мкнули кольцо.
Следующей ночью Василевский и Мерецков организовали новый удар извне, передав окруженным, чтобы всеми силами атаковали изнутри, бросив тяжелое вооружение, технику и поставив в строй всех, кого можно. Под утро коридор пробили.
Но Власов при этом отдал подчиненным такой же приказ, как при прошлом своем окружении – разбиться на группы и выходить самостоятельно, кто как может. Люди выходили сутки, а 25 июня кольцо замкнулось окончательно. Многие просачивались и позже. Всего вышло 16 тысяч, погибло при этом 6 тысяч, 8 тысяч попало в плен. Командарма искали, передали об этом указание партизанам, в тыл противника заслали несколько разведгрупп. Но он бродил по лесам. Снова вдвоем с женщиной-военврачом, своей очередной любовницей. В деревне Пятница обратился к старосте, попросил устроить поближе к дороге. А как только на этой дороге показался отряд немцев, вышел и сдался им.
Доставленный в штаб генерала Линдемана, он дал исчерпываюшие показания о состоянии и расположении советских войск (между прочим, многие попавшие в плен германские военачальники, в том числе Паулюс, отказывались это делать, ссылаясь на присягу). После этого Власов попал в лагерь высшего комсостава под Винницей. И вместе с командиром 41-й дивизии Боярским составил доклад, что большинство населения и армии приветствовали бы свержение советского режима, если бы немцы взяли курс на создание в России национального государства. На Власова обратил внимание офицер отдела «Вермахтпропаганда» Хильгер. А потом его «опекуном» стал капитан Штрик-Штрикфельдт из разведотдела генштаба. Он был из «русских немцев», служил еще в царской армии. Поэтому господствующих взглядов на восточную политику не разделял. Но искренне верил, что ее можно изменить.
Сперва операция с Власовым проходила по ведомству отдела «Вермахт-пропаганда». За подписью генерала была выпущена листовка к советским солдатам, а затем «Смоленская декларация» о том, что в Смоленске якобы создан «Русский Комитет», и началось формирование РОА – «Русской освободительной армии». Германское командование дало разрешение распространять этот документ только за линией фронта, чтобы спровоцировать дезертирство. Но Штрик-Штрикфельдт, вопреки запретам, сумел договориться с летчиками об «ошибке», и часть тиража рассыпали над оккупированной территорией. Капитан счел, что среди населения декларация вызовет нужный эффект, а затем, поставив руководство перед фактом, будет проще доказать необходимость изменения политики.
Отчасти так и произошло. В Смоленск, в адрес несуществующего «Русского Комитета», пошли письма, ходоки. Приезжали добровольцы, разыскивая, где можно записаться во власовскую армию. А «хиви» и солдаты «Остгруппен» оживились: теперь вроде было за что воевать. Они сами начали считать себя «власовцами», прикрепляли на мундиры нашивки «РОА» и ждали, что скоро их переведут в «свою» армию. Но верховное командование дало инициативе отлуп, и Кейтель строго указал отделу «Вермахт-пропаганда», что не его дело заниматься политикой.
Осенью 1942 г. в Дабендорфе под Берлином была создана «школа пропагандистов». Предполагалось готовить чтото вроде комиссаров для работы в частях «Остгруппен», среди пленных и «остарбайтеров», разъясняя «обманы коммунизма». Количество курсантов было ограничено, одновременно обучалось 100 человек, так что и эта акция держалась на уровне эксперимента. Официальным начальником школы стал Штрик-Штрикфельдт, но под этой крышей обосновался и центр «Русского освободительного движения» (РОД). В него, кроме Власова, вошли другие генералы и офицеры из числа пленных – М.А. Зыков, Г.Н. Жиленков, В.Ф. Малышкин, Ф.И. Трухин и др.
Идеология РОД была совершенно запутанной. На нее оказал сильное влияние НТС – Трухин и ряд других деятелей попали в Дабендорф из «учебного лагеря» в Вустрау, где успели вступить в эту партию. Но во многих власовских документах и программах под «борьбой с большевизмом» понималась только борьба со Сталиным, который якобы извратил идеалы Октябрьской революции. Когда прорабатывали символику РОД, двуглавого орла и бело-сине-красное знамя германское начальство запретило – сочло, что они связаны с традициями «российской державности». И для нарукавных нашивок и эмблем «власовцев» приняли символику морского, Андреевского флага – синий косой крест на белом поле. Ее немцы признали «нейтральной» и разрешили. Контакты с Власовым установил и Шелленберг, разрешил РОД иметь свою разведку – с условием, что она будет делиться информацией с СД. Впрочем, «сотрудничество» больше выражалось в том, что лучшие кадры, отобранные власовцами для разведки, СД просто изымала для себя.
Кем же были все эти власовцы (в том числе называвшие себя таковыми, не будучи связанными с Власовым), красновцы, легионеры и т. п.? Состав их был крайне неоднороден. Были среди них убежденные антикоммунисты. Были и «антирусисты» – среди прибалтов, западноукраинцев, северокавказцев. Определенную часть составляло откровенное отребье, которому было без разницы кому служить, абы погулять и пограбить. А для очень многих пленных вступление во вражеские формирования было лишь способом выжить, вырваться из лагерей, где внушали – Родина вас все равно бросила. Такие записывались куда угодно. Приезжал вербовщик от казаков – объявляли себя казаками, от украинцев – «хохлами». Иногда – в самообмане, что это способ при удобном случае вернуться к своим. Некоторые и впрямь перебегали. Другие задумывались – у своих еще неизвестно что ждет, а здесь вроде жив, сыт, одет. И «прирастали». И в боях участвовали. После чего путь к своим был отрезан. Сделали первый шаг, а дальше плыли по течению, куда вынесет.
И героями власовцы не стали. Они откололись от одного берега и не пристали к другому – потому что его и не было. Вторая мировая была войной не «политической», а национальной. Речь шла не об идеологии, а о судьбах самих народов, быть им или не быть. А в таких условиях неважно, что у тебя в голове и каковы твои побуждения и убеждения. Важно лишь то, в какую сторону направлена твоя винтовка. Сталин это понял. И взял курс на народное единство против врага. Выдвинул на первый план не идеологические, а патриотические лозунги. Распустил Коминтерн. В начале 1943 г. восстановил Московскую патриархию. Отменил институт комиссаров в армии. Даже форму изменил, вернув термин «офицер» и офицерские погоны. И казачьи части восстановил – на стороне немцев сформировалось несколько казачьих дивизий, а на советской – 16 корпусов, в которые многие старые казаки шли добровольно, сражались с Георгиевскими крестами на груди, полученными за прошлую войну…
Тем не менее власовские и прочие антисоветские формирования, несмотря на свой разношерстный состав, весной 1943 г. представляли очень серьезную опасность для Советского Союза. Поскольку подрывали и раскалывали это единство, вели линию на превращение Отечественной войны в новую гражданскую. Да и сами по себе эти части представляли хоть и разобщенную, но внушительную силу. В составе германских войск насчитывалось до 800 тысяч советских граждан! В одной лишь зенитной артиллерии ПВО служило 80 тысяч «хиви». Некоторые исследователи приводят общую цифру в 1 миллион. Возможно, если считать с полицаями.
Это, кстати, еще без учета бандеровцев. Они формально немцам не подчинялись и объявили «войну на два фронта», Бандеру немцы даже посадили в тюрьму. Но реально украинские националисты с германскими войсками в бой не вступали, а резали поляков и воевали с советскими партизанами. Даже заключали с немцами соглашения о совместных операциях против них. И германские оккупационные части, в свою очередь, бандеровцев тоже не трогали.
На фронте антисоветские части сражались отчаянно. Григорий Чухрай вспоминает бои на Дону, когда под Раздорской казаки-красновцы вырезали части 1-го гвардейского стрелкового корпуса, и оголился фронт. Дивизию, где он служил, послали закрыть дыру, но в Раздорской казаки преградили войскам путь вместе с семьями и заявили: «Умрем с бабами и детьми, но безбожников в станицу не пустим!» Комдив Утвенко докладывал командованию: «Не могу я… понимаю, что задерживаю операцию… Не могу стрелять в женщин и детей! Снимайте, но не могу!» Тогда штаб фронта прислал две «катюши». Шарахнули, и станицы не стало… Но когда расположились в уцелевших домах, ночью мальчишка швырнул в окно гранату…
С немцами при отступлении ушло много жителей Северного Кавказа. И с Дона ушел казачий обоз в 15 тыс. человек – гнали скот, везли на телегах жен и казачат. Обоз попал в окружение, но Доманов, возглавив боеспособных казаков, прорвал фронт и вывел из кольца беженцев вместе с немецкими частями, за что был награжден Железным крестом. Их сосредоточили под Новогрудком, сформировали «Казачий Стан», нечто среднее между беженским табором и войсковым соединением. Возникали и новые части. Под Псковом организовывалась «гвардейская бригада РОА». В Польше – еще одно казачье соединение из эмигрантов и казаков-пленных – добровольческая дивизия генерала фон Паннвица (к гауптштурмфюреру Паннвицу он никакого родственного отношения не имел).
Относительно самого Власова Штрик-Штрикфедьдт и прочие покровители договорились с командующими группами армий и организовали ему две агитационные поездки по оккупированным территориям. В феврале-марте 1943 г. – в Смоленск, Могилев и Бобруйск. В апреле-мае – в Ригу, Псков, Лугу, Гатчину. Встречали его заинтересованно. Залы, где он выступал, были переполнены, толпа прорывали полицейские кордоны. Власов говорил о цели своей борьбы – создании независимого национального государства. Отвечая на вопросы, часто выдавал «желаемое за действительное» – например, что немцы «в союзе с русскими» помогут сбросить «диктатуру Сталина» так же, как русские помогли Германии освободиться от Наполеона. На одном из собраний даже спросил слушателей, хотят ли они быть рабами немцев, и аудитория дружно кричала: «Нет!» Хотя Власов тут же пояснил, что рабами немцев русские станут, если будут защищать коммунизм, а, выступая против него, превратятся в друзей и союзников. (Правда, в искренности антикоммунизма местного населения можно усомниться. Скорее, восторги были вызваны тем, что люди видели «своего» генерала, который обещал нечто иное, чем оккупация и грабеж).