Тот кивнул и сразу же пошел в дом.
— Господа, поспешим! Помните, что у стен есть не только глаза, но и уши! — с этим словами поэт схватил ящик поменьше и с кряхтением потащил его к крыльцу. Но уже через пару шагов понял, что погорячился. Взятый им ящик, несмотря на свои небольшие размеры, оказался чертовский тяжелым. — Черт, окно же есть! Господа, тащите ящики к окну, откроем и через него подавать будем!
Так пошло гораздо веселее, не пришлось через весь дом таскать тяжеленный груз. Одни таскали ящики к окну, другие поднимали их к окну, а третьи уже принимали в кабинете.
— … Ну вот и хорошо, — с облегчением выдохнул Пушкин, когда последний ящик оказался в его кабинете и вся их команда собралась вместе. — Располагайтесь господа, садитесь прямо на ящики. Сейчас выпьем по бокалу вина и поговорим.
Когда у всех в руках оказалось по бокалу, поэт встал.
— Прежде помянем нашего товарища, — лица у мужчин окаменели. Погибший был известный балагур, душа компании, никогда труса не праздновал. Поэтому и погиб, когда первым вызвался идти. — Светлая память Пусть земля ему будет пухом. Миша, — Пушкин посмотрел на Дорохова. — Проследи, чтобы его семья не осталась без помощи. Сходи к ним, разузнай, в чем есть потребность. Может быть долги есть, или с жильем плохо. Если нужно, то детей в университет устроим, дом купим, назначим ежегодный пенсион для супруги. Не оставим в горе.
Выпив, вновь наполнили бокалы.
— Друзья, вы даже не понимаете, что сделали за эту поездку. Это «не поход за зипунами» в стиле казацкого атамана Стеньки Разина, и не обычный разбойный набег. Мы не грабители, и не воры. Мы свое возвратили — то, что орден и его приспешники десятилетиями, если не столетиями, грабили здесь. Вот смотрите…
Пушкин подошел к ближайшему ящику, и, поднатужившись, оторвал от его верхушки доску. Погрузил внутрь свою пятерню и вытащил оттуда пригоршню тусклых золотых монет с профилем какого-то правителя.
— Эта златник, первая древнерусская монеты, которая одними считалась утерянной, а другими никогда не существовавшей. Чеканилась в Киеве в конце десятого — начале одиннадцатого века вскоре после Крещения Руси князем Владимиром Красной Солнышко. Это доказательство того, что Киевская Руст того времени была серьезным внешнеполитическим игроком. Ведь не каждый мог печатать собственные золотые монеты…
Он подошел к следующему ящику, который был существенно больше первого. В нем смело можно было двух крупных мужчин уложить.
— А здесь части знаменитых Золотых ворот Владимира, которые, по словам современников, красотой, величием превосходили такие же ворота в Киеве, Иерусалиме и Константинополе. Изумительное золотое литье.
В его руках оказалась рельефная накладная золотая пластина с искусным изображением львиной морды, любимейшая тема.
— Понимаете, что все это означает?
Никто ничего не ответил, все с интересом слушали, явно ожидая продолжения. И Пушкин в лучших традициях каналов РЕН-ТВ и ТВ-3 продолжил:
— Орден — это огромный спрут, который своими щупальцами опутал десятки стран, подчинил их своей воле и веками сосет с них невиданные богатства. Думаете, мы привезли все⁈ Нет, тысячу раз нет! Мы даже сотой доли орденской казны не нашли. Ведь, у него по всей Европе раскиданы точно такие же замки, и в каждом из них есть подвал с награбленным. Будь моя воля, я бы в каждый из этих замков заглянул… А теперь давайте, братья, за всех вас выпьем. Выпьем за настоящих боевых товарищей, которые всегда прикроют твою спину, и никогда не бросят, даже, если придется умереть. За нас!
Вместе со всеми Пушкин осушил бокал и почувствовал, как зашумело в голове. На пустой желудок вино оказалось крепковато. Поэта немного повело, но он, сделав над собой усилие, удержался на ногах. Сейчас ему никак нельзя было отключаться, предстояло сделать еще кое-что.
— Братья, как я и обещал, каждый из вас получит свою долю. Оплатим ваши долги и долги ваших семей. Дома, поместья, поля, леса, купив все, что скажете. Если у кого есть проблемы с жандармами или полицией, то сам лично буду по поводу вас ходатайствовать перед императором. Еще раз за вас!
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.
В кабинете уже давно зажгли свечи. День, казавшийся бесконечным, завершался. Отгремели визги радости, смех домашних, разошлись гости, от сильно набитого живота закрывались глаза и тянуло в сон. Но Александр все еще сидел в своем любимом кресле и не сводил глаз с кучи ящиков из мореного дуба, сложенных особняков от остальных. Именно они хранили то, что беспокоило его гораздо сильнее, чем драгоценные камни, золото и серебро.
— А орден, и правда, хорош, если смог незаметно от всех вывезти такое сокровище. Просто волосы дубом встают от того, что они могут в других местах прятать…
Его рука скользнула к сдвинутой крышке ближайшего ящика. Пальцы нащупали небольшой продолговатый предмет с двумя острыми гранями, который он уже видел в подвале и до сих пор еще ощущал посетившее его тогда благоговение.
— Копье Лонгина… Если это преподнести в подарок императору, то мне смело можно просить титул графа или князя. А может лучше сразу попросить его меня усыновить? Ха-ха-ха…
Вдруг раздалось еле слышное поскребывание со стороны двери. Александр устало улыбнулся, догадываясь, кто там. Так к нему входила только она — его Таша.
— Душа моя, я скоро.
Дверь скрипнула и в проеме появилась женское лицо, стреляя лукавыми глазками. Сильно соскучилась, ни на шаг от него сегодня не отходила.
— Сашенька, я уже вся истомилась, — тихо прошептала она и тут же зарделась. Похоже, вспомнила что-то особенное, личное, что было известно только им двоим. — Сашенька, я очень, очень скучала…
В дрожащем свете свечи она прокралась между ящиками и забралась к мужу на колени, прижавшись к нему всем телом.
— Сашенька, обними меня. Крепче обними… Обними так, как никогда раньше.
Он обнял ее, прижал к себе и зарылся лицо в ее волосы. От дурманящего аромата ее волос тут же закружилась голова. Наклонившись, начал покрывать поцелуями ее шею, постепенно спускаясь все ниже и ниже.
— Сашенька, миленький мой…
Голос Таши дрогнул, из губ раздался еле слышный стон.
— Са-а-а…
Его руки сами собой двигались по ее телу, исследуя столь желанные изгибы. Ночная рубашка Таши скользнула вниз, окончательно выбивая из головы Александра недавние мысли об… одной из величайших христианских святынь этого мира, копье древнеримского сотника Лонгина, ранившего самого Христа.
ПУШКИН ЕЩЕ ДАСТ СТРАНЕ УГЛЯ, а до этого можно почитать другую историю:
Главгер никуда не попадал. Он живет здесь, топчет землю рядом нас с вами. Инопланетный механизм подарил ему могущество Бога и Главгер хочет осчастливить обычных людей. Но возможно ли это?
https://author.today/reader/404122/3740575
Глава 24Нежданчик!
Санкт-Петербург, здание Святейшего правительствующего Синода
Неспроста Пушкин на второй день после своей экспедиции оказался у здания Святейшего правительствующего Синода. С его грандиозными экспериментами в образовании у него наверняка появятся откровенные враги и тайные недоброжелатели, которые без надежной «крыши» точно «не дадут жизни ни ему, ни его семье». Такой крышей и должен был стать митрополит Серафим, глава Святейшего правительствующего Синода, к которому поэт и заявился с такой просьбой и дорогим подарком.
— … Надеюсь, бедного батюшку кондратий не хватит от моего подарка, — с улыбкой пробормотал Александр, вытаскивая из экипажа продолговатый ящик из мореного дубы. Массивный, из темно-синих досок, по углам обит внушительными бронзовыми бляшками. Все это смотрелось серьезно, и говорило о большой ценности содержимого. — Надо сказать, чтобы запасался валидолом или корвалолом, валерьянкой, на худой конец… Удивительно, что мне попалось такое сокровище, самый настоящий артефакт, да еще с документами.
Вспомнив о документах, Пушкин непроизвольно коснулся груди. Во внутреннем кармане сюртука, самом надежном месте, сейчас лежали два небольших пергаментных листка на латинском и арабском языках. В одном пергаменте рассказывается, что настоятель храма Фаросской Богоматери в Иерусалиме получил в дар эту реликвию от одного из потомков центуриона Лонгина в триста двадцать третьем годы от Рождества Христова. Второй пергамент, написанный на арабском языке, был подписан именем Ибрагима Сахи, бейлербея города Бурсы, старшего хранителя Дефтерхана (хранилища документов). Бейлербей Сахи сообщал, что после взятия османскими войсками Константинополя в императорской сокровищнице в особой укрепленной кладовой был найден сломанный наконечник римского копья. На металле наконечника были выгравированы номерные знаки римского легиона и имя «Лонгин».
— Когда еще и доказательства предъявлю, точно старику придется скорую вызвать или лекаря по этим временам, — усмехнулся он, поднимаясь по ступенькам и хватаясь за большую медную колотушку, местный звонок. — Открывайте!
Несколько раз с силой ударил колотушкой по медной пластине, тут же раздался громкий колокольный звук. Такой звук и мертвого поднимет, чего уж тут говорить по слуг митрополита.
Уже через минуту дверь со скрипом отворилась и в щели показалась голова с приглаженными русыми волосами и заспанной физиономией. След ладони, который отпечатался на щеке слуги, недвусмысленно намекал на то, что тот только-только поднялся с лежанки.
— Ась? — голос у слуги спросонья был хриплым, ничего не понимающим. — Чаво надоть?
— Господин Пушкин по делу государственной надобности, — поэт представился, а заодно и обозначил цель визита.
— Его Святейшество батюшка Серафим снедает. Позже… — буркнул слуга, всем своим видом показывая, что его хозяин занят очень важным делом и не нужно его отвлекать. При этом такой недовольный взгляд бросил на ящик в руке поэта, словно обматерил его.