— Господа! Прошу сюда,– Пушкин мотнул головой, сгоняя с глаз эту нарядную картинку. Предстояло важное дело, и было не до сантиментов. — Господа, — он медленно обвел глазами собравшихся вокруг него мужчин, вооруженных пистолетами и одетых во все черное. — Вы все знаете, для чего мы здесь собрались. Мы никакие не грабители и не разбойники, жадные до чужого добра. Мы воины! Да, тысячу раз, да! Мы воины России, которые пришли в самое логово ее врага, чтобы добить эту гадину и забрать причитающие нам трофеи. И все, что мы найдем, пойдет на благое дело — на процветание нашего Отечества и ее народа. А раз мы часть народа, то и мы получим свою часть трофеев…
Сразу же на лицах появились довольные ухмылки. Проливать кровь за Отечество правильно и достойно, но еще лучше, когда враг заплатит за это звонкой монетой.
— Пока спрячьте оружие… Сначала попробуем мирно, у нас же есть купчая на все эти земли и сам замок.
Дорохов в этот момент уже был у ворот замка — массивных двухстворчатых дверей из мореного дуба, оббитых бронзовыми накладками. Он схватился за здоровенные бронзовые кольца-ручки и со всей силы стал бить ими о металл, создавая неимоверно громкий грохот.
Бах! Бах! Бах! Бах! Несся громкий звук в сторону дубовой рощи и тут же возвращался гулким эхом обратно. Бах! Бах! Бах!
— Постой, Миша, кажется, там кто-то есть, — Пушкин окликнул Дорохова, который уже взмок от энергичного стука. Поэт подошел к двери ближе и наклонился. — Точно кто-то идет.
— Кто вы? — едва стих грохот, как из-за двери раздался дребезжащий старческий голос. — Уходите, здесь никого не ждут.
— Открывай, старик! — Александр пнул по двери ногой. — Я новый хозяин, у меня купчая на замок Аренсбург!
— Что?
Некоторое время за дверью раздавалось еле слышное шушуканье. Иногда даже можно было разобрать некоторые слова. Наконец, там пришли к согласию, и послышалось клацанье открываемых засовов.
— Уважаемые герры? — дверь открылась, а на ее пороге стояли две сгорбленные фигуры — подслеповато щуривший старик со свечой в руке, а за ним старуха весьма испуганного вида. — Хозяин продал замок?
— Да, старик! — Пушкин тряхнул перед его лицом плотным листом с купчей. — Вот купчая, заверенная главным королевским нотариусом города Любек. Теперь для вас я хозяин! Давай, показывай хозяйство!
Следующий несколько часов Александр и его люди осматривали замок. Старик, бывший всю свою жизнь местным смотрителем, показывал многочисленные залы, комнаты, старуха кухарила на кухне.
— Александр, это дыра дырой! — в сердцах воскликнул Дорохов, когда они уже заканчивали осмотр. — Здесь же прямо сквозит даже не бедностью, а нищетой. Даже в кладовой мышь повесилась…
— Да, Миша, казначей могущественного ордена не может так жить,– согласился Пушкин. — Похоже, Аренсбург — это пустышка.
Замок явно видел лучшие дни, о чем безмолвно «кричали» уже выцветшие огромные гобелены на стенах, покрытые плесенью портреты бывших владельцев, поблеклая позолота на деревянной резьбе многочисленных дверей. В покоях все дышало сыростью, покрывала на господской кровати покрыто темными пятнами, ковры протерты до дыр. Деньгами, а особенно большими, здесь никак не пахло.
— Старик, разожги камин. Мы совсем продрогли с дороги, — приказал Пушкин, когда они оказались в небольшом зале с огромным вычурным камином.
— Не могу хозяин. Дров нынче очень дороги, а денег уже давно не было, — смотритель печально развел руками. Грязные седые космы на голове дернулись вместе с ним, придавая ему полный отчаяния вид. — Весь год с женой перебиваемся с картошки на квашеную капусту. Последний месяц хлеба даже не пробовали.
В этот момент шаркающей походкой в залу вошла старуха с блюдом, полным квашеной капусты и вареной картошки. Этим, видимо, им и предстояло ужинать.
— Миша, распорядись, чтобы принесли наши припасы, а то мы совсем заморим голодом стариков, — Александр позвал Дорохова и показал на стол, на котором сиротливо стояло блюдо с капустой. — И пусть кто-нибудь займется камином. Тут же полно дров
Не прошло и получаса, как на стол нанесли столько всякой провизии, что их собрание стало больше напоминать праздник. Когда же в камне весело затрещали дрова и заплясал огонь, то впечатление праздника и вовсе стало полным.
— А теперь к столу? Мы чертовски проголодались, — Пушкин потер руки в предвкушении и уже хотел сесть за один из стульев, как приметил стоявших в уголке парочку — старика со старухой. Те нахохлились, как пара мокрых замерзших воробушков и не сводили голодных взглядов с провизии на столе. — Вы чего встали? — видя, как они не решаются и мнутся, пришлось даже на них прикрикнуть. — Живо! Здесь всем хватит!
Стол, и правда, вышел богатым. Здесь были и два здоровенных свиных копченых окорока, источавших вокруг изумительный аромат трав, пряностей и костра. Их сразу же накромсали толстыми кусками, и положили рядом с караваями хлеба. Большие ломти хлеба щедро посыпали солью, укропом. Дальше лежала дичь — десятка два жареных куропаток, которые прикупили в придорожном трактире. Разломанные на части, они радовали глаз поджаристой корочкой, сочащимся жирком и нежным мясом. Отдельно лежали жареные караси, густо пересыпанные хрустящим луком, вареные яйца. Старинный зал давно уже не видел такого богатого стола.
— Старый, ты ешь, ешь досыта, мне еще потом с тобой поговорить нужно…
Смотритель, едва это услышав, тут же вскочил по стойке смирна. Встал и замер в ожидании. При этом осторожно пытался спрятать в карман небольшой кусочек хлеба, незаметно взятый со стола. Сразу видно, что наголодался.
— Спрашивайте, хозяин. Все, как на духу, расскажу.
— Пошли к камину сядем. Там теплее.
Пушкин усадил перепугавшегося старика [он даже думать не смел, что можно в присутствии хозяина сидеть, да еще в хозяйском кресле] в кресло, сам сел в другое.
— Не бойся, старик, не трясись, как банной лист. Чего, не слышал, что такое банный лист? Услышишь еще, когда баню здесь построим, — доброжелательно улыбнулся Александр, пытаясь успокоить смотрителя замка. На того в этот момент аж смотреть было страшно. Напугался, дрожит всем телом, зуб на зуб не попадает. Не понятно, что подумал. — Теперь у тебя со старухой все будет, как в сказке. Хорошо, словом, будет. Слышишь? Вот держи для начала.
Бледному деду в руки лег небольшой мешочек, содержимое которого издавало приятное звяканье.
— Развяжи, развяжи. Это вам на первое время, чтобы не голодали и замок в порядке содержали. Наймите пару человек, пусть убираются и ворье отгоняют от добра…
Старик неуклюже дернул за кожаный шнурок-завязку и из мешочка высыпались небольшие серебряные монетки.
— Сколько талеров, Дева Мария! — ахнул старик, едва не брякнувшись в обморок. — Точно теперь с голоду не помрем… Хозяин, спасибо! Хозяин, я же отслужу!
От душивших его чувств, старик начал сползать с кресла, чтобы встать на колени. Пушкин еле-еле успел его остановить.
— Успеешь еще спасибо сказать… Ты, старый, лучше расскажи мне о старом хозяине и его дружках. Мне все интересно: как часто сюда приезжали, что привозили, что увозили, чем интересным и необычным занимались. Словом, все.
— Я все расскажу, хозяин. Все расскажу, как на духу. Позволь только твою руку поцеловать, — со слезами благодарности на глазах, старик начал ловить руку Пушкина. — Позволь.
— Черт, старый, совсем что ли сдурел? Давай, выкладывай, все, без утайки…
Тот, смотря на поэта, как на святого, начал рассказывать. Говорил быстро, захлебываясь, словно боялся, что чего-то не успеет рассказать или не сможет. В основном, конечно же, нес всякую никому не нужную чушь о голодных временах, о жестоком хозяине и его гостях, о холоде зимой, о высоких ценах на продукты, о своей тяжелой доле. Однако было и кое-что интересное, за что он сразу же зацепился.
— … . Подожди, подожди, старик! — в один момент встрепенулся поэт. — Говоришь, раньше в подвале держали какие-то ящики?
— Да, да, хозяин. Года два — три назад часто деревянные ящики привозили. Что там было, не знаю, никого к ящикам не подпускали. Но по виду очень тяжелые. Их по два бугая, потея и вздыхая, таскали.
Александр задумался. Три года назад, судя по письмам из его кабинета, в Петербурге и появился этот самый магистр, а Пушкин и вступил в орден. Похоже, в эти годы магистр понемногу вывозил из России ценности. Членами ордена были очень богатые люди, для которых и десять тысяч рублей золотом были не деньги. За день могли просадить.
— … Все старом подвале складывали… А пару лет назад все до самого последнего ящика вывезли, ничего не осталось. Подвалы пустые стоят. Вот только…
Видя, как старик мнется, Пушкин кивнул ему:
— Рассказывай, рассказывай, чего там еще? Не бойся, все равно никто ничего не узнает. Твой бывший хозяин уже давно в другом месте, которое отсюда никак не увидишь, — поэт выразительно ткнул указательным пальцем в потолок. — Говори.
— Там было золото и серебро, хозяин, — наклонившись к Пушкину, еле слышно прошептал старик. При этом он испуганно озирался по сторонам, словно кто-то чужой их мог здесь подслушать. — Я один раз в погребе задержался, когда за вином для хозяина ходил. А они, будь неладны, начали снова свои ящики таскать. Вот тогда-то один из ящиков у них упал прямо на каменный пол, и одна доска на крышке сломалась. И когда ящик унесли, то я нашел там в самом углу крошечную золотую монетку…
Давно уже «сделавший стойку» Пушкин, все понял. Это было именно та самая казна ордена Розы и Креста, которую он так надеялся прибрать к своим рукам, а потом пустить на просвещение в России. По всему выходило, что сокровища были здесь, но пару лет назад были куда-то вывезены.
— Куда они все это вывезли, старик? — голос от волнения у поэта осип, чего он и сам не ожидал. Получалось, поиск сокровищ по-настоящему, как какого-то восторженного юнца, увлек и его. — Может быть, ты что-то слышал? Вспоминай! Должен же быть хоть какой-то намек!
Старик некоторое время усиленно морщил лоб, явно пытаясь хоть что-то вспомнить. Наконец, его лицо просветлело, и он улыбнулся: