которое он внимательно изучал, делая временами карандашом пометки в блокноте.
Судоплатов Павел Анатольевич (7 июля 1907 г., Мелитополь, Российская империя — 24 сентября 1996 г., Москва, Россия
Разработка именовалась «Монастырь» и имела далеко идущие цели.
Месяц назад нарком НКВД Берия, желая скрасить мрачное настроение Сталина от чудовищных поражений Красной Армии на фронтах, докладывал вождю об успехах наркомата в борьбе с немецкой агентурой, забрасываемой в наши тылы, о выявленных и уничтоженных резидентурах, диверсантах и вредителях.
Вождь молча слушал, расхаживая по кабинету, а потом, подойдя вплотную к наркому, сказал:
— Плохо, Лаврентий, очень плохо.
— Не понял, товарищ Сталин? — побледнел тот лицом.
— Ты работаешь по хвостам, как в игре «казаки-разбойники». Одни бегут, вторые догоняют. А нужно совсем другое.
— Что именно? — вытянулся нарком.
— Упреждать. Для чего иметь своих людей там, где готовятся эти планы, и своевременно получать от них сведения. А при необходимости дезинформировать противника и срывать его планы. Ты меня понял? — вождь недобро блеснул глазами.
Что означает этот блеск, Берия хорошо знал и внутренне похолодел.
— Так точно, товарищ Сталин!
Берия Лаврентий Павлович (29 марта 1899 г., Мерхеул, Кутаисская губерния, Российская империя — 23 декабря 1953 г. Москва, СССР)
— В таком случае иди, я жду результатов.
Шагая к двери на деревянных ногах, нарком спиной чувствовал взгляд Хозяина[5]. Во взгляде том таилась угроза.
Вернувшись из Кремля на Лубянку, Берия тут же вызвал своего заместителя Абакумова, руководившего Особыми отделами, и Судоплатова. И учинил обоим начальственный разнос.
— Заберите свою филькину грамоту! — швырнул на стол подготовленную для доклада вождю справку. — Это не работа, детский лепет! Мне нужно упреждение! А именно агентурные позиции в Абвере[6], который ведет к нам заброску агентуры и устраивает диверсии!
— Лаврентий Павлович… — открыл было Абакумов рот.
— Молчать! — грохнул кулаком по столу нарком. — Немедленно продумать и дать конкретные предложения! Срок неделя! Пока свободны!
— Есть! — вздернули оба подбородки, повернулись через левое плечо и заскрипели сапогами к двери. Миновав приемную со скучающим у телефонов адъютантом, вышли в овальный с ковровой дорожкой коридор и молча разошлись в разные стороны.
Оба недолюбливали друг друга. Судоплатов считал Абакумова выскочкой и костоломом. В органы тот пришел с комсомольской работы в 1932-м и несколько лет служил оперуполномоченным в ГУЛАГе[7]. Потом занимался контрразведывательным обеспечением штабов и был начальником Ростовского управления НКВД, где проявил себя спецом по выбиванию из подследственных признательных показаний. Нарком это качество ценил и забрал умельца к себе заместителем.
Абакумов в свою очередь завидовал Судоплатову как опытному разведчику-нелегалу, не один год проработавшему за границей и осуществившему там ряд блестящих операций.
И не безосновательно завидовал. Дело в том, что у Судоплатова уже имелось то, что требовал с подачи вождя нарком. А именно — оперативная разработка с кодовым названием «Монастырь». Заведена она была в июле и ставила своей целью внедрение чекистской агентуры в немецкую военную разведку.
Для этого создали фиктивную антисоветскую организацию, дав ей название «Престол», якобы искавшую контакты с германским верховным командованием. Несмотря на основательные чистки, многие представители русской аристократии остались в живых, но все были под оперативным наблюдением.
Выбор пал на князя Глебова, некого Садовского и его жену. Все трое нашли пристанище в Новодевичьем монастыре, где общались с кругом своих знакомых. Никакой антисоветской деятельности не вели, контакты сводились к ностальгическим воспоминаниям и ожиданию прихода немцев.
Князь был в преклонном возрасте, но ясен умом, деятелен и пользовался авторитетом в кругах остатков былой аристократии. Ему не надо было доказывать преданность монархии. В подшивке журнала «Нива» за 1913 год имелся номер, посвященный приезду Николая II в Кострому по случаю 300-летия дома Романовых. На большой фотографии князь приветствовал царя от имени русского дворянства.
Второй человек в организации, Борис Александрович Садовской, принадлежал к поэтам «серебряного века»[8], в тридцатые годы ОГПУ[9] ликвидировало три монархические ячейки молодежи, группировавшиеся вокруг него и имевшие прогерманские настроения. От всего этого литератора хватил удар, и он передвигался в инвалидной коляске.
Под стать Садовскому была и его жена — Надежда Ивановна Воскобойникова, в прошлом близкая фрейлина императрицы. После ареста Романовых она вошла в тайное общество по спасению царской семьи, получив для этого восемь миллионов долларов от американцев. Однако попытка не удалась, а вскоре всех Романовых расстреляли.
Как и Глебов, Садовские состояли под негласным надзором в целях их возможного оперативного использования. Теперь такой момент настал, требовался катализатор…
Когда напольные часы в простенке гулко пробили десять вечера, Судоплатов перевернул очередную страницу, заложил ее карандашом и открыл лежавшую рядом коробку «Казбека». Достал оттуда папиросу, став разминать пальцами.
В обитую дерматином дверь постучали.
— Да! — Судоплатов, прикусив мундштук, чиркнул спичкой.
— Разрешите, товарищ старший майор? — шагнул из тамбура цыганистого вида старший лейтенант госбезопасности с картонной папкой в руке.
— Входи, Михаил, присаживайся, — выпустил ноздрями дым.
Старший лейтенант (фамилия его была Маклярский) прошел вперед, уселся за приставной стол и положил папку перед начальником.
— Вот, Павел Анатольевич, подобрал из своих агентов кандидата для введения в разработку.
Маклярский являлся достаточно молодым, но умным и хватким оперативником. В органы пришел в конце двадцатых, хорошо себя зарекомендовал себя на «земле»[10]