— Нечем ударить, — сказал Пётр. — Сам же видел, какие у нас силы. Ворота бы удержать. А если не удержать, то обрушить им на головы. Всё время выиграем.
Неожиданно подал голос Тимофей. Говорил он тихо, почти шёпотом, так что Борису пришлось наклониться, чтобы расслышать. Несмотря на раны, слабым его голос не был. В нём содержалось столько твёрдости, сколько мог себе позволить простой воин в разговоре с князем.
— Тебе, князь, и вовсе здесь быть не следует, — сказал Тимофей. — Это не твоя война. Константин Васильевич тебя с посольством посылал, а не в помощь. Так, что лучше бы тебе в палаты вернуться. Тебя Фёдор тронуть не посмеет, даже если прорвётся.
— Я отсиживаться за чужими спинами не стану, — возмутился Борис. — И ждать врага сложа руки не собираюсь.
Тимофей попытался сесть повыше и скривился, подтягивая непослушное тело.
— Об отце подумай, — сказал он. — Об отце и о деле. О себе не думаешь — это понятно, это достойно сына Константина. Ты настоящий воин, князь. Но ты и князь, а не только воин. Нельзя тебе погибать. Сейчас в особенности нельзя.
— Ну, это ты брось, — отмахнулся Борис. — Я погибать погожу. А что до дела, то оно только выиграет, если мы вместе сражаться будем. Кровь скрепляет братство больше чем любые слова, чернила и печати на договоре.
— Вот именно что кровь, — Тимофей поморщился. — Я тебя не смогу прикрыть. Шевельнуться больно. Но ты и сам думать должен.
Тут на площадку поднялся Слепень и прервал неприятный для Бориса разговор. Правда и причина оказалась не более приятной. Воевода срочно поднял всех, способных ещё сражаться, и повёл отражать серьёзный прорыв врага на среднем ярусе.
Они ударили слаженно, яростно, понимая, что только быстрым натиском смогут восстановить положение, так как на длительный бой сил уже не осталось. И они справились, выбили врага с яруса, но это стало их последним успехом. Уже через четверть часа противник подбросил сюда свежие силы, а Слепню бросать было уже нечего и они постепенно отступили обратно на верхнюю площадку.
Последние защитники ворот оказались отрезаны и от города, и от сражающихся на стенах отрядов. Они больше не могли помешать ордынцам открыть ворота, и судьба города повисла на волоске.
Ворота медленно приоткрывались, задерживаемые лишь трупами людей и обломками, наваленными подле створ. И в ставке восставшего князя началось оживление. Люди садились на коней, сбивались в лаву, готовые рвануть вперёд, как только откроется путь и ворваться в город. И тогда городу конец. Враг мгновенно сметёт уличное сопротивление. Сметёт и небольшой конный полк Павла и ветеранов Юрия. И никто не будет способен задержать неприятеля хотя бы на мгновение, достаточное для бегства княжеской семьи и бояр. Но, правда, те вовсе и не помышляли о бегстве, они готовились к смерти.
Горстке защитников оставалось только обрушить башню, и погибнуть с ней вместе, и тем самым отсрочить неизбежный конец ровно настолько, сколько понадобится врагу, чтобы растащить завал.
Они сидели на площадке, так стоять не было уже сил, и смотрели друг на друга то ли прощаясь, то ли одалживая смелости.
— Дай мне саблю, князь, — неожиданно попросил Бориса Боюн.
— Тебе мало твоей?
— Мне нужны две.
— Что в них проку теперь?
— Дай, — повторил Боюн.
Борис протянул оружие. Ополченец поднялся на ноги и принял княжеский клинок, так как принимают помощь в бою, без излишнего почтения, как должное, но и без пренебрежения. Затем он подержал в разных руках обе сабли — собственную и княжескую, словно взвешивая, какая из них тяжелей, а потом неожиданно для товарищей вдруг сиганул через край площадки.
Высоты хватило бы с лихвой, чтобы разбиться в лепёшку, но сперва ополченца принял скат, а затем заваленное набок перекрытие смягчило удар, прогнулось и опустило человека к самой земле, словно божьи ладони.
Как раз в это мгновение створы поддались, развалились на куски и враги хлынули под башню. Толпа ворвалась и наткнулась на одинокого воина.
С верхней площадки было плохо видно, что происходит под самыми воротами. Сквозь щели настила, сквозь проломы нижних перекрытий они видели мельтешение вражеских клинков и сабель Боюна, скупые расчётливые движения ополченца, и внезапные разящие удары, каждый из которых настигал врага.
Пётр потянулся к толстой жерди, заклиненной под одним из углов.
— Не надо пока обваливать ворота, — предостерёг его Слепень. — Парень держит врага.
— Ненадолго, — бросил Жёлудь
— Сколько сможет, — сказал воевода. — А там…
Но прошло время, а Боюн всё держался и держался, выкрадывая у смерти мгновение за мгновением. И не просто держался, но усмирял вражеский натиск. Те из врагов, что перебирались прежним путём, через развалины нижнего яруса, натыкались на сомкнутый строй ветеранов, среди которых в таком же ветхом облачении стоял Юрий Ярославич. Лезть поодиночке на копья никто не решился, и они пытались открыть путь товарищам, напав на ополченца со спины.
Боюн бился в окружении. Но не сдавался и не падал. И даже будучи окружённым, он не оборонялся, а наступал, но его сносило понемногу назад подобно тому, как сносит пловца сильное течение.
— Нет, ну каков молодец! — не сдержался от похвалы Жёлудь.
— Может помочь ему? — спросил Борис, заглядывая через край и прикидывая высоту.
— Нет. — Слепень покачал головой. — Думаю, ты будешь только мешать.
Глава шестнадцатаяПодкрепление
Варунок направлялся в Муром в сопровождении Зарубы и дюжины всадников из его полка. Не то чтобы мещёрские князья опасались по знакомым дорогам да через родные леса без охраны ездить, но посольское дело требовало соблюдать приличия, а значит послу, тем более княжескому сыну, надлежало окружить себя кучей дворни и разодетых бездельников, умеющих трепать языком и многозначительно супить брови. Мещёрские князья, однако, привыкли обходиться без дворни, да и бездельников у них в заводе не нашлось, а потому Варунка сопровождала настоящая дружина. Может, оно выходило и простовато, зато с бывалыми воинами никаких задержек по пути не возникло. Ехали быстро, разместив припасы и подарки в чересседельных сумках, скакали со сменными лошадями весь день и всю ночь почти без остановок, а к утру добрались уже почти до места.
Тут-то и заступили им дорогу трое пеших путников — старик и два молодых человека. Вообще-то так опрометчиво поступать не следовало — наглецов могли запросто затоптать, бывали такие случаи. Но глазастый Варунок, а следом за ним и Заруба, узнали в старике чародея, а в одном из молодых людей Тарко.
— Вот так встреча! — воскликнул княжич, останавливая коня.
Соскочив на землю, он бросил повод молодому дружиннику и обнял названного брата. Затем учтиво поприветствовал Сокола.
Княжича заметно покачивало после длительного пребывания в седле.
— Что вы здесь делаете? — спросил он. — Я слышал, вы с Тароном уплыли. Поговаривали, будто на север куда-то отправились. Выходит, наврали мне? А мы вот в Муром с посольством едем.
— Не доедете. В осаде Муром, — сообщил Сокол. — Уже который день сидят. И по реке никого не пропускают. Так что сошли мы с корабля, а Тарон обратно в Елатьму вернулся.
— В осаде? Вот так новость! — удивился Варунок. — Почему же соседи гонца не прислали?
— Может, и посылали, да перехватили его. Кругом заставы стоят. Тарон обещал сообщить Александру, но пока ещё весть до Ука дойдёт, а он осторожен, без проверки пальцем не шевельнёт.
— Это правда, — согласился Варунок с уважением к отцу в голосе.
— Кто осаду ведёт? — деловито осведомился Заруба, всё ещё оставаясь в седле.
— Дальний родич Юрия воду мутит, Фёдор, — сказал Сокол. — Но из-за его спины и другие выглядывают. Монах какой-то странный шатается, да не просто шатается, а помощь приводит. Как раз вчера вечером подошло подкрепление, а прямо сейчас, боюсь, уже идёт битва.
Варунок взмахом руки приказал дружинникам спешиться.
— Давай-ка обсудим, — сказал он Зарубе. — Надо как-то выручать соседей.
— Чего мы там сделаем с одной-то дюжиной? — проворчал воевода, неохотно покидая седло и отводя с дороги коня. — С посольством отправлялись, не на войну. Подарки везём вместо стрел.
— Но ведь и домой за подмогой не успеем съездить, — сказал княжич.
— Не успеем, — кивнул Заруба. — А если бы и успели, не уверен я, что князь войско отправит. Кабы ордынцы наскочили на Муром, или ещё какие разбойники, понятно, а так семейное дело.
— Семейное дело, говоришь? — уцепился Варунок. — Так ведь и у меня оно считай семейное.
— Всё же не воевать тебя отец посылал, — напомнил Заруба.
— За женихом для моей сестрички он нас посылал, — засмеялся Варунок. — Но жених-то, небось, сражается сейчас. А ну как Муром возьмут, к кому мы тогда поедем?
Тарко погрустнел. Названный брат, не ведая того или не придавая значения, задел больное место.
— Ну и чем мы поможем? — не сдавался Заруба. — Такой слой разве что на обоз напасть.
— А вот сейчас нам чародей и подскажет, — улыбнулся княжич. — Верно?
— Есть там одно место, куда ударить даже малой силой удачно можно, — сказал Сокол. — Ставка Фёдора. Город они плотно обложили и удара извне не ждут. Если всё правильно рассчитать, по уму сделать, то хороший переполох можно устроить.
Варунок загорелся, а Заруба продолжал хмуриться. За княжича не колдун головой отвечал перед Уком.
Разговор прервался, когда на дороге появился купеческий поезд. Он едва тащился. Избитые дорогой повозки скрипели, угрожая вот-вот развалиться. Сопровождающим приходилось то и дело вытаскивать колёса из ям, помогать лошадям. Слышались споры, ругань, понукания.
— Вот те раз, — усмехнулся Рыжий, прислушиваясь к голосам. — Никанор! Старый знакомый!
— Эх, Ромка… — засмеялся один из дружинников. — Всюду-то у тебя знакомые, да только друзей сред них нет.
— Это точно, — буркнул Рыжий и когда поезд, наконец, поравнялся с посольством, он закутался с головой в плащ и встал так, чтобы за блеском брони дружинников его не могли увидеть с дороги. Сокол тоже шагнул в тень, хотя и не смог бы сказать определённо, зачем. Купеческие наёмники всяко не опасны для княжеской дружины. Но какое-то предчувствие у него появилось, что и заставило его укрыться.