— Абу-Гурун, отвечай, где ты?
Я возвысил голос; прибежали черные в сопровождении последнего нубийца. Их призывы присоединились к моим; но мы уже знали, что они были напрасны.
Началась паника. Тесной группой, прижавшись локтями друг к другу, вернулись мы на стоянку.
Рассвет застал нас у костров застывшими от лихорадки и бессонницы.
— Я думаю, — сказал мне Серур, — что ты откажешься идти дальше. Что касается нас, то мы все твердо решили бежать от предательской смерти, которая похищает нас здесь без всякого предупреждения.
Что мог я ответить? Мы остались без руководителя. Лучше было подчиниться обстоятельствам и возобновить попытку позже, при более благоприятных условиях. Я дал сигнал к возвращению.
Но многих из нас пугала мысль о необходимости пробираться через заросли, где наши несчастные товарищи исчезли таким необъяснимым образом. Я предчувствовал момент, когда наш упавший духом отряд распадется.
— Остановимся здесь, — вскричал Серур, — зачем напрасно истощать силы!
Он заставил вернуться к отряду некоторых окончательно обезумевших от страха чернокожих. Усы его грозно топорщились. Он покрутил их резким жестом, после чего схватил за волосы одного из чернокожих и повернул его на пятках.
— Дурак! Что делают буйволы, когда им угрожают львы?
Чернокожий поднял на него свои тупые глаза.
— Когда буйволы, — начал Серур, — чувствуют за собой погоню львов, они собираются вместе, а не разделяются. Наиболее сильные образуют цепь и окружают слабых. Выставив вперед рога, опираясь на передние ноги, они останавливаются неподвижно, чтобы грудью встретить врага. И не было случая, чтобы львы прорвали цепь. Но пусть только хоть один из буйволов отделится, и лев тотчас же вспрыгнет ему на спину и задушит его.
Резким ударом кулака по затылку Серур выбросил чернокожего из группы.
— Убирайся один, глупец!
Негр вернулся, опустив голову.
Накануне я заметил, что плоскогорье имело с левой стороны выход. Воды проложили крутую тропинку, которая ползла вдоль уступов, потом внезапно падала вниз, как бы увлеченная в пропасть. Я предложил эту дорогу, и мое предложение было принято без возражений.
Я шел во главе отряда, Серур замыкал шествие. Открытая местность не была удобна для засады, и мы вышли к долине, не испытав ни малейшего злоключения.
Здесь пенистой лентой протекала река. Красивые ласточки с пепельной спинкой пролетали над водой, задевая ее клювом и концами своих крыльев.
Этот очаровательный вид, казалось, был создан нарочно для того, чтобы успокоить кашу тревогу. Но вечером тени становятся непроницаемее и мы ясно поняли, какие западни он нам расставил. Особенно удобными для засады были прибрежные кусты: шаг замедлился, в то время как глаза зорко всматривались в темноту, где малейший шорох казался подозрительным.
Серур бормотал молитвы; черные усиленно целовали свои амулеты. Какую подозрительность, доходящую до бреда, порождает страх! Можно подумать, что какой-то насмешливый бог издевается над вами. Ствол дерева, оторвавшийся камень, шелестящий лист, — всех этих ничтожных средств ему совершенно достаточно, чтобы привести в трепет сердца даже наименее трусливых. И в ту минуту, когда вы начинаете смеяться над страхами, посеянными им на вашем пути, его рука снова опускается и хватает вас за горло.
Мы шли, уже несколько освоившись с ночными страхами, как вдруг Серур, замыкавший цепь, исчез на одном из поворотов дороги.
Раздался хриплый крик… захрустел песок… сомкнулись кусты… впрочем, во всем этом я отдавал себе смутный отчет. Я остановился на середине тропинки, не будучи в состоянии произнести ни слова; вдруг окутавшую нас темноту прорезал второй крик, но уже гораздо слабее и отдаленнее. Это был такой душераздирающий крик отчаяния и тоски, что сердце во мне защемило, словно тисками. Обезумевшие черные бросили на землю свои тюки и, как испуганные птицы, шарахнулись во все стороны.
Последовать за ними? К чему? Какую поддержку могли мне оказать эти малодушные существа, покинувшие меня при первой тревоге?
Допустим даже, что мне удалось бы собрать их и сделать им надлежащее внушение, — все равно! Как существовали бы мы среди этих неведомых долин, без пищи, почти без оружия, отданные на жертву каждой случайности, с вечным страхом попасть или в ловушку, или в разбойничье гнездо, в постоянной борьбе с голодом, лихорадкой, истощением и притом, ни на одну минуту не переставая чувствовать, что над нашими головами реет таинственная опасность, о которой никто из нас не осмеливается заговорить громко, и которая рано или поздно, когда настанет срок, поочередно подстережет каждого из нас на пути? Лучше покончить с этим сейчас же и быстрой смертью положить конец всем этим тревогам.
Козодой, задевший крылом мой лоб, заставил меня вздрогнуть. Ночь спускалась над оврагом, но несколько светлых обликов ползли еще по откосам. Не ошибаюсь ли я? На конце скалы, наполовину погрузившейся в тьму, неясно вырисовывается черный силуэт.
Не смерть ли это, дарующая забвение?
Я со стоном протянул к ней руки.
Но как раз в это время в расщелине показалась луна. Ее бледный свет, скользнув по склонам, осветил скалу. И я увидел уродливое существо, бесшумно двигавшееся ко мне, раскачиваясь на ногах. Зеленые глаза его светились в темноте. Очутившись близ меня, это существо вздуло грудь, и я почувствовал на себе его хриплое дыхание.
Страшная усталость внезапно овладела мною, когда страшное существо, закрыв глаза, раскрыло руки, я упал в его объятия, как ребенок.
И это существо понесло меня.
Его левая рука обвивалась вокруг моего тела и поддерживала его над землей. Мои обессиленные ноги болтались в воздухе: для его крепких мускулов я весил не более птички.
Движения его были так размеренны, что не чувствовалось ни одного толчка.
Я отдался неизъяснимому наслаждению, охватывающему нас, когда во сне мы проносимся в эфире высоко над мирами.
Я открыл глаза и увидел, что несший меня взбирался по отвесным скалам. Все его движения были уверены, мягки и ритмичны, как ход машины. Мы поднимались все выше и выше.
А подо мной все бездонней раскрывалась глубокая пропасть. Голос потока едва долетел до меня, и освещенные лунным светом большие деревья в долине казались мне ничтожными кустами. Мы уже добрались до вершины, когда мой взгляд, устремленный прямо в глубину пропасти, был поражен открывшимся видом.
Голова моя закружилась, и я сделал невольное движение назад. Агуглу, без сомнения, подумал, что я хочу вырваться, и крепко сжал свои объятия; я почувствовал, как его ногти впились в мое тело.
Я потерял представление о действительности и погрузился в обморок, похожий на смерть.
VЖИЛЬЕ
Когда я пришел в сознание, мрак окружал меня со всех сторон. По ощущению пронизывавшей меня сырости, я быстро сообразил, что находился в глубине пещеры. Машинально протянул я руку, и мои пальцы скользнули по мокрым стенам, вдоль которых я и пополз на коленях.
Вскоре мои глаза привыкли к темноте; хотя глубь пещеры была погружена во мрак, но некоторые подробности стали неясно вырисовываться то там, то сям. Налево от меня бледный свет озарял темный пол, на котором кое-где блестели небольшие светлые лужи. Одна из них слабо отсвечивала, как будто освещенная каким-то неизвестным светом.
Без сомнения, выхода надо было искать с этой стороны и я ощупью направился туда. Вдруг за углом узкого, как воронка, прохода мои глаза уловили умирающий луч света. Он скользил между стеной и базальтовой глыбой, закрывавшей выход.
Рискуя перебудоражить всех, я поспешил к вновь обретенному свету. Брешь, около которой я очутился, оказалась низкой и очень узкой; мне пришлось присесть на корточки, чтобы прильнуть к ней глазами.
Отверстие не выходило непосредственно наружу, но соединяло галерею, служившую мне тюрьмой, с большим, хорошо освещенным помещением, куда солнце проникало через большую дыру, открытую в конце грота.
Дальше, за пещерой, угадывалось ясное небо и безграничный простор. До меня долетал запах нагретых трав и мускусных цветов; у порога я видел тень кустов, расстилавшихся по камням, с трепещущими от ветра листьями.
В данную минуту жилище казалось пустым, но по некоторым признакам можно было заключить, что оно было обитаемо разумными существами. Вдоль стен лежали постели из сухих листьев и плетеных тростников, а в стенных нишах, выбитых на некоторой высоте от пола, были заботливо расположены миски из древесной коры, перламутровые раковины и кремневое охотничье оружие.
Внезапно луч солнца осветил угол, погруженный до сих пор во мрак. Я различил две неясные фигуры, лежавшие, обнявшись, на куче веток. Без сомнения, какое-нибудь движение с моей стороны испугало их, потому что я увидел поднявшийся кулак, насторожившиеся волосатые уши и маленькие кривые ноги, приготовившиеся к прыжку. В то же время два глаза приоткрылись и бросили в мою сторону беспокойный взгляд, в котором горели зеленые огоньки. Но вскоре глаза потухли и голова склонилась с глухим зевком. Передо мною снова были только два слабых тельца, нежно прижавшиеся одно к другому, чтобы согреться во сне, чутком, как сон всегда настороженных лесных зверей. Легкая дрожь иногда пробегала по их телу, иногда же, без видимой причины, раздавалось тихое ворчание. Их, вероятно, встревожил какой-то шум, которого не улавливал мой слух, так как одним прыжком они оба вскочили на ноги и направились к выходу. Снаружи доносился треск сухих листьев и раздавались знакомые им шаги. Оба в один голос испустили короткий крик, в котором чувствовалась радость, нетерпение и желание.
Озаренные светом, придававшим теплые тона их рыжей шерсти, они до странности походили на моего маленького друга Азуба. Тот же деловитый вид, те же гибкие и резвые движения.
Когда их мать показалась в отверстии пещеры, оба с красивым движением нежности бросились к ней в объятия. Она тихонько отстранила их и поставила на пол сосуд из древесной коры, сквозь которую местами просачивалась светлая, чистая вода.