— … Уважаемые участники Первой Всероссийской олимпиады по арифметике, присутствующие гости, позвольте поприветствовать Вас в стенах одного из старейших университетов империи, этого храма науки, и поздравить с началом состязания! Без сомнения это знаковое событие для нашей страны, когда на манер древнегреческих Олимпиад талантливые ребята нашего необъятного Отечества сойдутся в дружеском состязании по одной из самых сложных наук — арифметике для того, чтобы выявить победителя, — гулко раздавался бархатный голос поэта, и по совместительству ведущего. Эти слова, несмотря на волнение, легко срывались с языка, на какое-то мгновение, перенося его в то уже далекое время, когда он вел точно такие же Олимпиады, правда, по литературе. — Уверен, что в самое скорое время подобные состязания перестанут быть редкостью, а станут неотъемлемой частью жизни любого учебного заведения — наших университетов, кадетских и пажеских корпусов, гимназий, губернских и приходских училищ, выявляя самых талантливых учеников и учениц.
Пушкин еще долго и красиво рассказывал о значении и перспективах подобных состязаний, описывая картину невероятного будущего, в котором будут проводиться не только всероссийские, но и международные соревнования между учениками самых разных стран.
— Прошу прощения, что начало чуть затянулось, и я столь подобного рассказал о перспективах Олимпиад. Давайте скорее, приступим к состязанию, которое выявит сильнейших в арифметике участников. Для начала позвольте мне начать с небольшой разминки — шутливых заданий на смекалку, чтобы дать наших участникам прийти в себя и немного освоится в столь непривычной для них обстановке. Итак…
Поэт широко улыбнулся, глядя на притихших участников. Они сидели за одинаковыми партами с карандашами и листками. Спины неестественно выпрямлены, лица бледные, особенно у его воспитанников. Отпрыски знатных семейств, судя по лицам, тоже чувствовали себя не в своей тарелке, хотя и скрывали это, кому как удавалось.
— Напоминаю, на каждое задание дается десять секунд на обдумывание. Для этого прямо перед вами стоя специальные часы. Свой ответ вы пишете на листочке и сразу же передаете его, а мы проверяем. Внимание! Первый разминочный вопрос: сколько яиц можно съесть натощак?
В зале натурально воцарилась мертвая тишина, правда, продержавшаяся не более нескольких секунд. Первым не выдержал кто-то их гостей, громким, едва сдерживающим шепотом, пробурчавшим с места:
— Сколько, сколько, я вот, слава Богу, и десяток могу выкушать, коли голоден. А мой сынок, пожалуй, и трех не осилит…
На него, конечно, шикнули, но остальных гостей было уже не остановить.
— Ха, десяток яиц! Вот на моем корабле «Святом Михаиле» боцман служил, так он и три десятка запросто осилил, — старался всех перекричать глуховатый на ухо адмирал. Седой, густое золотое шитье на мундире, аж глазам больно смотреть, вертел головой по сторонам и смотрел на всех выпученными глазами. — А вот страусиных только пяток у него получалось. Слушали, чай, что это за чудо-юдо? Не то зверь, не то птица. На морду образина, увидишь, до тошноты испужаешся…
Шумно спорили и другие гости. Раскраснелись, руками машут, как мельницы. Только государыня сидела молча, напряженно, хотя и с её стороны ощущалось удивление и нетерпение. Но держалась, чего не скажешь о её фрейлинах — те раскудахтались, вылитые курочки в курятнике.
Еле-еле Пушкин весь этот бардак успокоил.
— Уважаемые гости, напоминаю, что мы с вами присутствуем на особом мероприятии — Олимпиаде, которая требует от её участников собранности, внимательность. Поэтому, прошу, уважать друг друга и соблюдать тишину.
С трудом, но тишина в зале все же установилась. Красные, насупленные, взъерошенные гости уставились на поэта.
— А теперь, когда наши участники сдали свои ответы, правильный ответ… Натощак можно съесть… — Пушкин сделал паузу, а через мгновение продолжил. — Правильно, лишь одно яйцо, так как каждое следующее будет уже не натощак.
Вновь со стороны гостей грянула буря — выкрики, возгласы. К счастью, все, как и в прошлый раз, продлилось недолго.
— Внимание, следующий вопрос: каким гребнем голову не расчешешь? — задал вопрос Пушкин, улыбнулся и подмигнул одному из задумавшихся ребят, сидевшему с открытым ртом. Мол, не тушуйся, дерзай. — И ни в коем разе не волнуйтесь, успокойте, и ответ обязательно найдется.
Поэт внимательно наблюдал за ребятами, за гостями, удивляясь, какую бурю эмоций вызывают эти простые вопросы на смекалку. Подростки морщили лбы, в отчаянии смотрели на родителей. Гости тоже пытались найти ответы на эти вопросы.
— Раз все сдали свои отгадки, я зачитаю правильный вариант — голову не получится расчесать петушиным гребнем!
Тут со стороны гостей раздался смачный удар, какой-то дородный мужчина залепил соседу оглушительную затрещину.
— Дурень! Каким еще стеклянным гребнем⁈ — шикнул он на товарища, тараща выпученные глаза. — Коли не знаешь, чего говоришь⁈ Я из-за тебя, дурака, об заклад побился…
Еще после нескольких точно таких же шутливых вопросов началась, собственно, само состязание по арифметике, где все было устроено точно также, как на обычной школьной олимпиаде. Были судьи, в качестве которых Пушкин попросил выступить педагогов Санкт-Петербургского университета и Царскосельского лицея; были споры и апелляции, и конечно, были призы.
Глава 29Опала
С того памятного дня, как в Санкт-Петербурге в стенах университета прошла первая Всероссийская олимпиада по арифметике, событие сверхнеобычное, прошло почти полгода, но последствия всего этого ощущались до сих пор. Тогда победил Мишка Синицын, двенадцати лет отроду, воспитанник Особой имперской гимназии для одаренных детей, в недавнем прошлом крестьянский сын, даже внешне не похожий на своих знатных и благородных соперников из Царскосельского лицея, университета и кадетского корпуса — среднего роста, коренастый, нос картошкой и взгляд затравленный, виноватый.
Синицын набрал максимальное количество баллов — триста из возможных триста, опередив почти на сто с лишним баллов своих ближайших преследователей — князя Оболенского и великого князя Константина, сына самого императора. Про остальных участников и говорить было нечего: двое набрали чуть больше сотни баллов, трое — едва-едва за шестьдесят баллов, а один, вообще, из десяти баллов не вышел. Вот такой на всю империю конфуз вышел с отпрысками знатнейших семейств, обучавшихся в самых престижных учебных заведениях и считавшихся весьма успешными в науках. Прямо настоящая пощечина всему Высшему свету.
Среди простого люда в городе, что каким-то чудом про все это прослышал, стали самые настоящие библейские легенды ходить об этом событии. О сути, конечно же, знали лишь единицы, кто умел читать и писать, да в руках газету держал. Остальные же, прослышавшие об этом из разговоров, слухов и всякой пьяной болтовни, чего только не болтали: и про «снизошедшего на Мишку Святого Духа», и про «его родство с одним самым наивысшим германским князем», и про «хитрованское лицедейство с чтением мыслей и отгадыванием правильных ответов».
Победе «свовочоловика» народ как никогда радовался, иногда даже слишком. Мишкиному отцу, что с девятью детишками один мыкался в крошечной избенке, настоящие хоромы отгрохали. С трех или четырех сел собрались казенные крестьяне, скинулись по паре копеек, на которые леса купили. После на месте курной избенки возвели здоровенный домину с сараем для скотины и баней для помывки. Сказали при этом, что это об «благодарного обчества за разумного сына, что не посрамил простой люд».
В Санкт-Петербурге какой-то купчина почти неделю в трактире всех желающих бесплатно поил: одних пивом, других, вином, третьим водки наливал. Собственноручно стоял у бочонка и наливал в бокалы, всякий раз громко крича, что «Мишка богатеям нос утер». За такие вопли его, конечно, околоточные и городовые полицейские ругали, пару раз даже дубинкой по хребту огрели, но потом втихаря сами же за здоровье Мишки пили.
Санкт-Петербург
Пушкина где-то через две недели после олимпиады «сняли» с поста министра просвещения. В этот день фельдъегерь прямо в кабинет принес ему письмо от императора, где было черным по белому написано, что «министерство просвещения больше не нуждается в услугах господина Пушкина». Снизу письма стояла характерная подпись императора Николая I с его хорошо узнаваемыми размашистыми вензелями. Естественно, вслух никто и слова не сказал, что дело было в победе «мужицкого сына» и посрамлении знатных семейств Петербурга. В кулуарах же императорского двора в открытую говорили, что Его Величество после олимпиады пришел в настоящее бешенство, кричал, лаялся матерным словами, грозился вновь отправить поэту в ссылку в Михайловское.
— Эх, жаль до конца реформы не довел. По верхам вроде прошелся, а до главного так и не добрался, — совершенно искренне тогда сокрушался Александр, жалея о нереализованных проектах, планах.– Хорошо, хоть моя гимназия работать останется. Все финансирование на себя возьму, денег точно хватит с запасом. Получается, буду, как частное лицо, просвещение и науку двигать.
С тех пор Пушкин и начал двигать просвещение с завидным усердием, не жалея денег, сил, времени. В каждой губернии нашел специального человека, который должен был следить за тратой его собственных денег на обустройство церковно-приходских школ. Что-то серьезно менять в высшем образовании у него все равно не получится, да и не дадут такой возможности, а вот на самом низу может получиться нечто интересное. С легкой руки Александра в «мелкие» школы при бедных приходах рекой потекли деньги, на которые закупались новые парты, стулья, тетради из хорошей бумаги, карандаши. В избытке появились красочные учебники, правда, не по всем предметам, а лишь по некоторым. Немного выдохнули учителя, до этого выживавшие на нищенскую зарплату и нередко занимавшиеся дополнительным промыслом, чтобы прокормить себя и свою семью. Теперь даже учитель церковно-приходской школы на зарплату мог справить себя добротный сюртук на тепло и на холод, две пару хороших сапог, и баловать каждое воскресенье семью настоящим мясом в щах, а не только пустой капустой.