— Место, стало быть, свободно. А рекомендации у вас есть?
— Я думаю, они вам покажутся излишними, когда вы узнаете, что еще час назад я был служащим «Агентства Бейкер».
— Так вы пришли от Бейкера? — воскликнул Томпсон.
Робер был вынужден рассказать от начала до конца все, что с ним произошло.
Томпсон ликовал. Лишить своего соперника всего, даже переводчика,— это было превосходно! Он смеялся, хлопал себя по ляжкам, вставал, садился, перескакивал с места на место, повторяя:
— Замечательно! Отлично! Чертовски забавно!
Наконец, немного успокоившись, он заключил:
— Ну, если так, то решено. А что вы делали до того как связались с этим несчастным Бейкером?
— Я был преподавателем,— ответил Робер,— преподавал свой родной язык.
— Какой? — осведомился Томпсон.
— Французский.
— Отлично! — одобрил Томпсон.— А знаете ли вы другие языки?
— Черт возьми,— ответил смеясь Робер,— в отличие от вашего великолепного переводчика, я знаю далеко не все. Кроме французского, владею, как видите, английским, а еще португальским и испанским.
— Прекрасно! — воскликнул Томпсон, не знавший ни одного языка, кроме английского, да и то не слишком хорошо.
— Если так, то все устраивается наилучшим образом,— сказал Робер.
Но Томпсон как-то внезапно поскучнел.
— Поговорим теперь об оплате. Боюсь быть нескромным, но сколько вы зарабатывали у Бейкера?
— Нисколько,— ответил Робер.— Мне было лишь обещано триста франков, без расходов на питание и каюту.
Томпсон задумался.
— Да,— пробормотал он,— триста франков — это не так много…
Он встал.
— Да, в самом деле, немного,— энергично повторил он, снова сел, задумался, погрузившись в созерцание одного из своих перстней.— Но для нас, после того как мы снизили цену для туристов до предела,— это, пожалуй, многовато.
— Значит, вы намерены платить мне меньше? — спросил Робер.
— Да,— вздохнул Томпсон,— намного меньше.
— А на сколько? — настаивал задетый за живое Робер.
Томпсон встал и прошелся по комнате:
— Дорогой мой, поставьте себя на мое место. Вы помните, какую схватку мы выдержали с этим проклятым Бейкером…
— Прошу вас короче,— прервал его Робер.
— Мы снизили цену на пятьдесят процентов, не так ли? Это верно как дважды два четыре. И чтобы возместить потери, мы нуждаемся в понимании наших сотрудников. Надеемся, что, следуя нашему примеру, они умерят свои запросы…
— …И согласятся на половинную оплату,— подсказал Робер.
Собеседник подтвердил его слова кивком головы.
Робер старался ничем не выдать своего разочарования. Томпсон же, стоя напротив, опять выпустил на волю джинна своего красноречия.
— Надо уметь приносить жертвы во имя общих интересов. Ведь именно об этом идет речь! Свести к минимуму расходы на дорогое путешествие и сделать доступным для многих то, чем раньше могли пользоваться только богатые. Не это ли высшее человеколюбие, черт возьми! Благородное сердце не должно быть равнодушно…
Робер оставался спокойным во время этого нескончаемого словесного потока. Он немного подумал и решил согласиться на 150 франков. Томпсон скрепил договоренность горячим рукопожатием.
Робер вернулся к себе все же довольный. Путешествие обещало быть интересным, и, в конце концов, представлялось настоящей удачей для человека, находящегося в бедственном положении. Оставалась только опасность появления еще одного агентства, затем третьего, четвертого и так далее. Не было оснований для уверенности, что это агентство последнее.
И тогда до какой смехотворной суммы может опуститься жалованье гида-переводчика?
Глава IIIВ ТУМАНЕ
Никаких новых событий, к счастью, не произошло. Наступило десятое мая. Когда Робер в этот день поднимался на борт, корабль, развернувшись носом в открытое море, заканчивал швартовку[9] к причалу, откуда он должен отправиться в рейс. Молодой человек пришел пораньше, но, поднявшись на корабль, понял, что торопился напрасно: еще не было ни одного пассажира.
Робер знал номер своей каюты. Он перенес туда легкий багаж и, освободившись от него, огляделся.
Человек в каскетке[10] с тройным галуном[11], очевидно это и был капитан Пип, прогуливался по мостику от левого борта к правому. Он жевал одновременно и сигару, и концы своих серых усов. Небольшого роста, с широко расставленными, как у таксы, ногами, грубоватый и симпатичный — типичный «морской волк».
Матросы приводили в порядок палубу. Они свертывали такелаж и снасти, готовясь к отплытию.
Когда работы закончились, капитан спустился с мостика в свою каюту. Помощник последовал за ним, экипаж скрылся в люке на носу. Один лишь лейтенант, встретивший Робера по его прибытии, оставался возле наружного трапа. На опустевшем корабле воцарилась тишина.
Робер от нечего делать решил осмотреть судно.
Спереди размещались экипаж и камбуз[12], трюм для якорей, цепей и различных снастей. В центре — машинное отделение. Корма принадлежала пассажирам.
На нижней палубе между машинами и тендером[13] располагались 60-65 кают. Среди них и каюта Робера, такая же, как у других.
Под каютами, в камбузе,— владения метрдотеля. Над каютами, между палубой и спардеком[14], — просторный, богато убранный салон, его почти целиком занимал длинный стол.
Свет сюда проникал через иллюминаторы, выходящие в коридор, рядом помещались комната для курения, читальня, каюта капитана по одному борту и смежные каюты помощника капитана и лейтенанта по другому борту, таким образом, что им было видно все это пространство и полубак.
Осмотрев корабль, Робер поднялся на верхнюю палубу как раз в тот момент, когда пробило пять часов.
Все вокруг досадным образом изменилось к худшему. Из-за тумана, пока еще небольшого, очертания домов на набережной стали нечеткими, силуэты носильщиков были едва различимы, а верхушки обеих мачт корабля терялись где-то в вышине.
На пароходе царила тишина. Только черный дым из трубы говорил о происходящей внизу работе.
Робер сел на скамью в передней части верхней палубы, затем, опираясь на поручни, стал смотреть по сторонам и слушать.
На борт поднялся Томпсон. Он дружески поприветствовал Робера и начал расхаживать по палубе, беспокойно поглядывая на небо.
Туман все сгущался. Домов на набережной теперь вообще не стало видно, о них можно было только догадываться по причудливым теням. Мачты ближайших кораблей казались в тумане нечеткими линиями, а воды Темзы скрылись в желтой мгле. Все было пропитано влагой.
Робер внезапно почувствовал озноб и заметил, что промок. Спустившись в каюту, надел плащ и вернулся на свой наблюдательный пост.
Около шести часов он заметил четыре еле различимые фигуры, столпившиеся перед одной из кают. Это была прислуга, они уселись на скамье и стали дожидаться прибытия своих будущих хозяев.
Первый пассажир появился только в половине седьмого. Робер его не увидел, он просто догадался об этом, проследив, как рванулся к трапу и тут же исчез, поглощенный туманом, Томпсон. Сейчас же забегали слуги, послышались голоса, неясные силуэты заскользили по верхней палубе.
Пассажиры стали прибывать один за другим, и Томпсон непрерывно сновал между салоном и трапом вместе с туристами. Трудно было разобрать, кто это: мужчины, женщины, дети? Они возникали и исчезали, словно призраки.
Наверное, он должен быть сейчас рядом с Томпсоном, помогать ему и выполнять свои обязанности переводчика? Сердце его вдруг защемила тоска. Он не мог, да и не хотел, понять причину этой боли.
Наверное, виной всему был туман. Эта непроницаемая завеса душила его, давила, как стены тюрьмы.
Робер стоял неподвижно, потерянный и одинокий, а на палубе, на набережной, в городе — везде продолжалась жизнь, звуки ее доносились до молодого человека как сквозь сон.
Корабль, однако, понемногу оживал. На палубе становилось все шумнее. Кто-то невидимый спрашивал, где его каюта. Появлялись и исчезали размытые туманом фигуры матросов.
В семь часов в кафе-салоне кто-то закричал, требуя грога. Через некоторое время сухой и высокомерный голос недовольно произнес:
— Мне кажется, я просил вас быть осторожнее.
Робер наклонился, чтобы разглядеть, что происходит.
В этот момент завеса тумана разорвалась на секунду, и Робер отчетливо различил трех женщин и мужчину. Они быстро шли по палубе в сопровождении Томпсона и матросов, несущих багаж.
Робер наклонился еще больше, чтобы разглядеть пассажиров получше. Но опять надвинулась пелена непроницаемого тумана. Незнакомцы исчезли.
Продолжая всматриваться в туман, молодой человек задумался. Кем он будет для этих людей? Для тех, кто живет в роскошных каютах, но ничем не доволен. Кто все время ругает метрдотеля и требует вкусной еды. Сейчас Робер почти жалел о том, что судьба забросила его на этот корабль.
Наступала ночь, усиливая тоску, навеянную туманом. Огней корабля не было видно так же, как и огней Лондона. В этом влажном уплотнившемся воздухе утопал гул огромного города, отходящего ко сну.
Во тьме около мостика раздался голос:
— Абель!…
Другой голос ему ответил. И снова послышалось:
— Абель, Абель, Абель!…
Донеслось неясное бормотанье. Затем четыре голоса соединились, выражая восклицаниями беспокойство и тревогу.
Пробежал какой-то толстяк, едва не задев Робера. Он непрерывно повторял: «Абель!… Абель!…»
Отчаянный вид его был в то же время настолько смешным, что Робер не мог не улыбнуться. Этот толстяк был также одним из его хозяев.
Раздались крик мальчика, всхлипывания и голос толстяка: