— Как с хозяином разберемся, этим барчукам по пуле в брюхо пустим. Ясно?
Подручники кивнули.
— Филин, а теперь твой выход, — Каин показал на дверь, к которой тут же подошел небольшой мужичок с ломиком. — А мы с Карпом через окно зайдем, тепленьким в одних портках возьмем. Как раз здесь спальня.
Ухмыльнувшись, главарь нагнулся к окну, и начал ножом осторожно ковырять раму. Дерево оказалось на удивление крепким, и даже не думало поддаваться.
— Сука, — бурчал Каин, нажимая на нож всем телом. — Крепко держится… Пошуметь придется.
Шуметь же никак не хотелось. Об этом деле просили такие важные люди, что Каин даже помыслить не мог отказаться. Подумать только, с разговором об этом к нему пришли ходатаи от жандармов. А были и другие люди, имена которых и произносить было страшно.
— Карп, что встал, как девка на выданье? Помогай, — зло буркнул он в сторону товарища. — Нажимай на раму, а я тянуть буду.
Тот и навалился, заставив раму жалобно захрустеть. Появилась трещина, звонко тренькнуло стекло.
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных
Пушкин проснулся и застыл с открытыми глазами, бездумно вглядываясь в непроглядную темень спальни. Сейчас на душе, как никогда, было неспокойно, очень тревожно. Только почему, никак не мог понять.
— Поел что ли на ночь лишнего? — он поморщился, чувствуя, как кровь билась в висках. Его охватило странное возбуждение, после которого точно уже не уснешь. — Ни хер…
Дернувшись, Александр с трудом подавил в себе вскрик.
В дальнем окне спальни вдруг мелькнула тень. Через мгновение что-то скрипнуло, захрустело. Похоже, кто-то пытался открыть оконную раму, но не рассчитал, что ее не так давно заменили на новую и более крепкую.
— Началось, б…ь. Вот и дождался револьверов…
Откинув одело, поэт одним движением скользнул с кровати на пол. Дополз до комода и вытащил из нижнего ящика коробку с дуэльными пистолетами. Сегодня планировал пострелять, оттого и держал заряженными. Повезло.
— Только бы Таша не проснулась раньше времени. Не дай Бог задену…
Прополз вдоль кровати, и спрятался у самой стены, выставив перед собой оба пистолета.
— Только суньтесь, — шептал он одними губами. — Только суньтесь, твари.
Тихо тренькнуло стекло. Тень за окном выросла. Похоже, враг сейчас начнет убирать стеклянные осколки, а затем и сам полезет.
— Хорошо дробью зарядил…
Кстати, пока «шлифую» следующую главу можете ознакомиться с новой историей про охрененно сильного героя, который, будет наказывать без жалости, и награждать без скупости. Все негодяев под нож, всем добрякам награду!
https://author.today/reader/404122
Глава 7Бежать некуда
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных
Пушкин вжимался в стену, крепко сжимая рукояти пистолетов. В горле адски пересохло, кровь билась в висках от возбуждения.
— Сейчас… Еще немного… — шептал он, выгадывая момент. — Вот…
Нарастая, скрип деревянной рамы казался невыносимым, невероятно громким. Хрустнуло стекло от неосторожного нажима. Вот-вот все должно было случиться.
— Ну, все, пора…
Выдохнув, Александр резко выскочил из-за стены и встал колом. В полуоткрытое окно лезла здоровенная туша в тулупе и мохнатой шапке.
— Умрите, с…и!
Рявкнув, выставив прямо перед собой пистолеты, и сразу же дернул за оба спусковых крючка. Тут же раздался оглушающий грохот от сдвоенного выстрела. В нос ударил горький запах от сгоревшего пороха. Сверкнувшая полуметровая вспышка огня осветила бородатую харю, перекошенную от боли. во все стороны полетели куски дерева, стекла, крови.
— А-а-а-а! — следом раздался рев раненного, которого сдвоенным выстрелом просто выбросило на улицу. — А-а-а-а! Вбил, сучонок! Каин⁉
А в окно уже лез новый бандит, размахивая ножом и шипя что-то от ярости. Ногу закинул на высокий подоконник, схватился пятерней за раскуроченную раму, и начал тянуться вверх. Еще мгновение, и здоровенный мужик окажется внутри, а вот тогда точно «пиши пропало»…
— Зарежу, как куренка, — сипел охрипшим голосом бандит, тыкая перед собой ножом. Отгонял, чтобы ему не мешали взбираться в окно. — Только сунься, выпотрошу…
Какой там сунься⁈ Ошарашенный Пушкин, как сайгак, отпрыгнул назад и стал иступлено дергать за спусковые крючки.
Бесполезно! Разряженные пистолеты только впустую щелкали спусковыми механизмами.
— Падла! — заорал в отчаянии Александр, с силой размахиваясь и швыряя в окно оба своих пистолета. — Получи, фашист, гранату!
Оба пистоля, тяжеленные дуры из дерева и металла, украшенные золотом и серебром, кувыркаясь, полетели вперед и попали прямо в лицо второму бандиту. Тот, ёкнув, осоловел и брякнулся назад, раскинув в сторону руки и ноги.
— Черт, черт! — бормотал Пушкин, бросаясь к стене, на которой висела сабля. Из оружия оставалась лишь сабля, на нее и была надежда. — В капусту, порублю!
Возбуждение достигло пика! Адреналин зашкалиливал! От дрожи не осталось и следа! Как это не редко и бывает весь страх уже растворился в адреналине! Пушкин уже рвался в бой, наплевал на все.
— В фарш! — завопил и прыгнул в окно. — Подходи, пидо…ы, всех порешу!
Орал, как умалишенный, размахивал по сторонам саблей, прыгал сайгаком. Только никого уже не было, сбежали. На снегу же лишь два тела валялись — один в крови, второй в беспамятстве.
Санкт-Петербург
Вообще-то, странные дела творились этой ночью в городской полиции. Если бы кто-то сторонний посмотрел бы на все это со стороны, точно бы схватился за голову.
Сначала вахмистр Коротеев самолично решил поменять маршрут патрулирования. Почти пять годков ничего не менялось, а тут поменялось. Всегда по набережной Мойки за ночь раза два, а то и три, конский и пеший патруль проходил. Гоняли городскую голытьбу, чтобы покой богатых горожан не беспокоили, чтобы драки не устраивали и к прохожим не приставали. Сегодня же все кувырком полетело: оба наряда, что по набережной Мойки ходили, на другой конец города отправили — к черту на кулички, словом.
Другой, пусть и не столь заметной, странностью стало пьянство околоточного полицейского надзирателя Семена Зубова, что надзирал за третьим околотком, как раз по набережной Мойки. И странно было не само пьянство[кто у нас не пьет ее, родимую?], а то, что именно Зубов, никогда раньше и капли в рот не бравший, запил. Строго старой веры придерживался, двумя перстами крестился, никогда ни единого браного слова не говорил, пьяниц всегда укорял, а здесь запил. Как такое возможно?
Самой же главной странностью был ранний приход столичного обер-полицмейстера на службу. Генерал-майор Кокошкин, вообще, никогда не был замечен в особом служебном рвении. В обычные дни в полицейское управления, дай Бог, если к полудню приходил, да и то, чтобы через пол часа отобедать в одной из ближайших рестораций. Посетителей принимал ближе к вечеру под рюмочку анисовой водочки и красную рыбку.
Сегодня же обер-полицмейстер ни свет ни заря заявился, даже сторожа в управлении напугал своим явлением. Трезвый, как стеклышко, чисто выбритый, волосы напомажены, злой, правда, как сто чертей. Пришел и засел в своем кабинете, словно ждал чего-то.
Санкт-Петербург, полицейское управление
Приемная обер-полицмейстера Петербурга. Просторное помещение с огромными окнами, почти двумя десятками стульев у стены, предназначенных для многочисленных посетителей.
— Вот, возьмите, Александр Сергеевич, — секретарь обер-полицмейстера, высокий офицер в щегольском мундире и аккуратным пробором волос, протянул Пушкину чашку с водой. — Выпейте, здесь вода.
Александра после этих всех событий, и правда, немного потряхивало. Он быстро схватил чашку и залпом ее осушил. Не очень помогло, если честно. Сейчас бы чего-нибудь покрепче.
— Его высокопревосходительство готов вас принять, — наконец, проговорил секретарь после часа ожидания, определив нужное время по одному ему известному признаку. Подошел к дверям и распахнул их настежь. — Александр Сергеевич, прошу.
Пушкин, сделав над собой усилие, унял дрожь. Нападение оказалось неожиданным, хотя он и ожидал чего-то подобного, правда, позже.
— Но, ничего, ничего, — прошептал он, скрипнув зубами. Немного злости сейчас совсем не помешает. Ведь, он готовился не убегать и прятаться, а обвинять и наказывать. — Чья британская харя за всем этим стоит, я знаю, и молчать точно не буду. Все расскажу про этого урода и их чертов орден… Так их размалюю, что весь орден из России пинками погонят.
Тряхнул кудрями и решительно вошел.
— Ваше Высокопревосходительство! — приветствуя начальника городской полиции, Александр коротко поклонился, и прошел на середину кабинета. — Просил вашей аудиенции, чтобы заявить о вопиющем преступлении. Я все изложил в заявлении…
Столичный обер-полицейский генерал-майор Кокошкин, только что оторвавшийся от своих бумаг, имел весьма недовольный вид. Взгляд обвиняющий, усы торчком, брови сдвинуты. В своем черном мундире, на котором выделялись золотые эполеты, роскошное золотое шитье высокого воротника и до блеска начищенные пуговицы, сейчас напоминал судью, готового вынести приговор.
Сделав еще несколько шагов, поэт положил лист, исписанный неровным нервным почерком, на край стола.
— Значит, сами пожаловали, господин Пушкин, — генерал-майор, даже не взглянув на заявление, поднялся и, заложив руки за спину, медленно пошел вперед. — Решили во всем признаться?
— Конечно, явился, ваше высокопревосходительство, Ведь, вопрос первостепенной важнос… — кивнул Пушкин, не сразу вникая в вопрос. Но едва до него дошло, он «споткнулся». — Простите, что вы сказали? В чем я должен признаться?