Кивнув этим словам, он начал обратно заворачивать оружие. Аккуратно сложил ткань, заправив все торчавшие уголки в кармашки. В итоге получился небольшой продолговатый сверток из золотой парчовой ткани — отличная упаковка для подарка.
Санкт-Петербург, Зимний дворец
Император, как и обычно, начал свой рабочий день с изучения корреспонденции. На его письменном столе уже лежала внушительная пачка документов, заботливо приготовленная его секретарем. В стопке угадывались и дипломатические послания от иностранных государей в крупных белых конвертах, и записки по министров по текущим вопросам, и личные послания письма от поданных.
— Так…
Он вытянул руку к стопке и замер, гадая, с чего начать. С одной стороны, можно посмотреть, а что пишут из-за рубежа. С другой стороны, за внутренней кухней тоже нужно следить. Вон, его батюшка, Павел Петрович упустил из виду внутреннюю ситуацию, и в итоге получил заговор, закономерно окончившийся смертью царствующего императора.
— Да…
Вспоминая отца, он тяжело вздохнул. Казалось бы, его уже давно не стало, а сердце все равно побаливало при этих воспоминаниях. Помолчав некоторое время, Николай Павлович схватил верхний конверт, оказавшийся письмом от российского посла из Франции.
В этот момент раздался осторожный стук в дверь. Судя по стуку, за дверью был статс-секретарь.
— Входи, — буркнул император, не поднимая головы. Был занят вскрытием письма, держа в руке нож. — Что там еще?
— Ваше Величество, вашей аудиенции просит господин Пушкин, — с коротким поклоном статс-секретарь остановился на середине кабинета.
Николай Павлович вопросительно посмотрел на секретаря. Мол, какого черта ему нужно?
— Говорит, весьма важное дело, не требующее отлагательств.
— Важное, значит, дело, да еще не требующее отлагательств? — император удивленно дернул головой. — Пригласи. Посмотрим на его важное дело.
Так и не вскрытое письмо он отложил в сторону. Туда же положил нож для вскрытия корреспонденции.
— Очень интересно… Чего же ему понадобилось?
Через мгновение дверь открылась, пропуская в кабинет Пушкина. Александр Сергеевич с поклоном пересек кабинет, и протянул императору небольшой продолговатый сверток.
— Что это? — Николай Павлович показал на сверток.
— Ваше Величество, вынужден вам признаться. Я только что вернулся из поездки, и там нашел одну вещь, которая, как мне кажется, принадлежит Вашему Величеству.
Император при этих словах удивленно вскинул брови.
— Не понимаю. Какая еще вещь? Насколько я знаю, вы были в Европе. Получается, там нашли что-то, что принадлежит мне?
Пушкин кивнул, снова протягивая сверток. Пожав плечами, Николай Павлович принял его и, положив на стол, начал разворачивать.
— Интересно, интересно… — пробормотал было император, но тут же громко вскрикнул. — Ах! Это же мой палащ! Господи, это он!
Не веря своим глазам, Николай Павлович осторожно, одними пальцами, коснулся клинка и медленно его поднял. Едва душа, начал рассматривать давно уже потерянную игрушку, о которой сохранились самые теплые воспоминания.
— Батюшкин подарок! Господи, он же пропал…После пожара…
В уголках его глаз сверкнула слеза. Вновь обретенный подарок будил такие воспоминания, что у него руки задрожали. Осторожно, словно это великая святыня, положил клинок на стол, и тут же развернулся в сторону Пушкина:
— Как? Как он оказался у тебя? Где он был? У кого?
— Государь, принадлежавшая ваша вещь хранилась в тайном хранилище ордена Розы и креста. Все указывает на то, что именно масоны направляли руку Наполеона.
Лицо у императора окаменело от этих ужасных слов. Оказалось, что виновник той ужасной трагедии, которая потрясла империю, все это время жил совсем рядом с ними.
— Я… — у Николая Павлович перехватило горло. Пришлось откашляться, чтобы продолжить говорить. — Я обязан тебе, Александр.
Он положил ладонь на рукоять палаща, крепко обхватив ее.
— А я не люблю быть обязанным, Александр. Что ты хочешь? Насколько я понял, ордена, чины и звания тебя не интересуют?
Пушкин кивнул.
— Тогда что?
— Государь, ты уже очень много сделал для меня и моей семьи. Я глубоко благодарен за все. Прошу лишь позволить мне хорошо делать свое дело.
Чуть помолчав, император качнул головой и медленно проговорил:
— Я, самодержец Всероссийский, даю тебе свое слово, что поддержу во всех начинаниях.
Санкт-Петербург, Зимний дворец
Наверное, никто еще с таким видом не выходил из Зимнего дворца. Дворцовые гренадеры с нескрываемым удивлением наблюдали за Пушкиным, который, пройдя через арку дворца и оказавшись на дворцовой площади, вдруг пустился в пляс.
— Йо-ха! — не сдержавшись, накатившись на него чувств, Александр испустил восторженный вопль. — Вот это я дал! Я просто The best!
Чуть поскакав, и, сорвав еще с десяток удивленных взглядов со стороны прохожих господи и дам, Пушкин, наконец, успокоился. Одернув задравшийся сюртук и пригладив волосы, поэт пошел в сторону дома.
— Хор-рошо, очень хор-рошо, даже руки чешутся…
Уже выходя с площади, Александр замедлил шаг. Ему навстречу весьма целеустремленно шел незнакомец в темном плаще и высокой шляпе, низко надвинутой на глаза.
Когда между ними осталось шесть или семь шагов, Пушкин вдруг узнал этого человека.
— Адам?
Дальше все происходило, словно в замедленном кино. Незнакомец, оказавшийся тем самым поляком, его бывшим знакомым Адамом Мицкевичем, вдруг вскинул руку из под плаща. И на Пушкина уставился пистолетный ствол, за мушкой которого фанатично поблескивали глаза поляка.
— Адам, ты чего?
— Умри, царский сатрап! За Свободную Польшу! — с ненавистью закричал Мицкевич. — Jeszcze Polska nie zginęła!
Раздался щелчок, и прогремел выстрела. Из пистолетного ствола вырвался сноп пламени.
Глава 25Поворот, куда?
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.
Врач отошел от кровати с неподвижным телом поэта и остановился рядом с его родственниками. Наталья Пушкина со слезами на глазах шептала молитву, позади нее всхлипывали сестры, то и дело прикладывая к глазам платки. У самой стены стол бледный как смерть брат Лев, с тяжелым вздохом хватавшийся за сердце. Угрюмо молчал слуга Никита Козлов, кусая до крови губы. Хорошо детей не было, кухарка с самого начала увела их подальше, на кухню, где их отвлекала сказками.
— Наталья Николаевна, милочка, ваш муж прямо в рубашке родился. На моей памяти Александр Сергеевич первый, кто дважды за столь короткий срок счастливо избежал неминуемой смерти, — врач, благообразный дедушка с аккуратной седой бородкой, недовольно качал головой. — Вот, глядите на спасителя господина Пушкина.
Родные поэта зашевелились, подходя ближе. Всем хотелось посмотреть, что спасло великого поэта.
— Вот, дамы и господа, смотрите.
Врач протянул руку, на ладони лежал массивный серебряный образок с ликом Богородицы, в самом центре которого красовалась внушительная вмятина.
— Ой, это же образок, который я Саше образок на именины подарила, — ахнула Наталья, сразу же узнав иконку, которая в их семье передавалась по мужской линии и считалась чудодейственной. Именно поэтому она и подарила ее мужу, решив, что она его когда-то защитит. Выходит, не прогадала. — Божечки…
Иконка пошла по рукам. Ее касались осторожно, одними пальчиками, словно боялись что-то испортить или, не дай Бог, сломать.
— Сейчас, мои хорошие, Александру Сергеевичу нужен покой, покой и еще раз покой, — старичок кивнул в сторону кровати с телом.– На груди большой синяк, через неделю пройдет. Я мазью помазал, вы там рядом теплой водой помойте.
Едва услышав это, слуга Никита Козлов побежал за водой, а через несколько минут уже склонился над телом хозяина с тряпкой.
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.
Миг выстрела — искаженное от ненависти лицо Мицкевича и полуметровый сноп пламени от выстрела — буквально впечатался в его память, и, похоже, теперь будет преследовать его до конца жизни. Вот и сейчас, Александр еще не успел толком проснуться, а перед его глазами уже стояла эта картинка.
— Стой, дурак, не стреляй!
Бормотал Пушкин, пытаясь отмахнуться от ужасного воспоминания. Но без толку! Обезумевший от животной ненависти поляк, тыкавший в него пистолетом, становился все ближе и ближе. К груди поэта тянулся сноп огня, в нос ударил горький запах пороха. Вот-вот пуля, как и в прошлый раз, ударит в его грудь.
— Пшек поганый.
Но удара не было, зато почувствовал, как по груди начало растекаться что-то теплое. Кровь! Теплая кровь! Значит, в брюхо ранили! Снова, опять! Не уйдешь, выходит, от судьбы.
— Сука, чертово племя.
… И тут его вдруг тормошить начали, и совсем рядом стал раздаваться чей-то до боли знакомый голос:
— Саше, Сашенька, я здесь! Я с тобой! Тебе больно? Ему же больно! Что же вы стоите, сделайте что-нибудь! Саша⁈
Александр с трудом разлепил века и после этого некоторое время приходил в себя, пытаясь сообразить, что с ним и где он находится. Только что увиденный кошмар — выстрел, сильный удар, боль и льющаяся по груди боль — казался настолько реальным, что Пушкин никак не мог поверить, что это был всего лишь сон.
— Черт… Вот же…Прямо передо мной стоял… Мицкевич, су… — бормотал поэт, сквозь зубы. До него уже дошло, что он живой и лежит в своей кровати, но кошмар еще не отпускал его. От пережитых эмоций его до сих пор потряхивало. — А кровь? Как же кровь-то? Я же чувствовал, как она по груди течет…