Генерал-майор Кокошкин сузил глаза, словно целился в него из пистолета или ружья. Подошел почти вплотную и недовольно засопел.
— А вы не понимаете? — усмехнулся полицейский. — Вы, господин, Пушкин, опасный элемент. Подумать только, вольнодумец, находящийся под надзором полиции, сразу же после отбытия ссылки ввязался аж в три дуэли. Первая, в Михайловском, окончилась смертоубийством, две другие — слава Богу, нет. Что молчите? Двух дворян — князя Голицына и графа Салтыкова — обнаружили прямо у вашего дома в изрядном подпитии. Рядом лежала дуэльная пара. Это вы ведь все подстроили?
У Александра от удивления даже челюсть медленно поползла вниз. Стоял и хлопал глазами, пытаясь как-то уложить в голове то, что только что услышал.
— Что⁈
Получалось, Пушкина обвиняли даже не в нарушении дуэльного кодекса, а чуть ли не в организации умышленного двойного убийства.
— Подождите, ваше высокопревосходительство, здесь явно какая-то ошибка, — Александр еще пытался разобраться, искренне веря, что, и правда, между ними возникло недопонимание. Ведь, брошенные в его сторону обвинения, и правда, звучали в высшей степени бредово. Как, вообще, в них можно верить? Бред же, чистой воды! — На мой дом напали посреди ночи! Бандиты полезли прямо в спальню с ножами и пистолетами! О каких вы еще дуэлях говорите? — он с трудом сдерживался, чтобы не заорать или того хуже, чтобы не врезать этому напыщенному индюку в погонах. — Стоп! Там же один из бандитов живым остался. Точно, я его пистолетами прямо в лоб приложил! Вы его допросили? Это же натуральный бандюк, клейма негде ставить! Сказал уже кто его нанял? Хотя я и так знаю, что это все сделал магистр, граф Са…
В этот момент генерал-майор чуть не подпрыгнул. Его усы, вообще, торчком встали, а глаза кровью налились, словно у быка на случке!
— Молчать! — обер-полицмейстер рявкнул так, что стекла в окнах зазвенели. — Ни слова больше! Вы должны молчать, молчать и еще раз молчать, а не распускать сплетни! Вы из личной неприязни провоцировали молодых людей на участие в дуэли! Вы фактически готовили их убийство! Вот о чем нужно сейчас говорить!
У Пушкина в глазах все помутнело.
— Как же так? Как вы можете такое говорить? — голос у Александра задрожал от негодования. — Какая еще к черту дуэль? Вы с ума сошли? Я, вообще, там никаких дворян в глаза не видел! Понимаете, в глаза не видел! Почему вы не допросите свидетеля⁈ Тот бандит все видел и сможет все рассказать! Дайте мне с ним поговорить!
Обер-полицейский в ответ презрительно фыркнул. Мол, к чему эти бесполезные отговорки и придумки, если и так все совершенно ясно.
— А не получится ничего спросить, господин Пушкин. Говорите, вы какого-то там грабителя оглушили? Казаки привезли одного в тюрьму, а он возьми и умри. Доктор сказал, что от колик. Словом, некому ваши слова подтвердить. Вам понятно?
Поэт ошеломленно покачал головой. Это самое настоящее сумасшествие, по-другому и не сказать. На него прямо в доме напали бандиты, и он теперь во всем виноват. Что за бред⁈Как такое возможно?
— Свидетель умер? Как это так?
— Очень просто! — ухмыльнулся генерал-майор. — От колик, конечно же.
— Все равно, это даже в голове не укладывается…
С бормотаниями Александр опустил голову и взглядом наткнулся на ненавистный символ — гравированное изображение розы и креста на массивном персте на указательном пальце у обер-полицмейстера Санкт-Петербурга.
— А-а, понятно…
Все у него внутри опустилось. Теперь стала понятна причина этого странного спектакля, в котором преступник и жертва поменялись местами. Значит, руки у ордена Розы и креста, действительно, оказались длинными, а сторонников — великое множество.
— Я-то, дурень, здесь рассказываю о случившемся во всех подробностях. Лучше бы перед стеной так распинался, точно больше толку было бы…
Поэт поднял взгляд и внимательно оглядел генерал-губернатора. Медленно поворачивал голову, «цеплялся» за каждую деталь внешности.
— Что вы так смотрите, господин Пушкин? — хмыкнул полицмейстер, удивленный такой переменой в поведении поэта.
— Запоминаю, — еле слышно ответил Александр. — Запоминаю, чтобы ничего не забыть.
Санкт-Петербург, Зимний дворец
Из полицейского управления Пушкин вылетел, как пробка из бутылки. Красный, злой от бешенства, руки ходуном ходят. Материться так хотелось, что рот пришлось закрывать.
— Ах ты, сучо… пидо… усатый! — сорвался все-таки, едва только входные двери полицейского управления за ним захлопнулись. Встал прямо под окнами кабинета и начал, не сдерживаясь, крыть матом обер-полицмейстера. — Ты же, поросячье вымя, совсем охуе…! Думаешь, пизд… с ушами, я утрусь и заткнусь⁈
Теперь-то ему все стало ясно, как божий день. Получается, магистр не врал, орден Розы и креста все тут опутал своими сетями. Если уж столичный полицмейстер, то есть главный полицейский Санкт-Петербурга, работает на орден, то что тогда говорить об остальных.
— Ты, пизд…бол охуевш… всё и всех продал! Предатель, твою мать! Какого х… ты все на меня вешаешь? Глаза разуй! — все более вычурные и витиеватые ругательства с легкостью срывались с его языка. — У тебя под носом мразота окапалась, а ты ухом не ведешь! Все, пиз… тебе, как только до императора доберусь!
Чуть «выпустив пар», Александр выдохнул. Немного, но полегчало.
— Во дворец, живо во дворец! — крикнул он, подгоняя сам себя. — Извозчик! Извозчик, черт тебя дери! — вскинул вверх руку, подзывая карету или пролетку. — Сюда! Во дворец! Дай жару, борода, если рубль заработать хочет.
И бородатый дядька в тулупе, окинув жадным взглядом поэта, вмиг «дал жару». Cвистнула плетка, опускаясь на круп серого жеребца. Пролетка едва на дыбы не встала, рванувшись вперед с неимоверной скоростью. Возница же покрикивал на своего жеребца, оглушающее посвистывал, продолжая его нахлестывать от души.
— Держи, борода, заработал, — на дворцовой площади Пушкин кинул вознице рубль, а чуть подумав и еще один. — А я в гости… поговорить. Главное только пробиться к телу, а там, как кривая вывезет… Черт, реально же бред! Из самозащиты сделать покушение на убийство, каково? С ума сойти, в самом деле…
Широко шагая, добрался до сторожевой будки с молодцеватым гвардейцем-часовым. Хотел было пройти мимо, как прямо перед ним встало ружье со штыком.
— Не велено! — строго произнес часовой, сдвинув брови. — Не велено пускать, ваше благородие! –тряхнул ружьем, показывая, что не шутит. — Проходи мимо, ваше благородие.
— Ты чего? Я камер-юнкер императорской свиты! Ослеп что ли? — в момент взъярился Пушкин, отмахиваясь от штыка. — Ну-ка, прочь с дороги!
— Сказано же, ваше благородие, что не велено пускать, — еще раз повторил гвардеец, не сходя с мест. По виду было ясно, что часовой настроен весьма серьезно и никого пропускать не собирается. — Проходи.
Пушкин, уже зверея, схватился за ствол и со всей силы дернул на себя. Часовой устоял и в ответ дернул на себя. Прямо, тяги-перетяги.
— А ну, отставить! Я сказал, отставить! — донесся в этот момент громкий голос откуда-то сбоку. Раздался топот сапог по брусчатке. Похоже, командир бежал, судя по командирскому голосу. — Александр Сергеевич! Александр Сергеевич, успокойтесь!
Через мгновение к ним подбежал поручик, придерживая саблю. Совсем юнец, с легким пушком на верхней губе и восторженным блеском в глазах смотрел на поэта [поклонник его творчества, не иначе]
— Александр Сергеевич, какая честь для меня познакомиться с вами лично! У меня дома есть все ваши книги, стихотворения. Это все просто гениально, Александр Сергеевич! Какой слог, какая экспрессия! Восхитительно! — захлебываясь от восторга, он выплескивал из себя слова, словно ствол пулемета. — Ой…
Поручик словно споткнулся. Покраснел. Похоже, до него только что дошло, что он еще не представился.
— Прошу меня извинить, что не представился. Поручик Михаил Викторович Воротынский, честь имею, — коротко поклонился. — Александр Сергеевич, позвольте говорить откровенно…
Пушкин, отпустив ружье часового, кивнул.
— Солдат ни в чем не виноват. Нам дали такой приказ, Александр Сергеевич, — виновато помялся Воротынский, похоже, совсем не понимая, что происходит. — Это все Танеев… Около полу часа назад он появился у нас и строго настрого приказал, чтобы вас не пускали во дворец.
Александр заметно помрачнел. Кто такой Танеев, ему было прекрасно известно. Александр Сергеевич Танеев уже почти два десятка лет бессменно являлся статс-секретарем императора, который ему безмерно доверял. Именно Танеев отвечал за то, кого допускать, а кого не допускать к «императорскому телу». Очень серьезный человек, от неприязни которого просто так не отмахнешься.
— Александр Сергеевич, прошу вас, не пытайтесь пройти, — жалобным тоном проговорил поручик с тяжелым вздохом. — Давайте, я попробую поговорить со своим командиром — полковником Зильберманом. Может быть что-то проясниться, и тогда сообщу вам.
— Государь знает об этом? — глухо спросил Александр, боясь получить утвердительный ответ. Ведь, такой ответ станет ему смертельным приговором, и будет означать, что влияние ордена проникло очень глубоко в государственный аппарат империи. — Это он отдал приказ не пускать меня во дворец?
Воротынский, чуть помедлив, в ответ покачал головой.
— Вряд ли, Александр Сергеевич, — осторожно проговорил тот, тщательно подбирая слова. — Я не думаю, что это сделал сам государь. О таком бы сразу же стало известно.
— Это дает надежду, — Пушкин похлопал поручика по плечу. — Тогда мне пора…
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных
Пушкин в полной прострации слез с пролетки. До крыльца дома осталось не больше десяти шагов, но он больше не сдвинулся с места. Александр больше не знал, что ему делать дальше. Все его тщательно разработанные планы пошли прахом.