«Пишу не по чей-то прихоти или развлечения ради, а по зову души, ибо не могу больше молчать. Нас, дворян, называют благородным сословием, солью земли Русской, ее честью и совестью, приносящим обществу наибольшую пользу и обладающим выдающимися талантами! Но дает ли это нам право владеть людьми, как бессловесной скотиной? Кто нам дал это право? Лично Господь Бог? Богородица? Пришло время твердо сказать, не может и не должен один человек владеть другим человеком! Я, Александр Сергеевич Пушкин, готов это сказать. В течение этого месяца все крепостные крестьяне, принадлежащие Пушкиным, получать вольные, и дальше смогут сами определять свою судьбу, как и определено самим Господом. А вы готовы последовать моему примеру?».
с. Михайловское, Псковская губерния
Над сельской дорогой клубилась пыль, кавалькада всадников — четверо драгун во главе с капралом и мужчина в чиновничьем вицмундире — скакала в сторону Михайловского.
— … Господин становой пристав, разрешите вопрос? — скакавший первым капрал потянул на себя вожжи, заставляя своего жеребца поравняться с лошадью чиновника.
— Ну? — недовольно буркнул пристав, даже не поворачивая головы. Видно было, что, покрытый с ног и до головы пылью, он по горло сыт всей этой поездкой. — Чего надо?
Капрал сочувственно покачал головой. Он-то привычный скакать верхом, по службе целыми сутками приходилось скакать то с важным пакетом, то в сопровождении особой персоны. Становой пристав же, как пить дать, больше в присутственном месте сидит да бумажки перебирает.
— Вот, хлебните, — служивый протянул небольшую фляжку, которую только что вытащил из под плаща. — Отвар, бодрительный, сам на травах настаиваю по еще батюшкиному рецепту. Один глоток, и сразу отпустит.
Взяв фляжку, чиновник сделал глоток, чуть помедлив сделал еще один. Зажмурился и медленно выдохнул. Похоже, и впрямь, полегчало.
— Хорош отвар, — благодарно кивнул пристав, возвращая фляжку. — Ты, чего спросить хотел?
— Так в полку болтали, что господин Пушкин решил всех своих крестьян на волю отпустить. Врут, поди, — скептически скривился капрал. — Кто в здравом уме решится от своего отказаться? Это же какие деньжищи…
— Не врут. По этому делу мы и едем в Михайловское, — чиновник похлопал по большой кожаной сумке, что висела на его плече. — Здесь сто восемьдесят шесть вольных грамот для всех крестьян Михайловского. Это еще ничего страшного, капрал. Вот мой товарищ поехал в Болдино, а там, прошу заметить, почти две тысячи крестьян, которым господин Пушкин также выписал вольные грамоты. Вот так-то…
От удивления капрал едва не свалился с жеребца. Но справился с минутной слабостью, выпрямился и с выпученными глазами уставился на ту самую кожаную сумку с вольными.
— Это же целое состояние…
К полудню они прибыли на место, и не откладывая дело в долгий ящик собрали крестьянский сход. Возле господского дома столпились все сто восемьдесят пять крестьян [только Витька Ахромеев сын пару дней назад скончался, оттого общее число и не сходилось], которым становой пристав и зачитал извещение об освобождении.
— … Сим следует считать вас свободными сельскими обывателями. Вот ваши вольные грамоты, — чиновник вытащил пачку бумаг и с силой тряхнул ими перед собой.
Толпа некоторое время стояла молча, едва дыша. А в какой-то момент, словно прорвало. Первым рухнул на колени какой-то древний дедушка и начал истово креститься. Следом за ним свалился длинный как жердь мужик в прокопченном кузнечном фартуке, и стал с воем кататься по земле.
— Шподобилась, гошподи, шподобилась… — плакала беззубая старуха, смотря на золотой купол церквушки выцветшими глазами. — Дошдалась…
ОБЫЧНАЯ РЕКЛАМА
Книга "Всемогучий!
Наивный парень получил от инопланетян Силу и решил осчастливить простых людей. Одним бесплатно давал продукты, другим закрывал кредиты, третьим просто отдавал деньги, четвертых лечил, пятых защищал от бандитов. А дальше…
https://author.today/reader/404122/3740575
Глава 26Почти святой
Санкт-Петербург
Думал ли Пушкин, что своим поступком «свернет горы»? Надеялся ли, что освобождение крестьян станет знаковым для думающей части высшего света и многие последуют его примеру. Честно говоря, ходили в его голове такие мысли.
Александр рассуждал просто: общество давным давно готово к этому, мысль о ненавистности крепостного права и противоестественности этого состояния десятилетия витает среди образованнейшей части дворянства. В стихотворных кружках и салонах столицы было очень модно рассуждать о гуманизме, о естественном праве человека на свободу, остро переживать за судьбу рабов в Североамериканских штатах, горячо приветствовать любые призывы к свободе к отмене крепостного права в России. Даже сам цесаревич и будущий император Александр не раз заявлял об этом, негодуя из-за бесправного положения крестьян в стране. Поэтому Пушкин и думал, что его поступок — освобождение всех своих крестьян — станет своеобразной первой ласточкой, за которой появятся другие. Верил, что с одного маленького камешка, брошенного с горы, начнется настоящая лавина.
Он, как и прежний Пушкин, верил в людей, верил в настоящего Человека внутри каждого из нас. Думал, что человек изначально хороший, добрый, плохое и страшное в нем — наносное, чуждое, пришлое. Нужно лишь немного подтолкнуть человека к хорошему, и пойдет по правильному пути. Это поэт и попытался сделать своим поступком.
К сожалению, все оказалось не так. Высший свет, где Александр видел ростки человечности, гуманизма и приверженности настоящим свободам, оказался фальшивкой, сверкающей обманкой, где была лишь нажива, глупость, жестокость и развращенность. И все эти великосветские разговоры роскошных дам и их блестящих кавалеров о естественном праве человека, их крокодильи слезы о бедных крестьянах оказались не более чем сверкающей мишурой, за которой ничего не стояло.
Лишь единицы последовали его примеру и освободили своих крестьян от крепостной зависимости. Одна из Петербургских газет даже подсчитала точное число таких крепостных крестьян, которых оказалось ровно сто двадцать восемь человек (не считая уже освобожденных Пушкиным). Капля в море, по-хорошему, если учитывать, что в это время в крепостной зависимости, то есть фактически на положении африканских рабов, находилось около двадцати трех миллионом человек.
Вот такие-то пирожки с котятками получались…
А самое страшное было то, что почти никак на это не отреагировали те, кого называли совестью нации, ее солью — поэтов, прозаиков, чьими произведениями зачитывались, цитировали, обсуждали в салонах и кружках. Все они при встречах сетовали на великую российскую несправедливость — владение человека человеком, а на деле все оставалось без всякого изменения. Это известные поэты своего времени Евгений Баратынский, Петр Вяземский, Иван Крылов и многие другие.
Хорошо много и красиво говорить, а ты попробуй сделать. Не можешь, не хочешь? Тогда, зачем попусту воздух сотрясать?
Санкт-Петербург.
Церковь Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове
С самого утра все семейство Пушкиных пошло в церковь Рождества Иоанна Предтечи. Церковь необычная, построенная в неоготическом стиле, в свое время так понравилась супругам, что они крестили здесь всех своих четверых деток. С той поры они только туда, к отцу Гермогену, что почти двадцать лет бессменно там служил, и ходили.
— … Сашенька, ты чего такой хмурый? — Наталья мягко коснулась плеча поэта, и с тревогой заглянула в глаза. — Не на панихиду ведь идет, а на благодарственный молебен за твое чудесное спасение.
— Ничего, ничего, мой дружочек, не беспокойся, — улыбнулся в ответ Александр, подтягивая ее ладошку в белоснежной узорчатой перчатке и нежно ее целуя.– Это я все про Адама думаю… До сих пор поверить не могу, что он на такую подлость решился. Ведь, мы его принимали в доме, он с нами шутил, играл с нашими детьми…
Она понимающе кивнул. История с этим покушением и для нее оказалась самым настоящим шоком. Она и думать не могла, что этот симпатичный и располагающий к себе человек мог решиться на такое страшное действо.
— И если бы не твоя иконка, мне бы уже не было на этом свете, –он снова жарко поцеловал ее ладошку, вгоняя женщину в краску.
— Сашенька, полноте, — осипшим от возбуждения голосом прошептала она. — Нас же увидят.
Она дернула ладошку, но сделала это неуверенно. Чувствовалось, что ей очень приятно, и хотелось, чтобы он продолжал.
— Пусть все видят! — Пушкин широко улыбнулся.– Пусть все видят, какой я счастливый человек! — он развел руки в стороны, словно хотел обнять весь свет. — Ведь, рядом со мной самая чудесная женщина на этом белом свете.
Тут Наталья, и вовсе, зарделась, как маков цвет. Опустила кружевной зонтик ниже, чтобы не было видно ее пылающего лица.
— Церковь же рядом, Саша…
У церковной ограды, где за деревьями показался купол с крестом, они остановились и дружно перекрестились. После пошли дальше.
— Смотри-ка, сам батюшка нас встречает,– Наталья поправляя ворот сюртука у Пушкина, стрельнула глазами в сторону церковного входа. Там, и правда, стоял высокий священник в черном одеянии — отец Гермоген, и внимательно следил за ними. Взгляд при этом был строгий, грозный. — Неужто злиться?
Обычно Пушкины стояли где-то в середке, стараясь не лезть в первые ряды. Кто-то, напротив, гнался за почетным местом, куда по обычаю ставили самых уважаемых гостей. Некоторые даже поговаривали, что у алтаря благодати для прихожан больше.
— Туда проходите, — глухо проговорил отец Гермоген, за локоток подталкивая Наталью в самый первый ряд, почти к алтарю. Та беспомощно обернулась к супругу, но он уже шел следом. За ними шли и слуги с детьми. — Там вам самое место.