, за что был переведен в центральный аппарат, где служил под началом Судоплатова начальником 1-го отделения.
— Поглядим, — старший майор открыл папку и стал внимательно читать лежавшую внутри отпечатанную на машинке справку с грифом «совершенно секретно».
Там значилось: «Демьянов Александр Петрович, псевдоним ”Гейне”. Родился 19 октября 1910 года в Санкт-Петербурге. Русский, из дворян, потомок казачьего атамана Головатого. Отец — есаул царской армии, умер от ран в Первую мировую, мать Мария Николаевна, урожденная Кульнева — дворянка, выпускница Бестужевских курсов.
Полтора года обучался за границей, а потом в Ленинградском политехническом институте, откуда был отчислен как «социально чуждый элемент» и в 1929 году завербован ОГПУ. Жена — Татьяна и тесть, профессор Березанцев, также являются секретными сотрудниками.
В 1930-м Демьянов переведен на работу в Москву, работает инженером-электриком на «Мосфильме». Вхож в артистические круги, по заданию разведки устанавливает контакты с иностранными журналистами, дипломатами и театрально- художественной богемой, активно участвуя в их разработках. Свободно владеет немецким и французским языками. Обучен формам и методам агентурно-оперативной деятельности, в том числе с иностранцами. Смел, инициативен, хладнокровен».
Ниже: «начальник 1-го отделения 2 отдела НКВД СССР, старший лейтенант государственной безопасности Маклярский М. Б.» и размашистая подпись.
— Интересная кандидатура, — Судоплатов положил бумагу в папку, вернул ее отделенному начальнику. — Организуй мне завтра с этим Гейне контрольную встречу[11].
— На какое время?
— В девять утра.
— Есть, — тот встал со стула и, забрав документы, покинул кабинет.
Лампа на столе горела, пока за шторами не засерел рассвет, а потом погасла…
Следующим утром, прохладным и туманным, по Садовому кольцу неслась защитного цвета «эмка»[12]. Кольцо было пустынным, изредка встречались автомобили, в основном военные, на площади Маяковского с оборудованных огневых позиций в небо уставились длинными стволами две зенитки и бинокль наблюдателя.
Миновав площадь, машина сбавила скорость, свернула в узкий неприметный переулок и, скрипнув тормозами, остановилась. Хлопнули дверцы, из автомобиля вышли Судоплатов с Маклярским.
Чуть позже оба поднимались по ступеням лестничного марша одного из жилых домов за углом. На площадке третьего этажа остановились, старший лейтенант вынул из кармана ключи и отпер одну из четырех, выходящих туда дверей.
В прихожей оба сняли черные кожаные плащи с фуражками, повесили их на крючки, прошли в одну из комнат, где начальник отделения щелкнул выключателем. Двухрожковая люстра осветила неярким светом матово блестевшую там старинную мебель, вытертый ковер на полу и несколько копий картин Айвазовского на стенах.
Судоплатов уселся на один из венских стульев у стола и принялся листать лежавший там свежий номер «Огонька», Маклярский ушел на кухню, откуда вскоре тонко засвистел чайник.
Ровно в назначенное время в квартире раздались три коротких звонка. Старший лейтенант, сняв цепочку и отперев дверь, впустил посетителя. Они молча кивнули друг другу, вошедший расстегнул осеннее пальто и вместе со шляпой поместил на вешалку, вслед за чем был препровожден в комнату, где находился начальник.
— Будем знакомы, я — Павел Анатольевич, — отложив в сторону журнал, Судоплатов встал и протянул руку.
— Александр Петрович, — с достоинством пожал ее агент.
На вид ему было лет тридцать, тонкие черты лица выдавали аристократа, фигура подтянутая и спортивная. Одет был в темный элегантный костюм в елочку, светлую с полосками сорочку и при галстуке. Расселись за столом, завязалась непринужденная беседа. В ее ходе Судоплатов выяснил еще целый ряд фактов биографии Гейне, помимо указанных в справке.
Как оказалось, языкам Александра обучили мать и гувернантка, остзейская[13] немка, а первым наставником и учителем в разведке был Рудольф Абель[14], которого Судоплатов знал лично и глубоко уважал. Помимо прочего агент увлекался конным спортом и имел на Московском ипподроме скаковую лошадь, что использовал для установления связей с работниками зарубежных дипломатических ведомств и торговых представительств. Псевдоним «Гейне» при вербовке избрал сам, поскольку увлекался его поэзией и знал наизусть многие произведения.
Демьянов Александр Петрович, псевдоним «Гейне»
— Ну что же, для первого знакомства вполне достаточно, Александр Петрович, — констатировал начальник, — а теперь перейдем к вашему очередному заданию. Предупреждаю, оно весьма опасное, поскольку предполагает работу во вражеском тылу и в случае провала — вас ожидают пытки и смерть, фашисты в таких случаях не церемонятся.
— Я готов, — бесстрастно ответил собеседник.
— Позволю заметить, Павел Анатольевич, — вступил в разговор Маклярский, — с товарищем Демьяновым я работаю второй год, и в первые дни войны он потребовал отправки на фронт, что было обещано, но по линии разведки.
— В таком случае наши желания совпадают, — чуть улыбнулся начальник. — А теперь, Александр, слушайте и вникайте.
Спустя час, подробно изложив план операции, Судоплатов поинтересовался, есть ли вопросы?
— Имею два, — взглянул Демьянов на Судоплатова, — что будет с фиктивной группировкой стариков?
— Она под нашим наблюдением и безвредная. Так что пусть предаются ностальгии и мечтают, это не возбраняется. Слушаю второй?
— Хотелось бы побольше узнать про обстановку за линией фронта, она мне известна только в общих чертах.
— За это можете не беспокоиться, вся необходимая информация будет предоставлена.
Встреча с перерывом на чай с сушками продолжалась до полудня, а когда все детали обсудили, стороны распрощались, и Маклярский конспиративно выпустил агента из квартиры.
— Ну, как вам Гейне? — вернувшись из прихожей, вновь присел за стол.
— Поживем-увидим, — ответил старший майор. Начальник не любил давать поспешных оценок.
По прошествии недели они вместе с Абакумовым сидели в приемной Берии.
Три года назад Лаврентий Павлович сменил на этом посту Ежова[15], а до этого возглавлял соответствующие наркоматы в Закавказье, где проявил себя и был замечен Сталиным, и тот сделал его главой Лубянки. Новый нарком тут же отменил политику «Большого террора»[16], проводимую прежним наркомом, назначил на руководящие посты своих людей и создал мощную агентурную сеть советской внешней разведки в Европе, Японии и США. По натуре был жестоким, отличался высокой работоспособностью, с подчиненными был груб, но справедлив.
Его адъютант, полковник Саркисов, что-то записывал в журнале, время от времени отвечая на звонки: «Нарком занят». Последний уже час допрашивал у себя бывшего командующего 34-й армией генерал-майора Качанова. В результате ударов превосходящих сил вермахта под Старой Руссой его армия отошла на реку Ловать, а затем в район Демянска.
Для расследования обстоятельств поражения на Северо-Западный фронт выехала комиссия уполномоченных Ставки Верховного Главнокомандования во главе с армейским комиссаром 1 ранга Мехлисом[17]. Комиссия обвинила Качанова в самовольном отводе войск и пораженческих настроениях. Генерала арестовали, доставили в Москву, и теперь в отношении него велось следствие.
Председатель комиссии Мехлис, он же заместитель народного комиссара обороны и начальник Главного политуправления РККА, до революции являлся членом рабочей сионистской партии «Поалей Цион». С началом Гражданской войны стал большевиком и обретался в Гражданскую войну политработникам в штабах. Затем несколько лет был личным секретарем Сталина, утвердившим его на эту должность. Высшим руководством Красной Армии Лев Захарович по праву считался цербером[18]. Являясь болезненно подозрительным, мстительным и жестоким, он видел вокруг только врагов и вредителей, требуя в лучшем случае снятия таких с должностей, а в худшем расстрела.
Наконец в высокой двери тамбура послышались шаги, она отворилась. Сначала появился конвойный сержант с тяжелой кобурой на ремне, за ним подследственный в синих галифе, распоясанной гимнастерке со следами крови и споротыми петлицами, замыкал процессию второй конвойный. Когда процессия вышла из приемной, на столе адъютанта тренькнул телефон.
— Слушаю, Лаврентий Павлович, — приложил к уху трубку. — Есть, — опустил трубку на рычаг и взглянул на ожидавших: — Проходите.
Те встали, одернули мундиры и скрылись за начальственной дверью.
— Каков подлец! — встретил их Берия, нервно расхаживая по кабинету. — Бежал с армией с поля боя, как заяц, и не признает вины. Явный враг народа!
Остановился у резной тумбы в углу, налил из бутылки в стакан боржома, жадно выхлебал:
— Садитесь.
Когда, отодвинув стулья, оба присели за приставной стол, грузно опустился в кресло своего и Берия:
— Докладывай, Абакумов, ты первый.
— Согласно вашему указанию, Лаврентий Павлович, военная контрразведка пересмотрела свою стратегию и разработала новую. Она позволит более активно…
— Кончай миндальничать, ближе к телу, — резко оборвал его нарком.
— Понял, — втянул в голову в плечи комиссар госбезопасности 3-го ранга и доложил конкретику. Согласно ей всем Особым отделам фронтов армий и флотов предписывалось подобрать и забросить в тыл противника агентов с последующим их внедрением в части вермахта, вспомогательные войска, полицию и гестапо. Основной задачей для них поставить сбор информации о школах подготовки диверсантов на оккупированных территориях, проникновению в них, получению информации о личном составе и командовании, передаче ее в центр.