Так они, ничего не понимая, и простояли почти всю проповедь. Отец Гермоген долго рассказывал о человеколюбии, по памяти цитирую библию. Младшенькие — Наташенька с Гришенькой, пригревшись на руках слуг, аж задремали. Пушкин с Натальей тоже украдкой зевали от духоты и монотонности голоса священника. Свою лепту вносила и сладковатый аромат ладана, откровенно склонявший ко сну.
Но в какой-то момент все изменилось.
— … ВОТ, БРАТЬЯ И СЕСТРЫ! ВОТ ОН! — вдруг громко зазвучал голос священника, многократно усиливаясь от особой акустикой церкви. Словно колокол ударил. — Он же среди нас!
Пушкин встрепенулся. Сон в один миг с него слетел, как его и не было. Расширившимися от удивления глазами он видел, что костлявый пале священника, словно наконечник копья, был направлен прямо на него.
— Он же среди нас!
Александр непроизвольно попытался сдвинуться в сторону, но палец дернулся вслед за ним. Отчего поэт тут же вспотел.
— Вот пример истинного смирения и настоящей добродетели!
И сейчас до Пушкина, наконец, дошло, что отец Гермоген говорил именно про него, а не про кого-то другого.
— Как некогда великие подвижник древности, он презрел соблазн богатства. Он безропотно отпустил всех своих крестьян на волю, все три тысячу христианских душ. Как велел Господь, он возлюбил своего ближнего, как самого себя. Потому что он…
Отец Гермоген вновь ткнул пальцем в его сторону. Причем это сделал так, словно хотел проткнуть его насквозь.
— ПОДВИЖНИК! За то Господь и даровал ему избавление от ран. Дважды раненный в самое сердце нечестивцами, он возрождался, как феникс. Не брал его метал, ибо Господь осенил его своей благодатью…
Поэт прямо кожей чувствовал, как на нем скрестились десятки и десятки взглядов прихожан. И в них читалось такое, что волосы дыбом вставали — массовое религиозное помешательство намечалось, не иначе.
— Он вернул православному миру великую святыню…
Пушкин увидел продолговатый ларец в руках у священника и еле слышно застонал. Понял уже, что там может быть лишь одно — тот самый наконечник копья, который по библейской легенде римский сотник Лонгин воткнул в живот распятого Христа.
— Православные, узрите! Это Копье Судьбы, одно из Орудий Страстей! — отец Гермоген поднял над собой обломок копья с длинным наконечником. — Оно еще хранит кровь Христову!
Чертыхнувшись, Александр резко развернулся и пошел к выходу. Не хватало еще святым при жизни стать.
Санкт-Петербург.
Раздосадованный утренним происшествием в церкви, Пушкин решил немного развеяться и съездить на место своей будущей школы для одаренных детей. Здание — бывший особняк купца первой гильдии Захарова — был выкуплен и там уже заканчивали ремонт. Это было добротное трехэтажное здание из красного кирпича с крышей из дорогой голландской черепицы.
Александр задержался у ворот, любуясь большой мраморной табличкой, на которой была выгравирована золотая надпись: «Особый Санкт-Петербургский интернат». Смотрелось внушительно, богато. Сразу понимаешь, что здесь очень серьезное место, и посторонних с улицы здесь никто не ждет.
— Хорошее место, — он прошел через кованые ворота и оказался во дворе, образованным с одной стороны господским домом, с другой стороны — домом для слуг и здоровенным каменным сараем. — На первом этаже будут учебные классы и администрация, на втором и третьем этажах — жилые комнаты. В доме для слуг можно устроить столовую и кухню, в сарае — учебные мастерские, лаборатории. Получится полноценный интернат, настоящий инкубатор для юных гениев.
Пересек двор, толкнул дверь, входя в господский дом. В холе встретил плотников, сколачивающих необычные для этого времени парты и странные скошенные стулья. Стучали молотками и топорами, сверлили, то и дело сверяясь с чертежами.
— Здравия желаем Ваше Высокопревосходительство! — хором поздоровались мужики, вытянувшись по стойке смирна при виде Пушкина, которого знали не просто как своего заказчика, а прежде всего как целого министра. — Больно чудные столы получаются. Нежто ребятишки на них учится разным наукам будут?
Столы, стулья, и правда, здесь и сейчас выглядели чудно. В этом времени школяры пользуются совсем другой мебелью — топорные массивные столы, простые лавки. Пушкин неопределенно кивнул. А что? Не будешь же простым плотникам рассказывать про эргономичность школьной мебели — про соответствие ростовым группам учащихся, про угол наклона рабочей поверхности, про регулируемость рабочей поверхности, про равномерное распределение нагрузки на все части тела. Не нужно им ничего этого знать, им нужно просто следовать всему, что написано в чертежах.
— Все сделаем, Ваше Высокопревосходительство, как надоть! — кланялись мужики, держа шапки в руках. — Не сумлевайте, Ваше Высокопревосходительство! С божьей помощью…
Поэт вновь кивнул, и вышел на улицу. Теперь решил посмотреть на будущие мастерские помещения, где ребятишки будут на практике подкреплять свои теоретические знания.
— Смотри-ка, и здесь уже почти все сделали! — приятно удивился Александр, заходя в сарай. Когда-то купец здесь держал лошадей, часть товара, а сейчас его встретили белоснежные светлые стены и потолок, четыре больших верстака, станки у стен — сверлильный, точильный, камнерезный и другие. — Вот что большие деньги делают. Достаточно только пальцами щелкнуть, чтобы на месте развалин вырос настоящий дворец.
Походил, потрогал руками верстаки, задержался у станков, попробовал, как все работает, крутиться, вертится. Душа радовалась, глядя на все это. Все это ему чем-то напомнило то ощущение, с которым он приходил в школу первого сентября — с новыми надеждами, с новыми планами, и новыми ребятишками.
— Хорошо, очень хорошо. С этого и начнем, поработаем, ребят подтянем, они себя покажут, а там, глядишь, все и завертится совсем по-другому.
Улыбаясь этим мыслям, планам, Пушкин вышел за ворота и едва не столкнулся с куда-то спешившей парой — высоким мужчиной в адмиральском мундире и дородной дамой с кружевным зонтиком в руке.
— Прошу простить за мою неловкость! — первым поспешил извиниться Пушкин, раскланиваясь сначала с дамой, а потом и с ее кавалером. — Я задумался, и не заметил вас.
— И вы нас простите! — тут же отозвался адмирал, возвращая поклон. Его дама чуть склонила голову с улыбкой. — Мы спешили…
— Александр Сергеевич Пушкин, — представился поэт. — Осматриваю будущую гимназию с полным пансионом для одаренных детей.
— Александр Сергеевич! — ахнула дама, закатывая глаза.
— Федор Петрович Можайский, моя супруга — Юлианна Ивановна Можайская. Между прочим, ваша большая поклонница, Александр Сергеевич, — посмеиваясь, моряк взял супругу за руку. — Представляете, вечерами читаем ваши сказки про Садко. Очень даже оригинально. Правда, вот про море вы несколько…
— Федя, как можно⁈ — с укоризной пробормотала женщина. — Оставь свой морской юмор.
Они так мило беседовали, пока Можайский не спохватился и не вспомнил о сыне, что все это время скромно держался позади них.
— Совсем забыл, — адмирал легонько шлепнул себя по лбу, сделав шаг в сторону и показывая на худенького подростка лет десяти. — Александр Сергеевич, позвольте представить вам нашего сына — Александра, вашего тезку. Александр, поздоровайся с Александром Сергеевичем.
Мальчик поклонился и пожал Пушкину руку, а потом также молча застыл рядом, демонстрируя отменного воспитание.
— Мы ведь с супругой ради Сашеньки и прибыли в Санкт-Петербург, — адмирал ласково взъерошил волосы на голове сына. — Хотим определить его в гимназию, и подыскиваем место, а то совсем от рук отбился. Одни шалости на уме, ни дня спокойно не проходит. То смастерит повозку на рессорах и станет кататься с пригорка, то для лодки в озере какой-то особый парус сделает. А на той неделе, знаете что учудил?
Голова подростка с каждым новым словом отца опускалась все ниже и ниже.
— Представляете, Чуть ли не у всех гусей со двора собрал перья, приклеил их на воск к веткам на манер крыльев, и собрался с дерева спрыгнуть. Хорошо, Спирька, конюх наш, его заприметил…
Пушкин, видя недовольства Можайска, конечно, тоже хмурился, но больше для вида. В душе же откровенно сочувствовал мальчишке, у которого, по всей видимости, было огроменное шило в одном месте или просто на просто изобретательский склад ума… И тут поэта осенило!
— Что? –встрепенулся Пушкин, перебивая адмирала. — Что вы там сказали про крылья? Федор Петрович, говорите, он хотел полететь?
Адмирал со вздохом кивнул, а мальчишка при этом виновато шмыгнул носом.
— Александр… Его зовут Александр Можайский, — Пушкин, забыв обо всем на свете, снова и снова повторял имя мальчишки. Он пытался вспомнить, откуда ему было так знакомо это имя и фамилия. — Подождите! Это же тот самый Александр Федорович Можайский, которы…
И Пушкин вовремя прикусил язык, к счастью, не успев сказать, что прямо перед ним стоял, виновато ковыряясь в носу, будущий пионер российской авиации, одним из первых в мире построивших полномасштабный рабочий летательный аппарат тяжелее воздуха.
Поэт понял, что этого мальчишку ему никак нельзя было упускать. Это был не просто талант, это был настоящий алмаз, который нужно было лишь грамотно огранить, чтобы он засиял, как следует.
— Федор Петрович, не нужно искать никакой гимназии! Вы уже нашли ее! — Пушкин театрально взмахнул руками, показывая на роскошную вывеску с названием интерната. — Вот, образовательное заведение будущего, которое даст вашему сыну все необходимые ему знания. Здесь полный пансион, отличные жилые комнаты, строгие воспитатели и опытные педагоги, новаторский учебный процесс, одобренный самим государем и председателем Правительствующего Синода митрополитом Серафимом.
Не давая никому опомнится, сразу же увлек супружескую чету с ребенком во двор. Начал громко рассказывать о школе, в красках расписывая новые учебные классы, особую учебную программу, строгую, почти армейскую дисциплину, и, конечно же, пристальный надзор со стороны Его Императорского Величества.