Глава 2ПАЛЁНЫЙ
«Очки» свои Кирилл так и не нашёл — пришлось отрезать от «седла» кусок кожи и сделать новые. Пленный лежал, скрючившись, в задке саней и беспокойства не причинял. Впрочем, и без него забот хватало. В частности, обнаружилось, что в результате проведённой баталии Кирилл остался «голым и босым»: нет у него ни еды, ни спальных принадлежностей. Правда, есть одежда, доспех, который он так и не снял, и четыре оленя, два из которых бегут на привязи за нартой. «Ситуация, конечно, не смертельная, но забивать на еду сильного, хорошо обученного упряжного оленя жалко, а спать без приличной подстилки и полога довольно неудобно. Кроме того, держать пленного всё время связанным нельзя, а если развязать, то где гарантия, что в первую же ночь проснёшься на „этом“ свете, а не на „том“? Кроме всего прочего, я ведь не на прогулку выехал, может, ещё и погоня будет... В общем, так и так получается, что надо догнать Чаяка с ребятами. Но вот как и где?»
Поле ровного, припорошённого снегом льда кончилось. Дальше лёд стал каким-то корявым — он явно уже ломался, замерзал и снова ломался. Кирилл едва успел подумать, что ехать дальше слишком опасно, как наткнулся на эту самую опасность — прямо перед ним была небольшая полынья, в которой плавал битый лёд. Один санный след вёл прямо к ней, другой уходил в сторону. Учёный остановил своё транспортное средство и провёл беглое расследование. Результаты были печальны: «Похоже, тут кто-то провалился — одна или две упряжки. И никто, кажется, не спасся — все ушли на дно. Значит, нарта была тяжёлая. Остальные повернули к берегу. Там, однако, сплошные скалы, в поле зрения только один распадок, который издалека „проезжим" не выглядит, тем более для грузовых нарт. Впрочем, выбора нет — надо посмотреть».
Кирилл уже знал, что на выходе ручьёв к морю часто образуются небольшие каньончики длиной в сотню-другую метров. А дальше — вглубь берега — долина вполне может стать широкой и ровной. Зимой эти микроущелья иногда забивает снегом до самого верха. В данном случае снега оказалось немного, а следы на нём однозначно свидетельствовали, что недавно в верховья прошёл небольшой караван. Кирилл порадовался своей прозорливости и двинулся вперёд. Надежда на скорую встречу крепла на каждом повороте. «Судя по истоптанному снегу, ребятам пришлось здесь повозиться с грузовыми нартами, так что двигались они отнюдь не быстро. То ли дело я — на почти пустых санях!» Стоило Кириллу это подумать, как его нарта скользнула вбок и заклинилась между камней. Ничего страшного не случилось, однако чтобы выбраться, нужно было одновременно понукать оленей и приподнимать тяжёлый задок нарты — как это сделать, будучи в единственном числе?
Некоторое время возница мучился сам и терзал несчастных оленей, а потом произошло странное. Нарты как бы сами собой приподнялись, продвинулись вперёд и оказались на ровном месте. Кирилл тут же утопил ногой в снег якорь-тормоз и вскочил на ноги. Позади саней на снегу стоял пленный казак и криво ухмылялся:
— Хреново ездишь, Кирюха! Правей брать надо было — вдоль стеночки.
То, что служилый его узнал, странным не было — Кирилл достаточно долго исполнял роль писаря в Коймском остроге, в лицо его знали многие. Сам же он служилых и промышленных различал плохо — все они были усатые-бородатые, разглядывать и запоминать их никакого желания (да и нужды!) у писаря не было. Данная же человеческая особь никакими особыми приметами не обладала, разве что голос показался знакомым — с ним было связано какое-то воспоминание. Кирилл поворошил слегка память, ничего там не нашёл и спросил просто так — для коммуникации:
— Развязался, что ль, служилый?
— А то! Молод ты, паря, волков старых в полон брать.
— Полегче, дядя! — чуть угрожающе проговорил учёный и незаметно (якобы) прихватил левой рукой ножны, чтобы легче выдернуть тесак. — Шустрый такой ты мне не очень нужен.
— Знамо дело! — охотно согласился пленник. — Так ить должок за тобой имееца!
— Кому я должен — всем прощаю!
— Ослобонился давненько я, Кирюшка, — продолжил служилый. — Сколь раз по дороге мог тя живота лишить, да взял грех на душу — пожалел разбойника. Грех-то не малый — не отмолить теперь!
— Слышь, ты! — озлобился учёный и, уже не стесняясь, ухватился за рукоять ножа. — Ещё раз Кирюшкой меня назовёшь, отправлю в гости к Богу как есть — без покаяния!
Он мог бы добавить, что сам, по сути, спас служилому жизнь. Что по этике нормальных людей убивать своего спасителя, мягко выражаясь, невежливо. Только Кирилл был уже не тем наивным мальчиком, который год назад думал, что средневековые соотечественники встретят его с распростёртыми объятиями. Общение с «аналогами» российских землепроходцев не прошло для него даром — он понял, что у них своя этика. Она проста как мычание: лижи зад сильному, целуй палку, которой тебя бьют, а вот слабого втопчи в грязь — это не грех, это норма. Кирилл давно и твёрдо усвоил, что данными людьми движут лишь страх наказания и корысть. Точнее, первое регулирует второе. Всяким там гуманизмом и любовью к ближнему здесь и не пахнет. «Какова же мотивация поступков вот этого конкретного конквистадора? Вернуться к своим для него есть прямой резон, поскольку он — единственный — защищал обоз. Награды за это, наверное, не положено, но и наказания тоже. Тогда в чём дело? Побоялся схватиться врукопашную со мной — молодым парнем? Не похоже... Может, просто „понты кидает“? Или что? А ну-ка, проверим!»
— А долги я всегда отдаю — по-христиански, значит, — заявил Кирилл. — И тебя не обижу, служилый!
— Ой ли?
— Ага, не сомневайся, — кивнул учёный. — Одарю по-царски: пошёл вон, псина!
— Чо-о?!
— А вот то: свободен, падаль острожная!
Нарты тронулись вперёд, а казак остался стоять на снегу. Кирилл сжимал в левой руке клинок и косился на бывшего пленного — что он станет делать?
Пять метров, десять, пятнадцать...
— Ей, Кирилл... Матвеич!
— Ну?
— Ты бы... Эта...
Кирилл остановил упряжку и задумался. Взгляд его зацепился за обрывок ремённой верёвки, которой он когда-то привязал руки пленного к настилу нарты. «Испортил аркан Тгаяка, сволочь! Он его перерезал чем-то... Чем? » Следующую мысль учёный даже обдумывать не стал, а сразу приступил к её исполнению:
— Что «эта»? К своим не хочешь? Со мной ехать желаешь?
— Ну...
— Почему?
— Дык... Хучь и нехристи вы... Только шкура своя подороже воеводской милости станет!
— Ладно... Это мы после обсудим! А сейчас, если ехать со мной хочешь... Раздевайся!
— Чо?!
— То! Одёжку-обувку скидывай и в кучку складывай. Не бойся, не отберу — посмотрю только.
— Эт зачем?
— Не твоё дело! Раздевайся!
— Дык, зябко ж...
— Потерпишь — это недолго. Или я дальше поеду, а ты обратно топай.
Нижнего белья на служилом не было — ходил он, как туземец, в одних шкурах. Без одежды выглядел вполне прилично — сутулый, мускулистый, без всяких жировых накоплений. Впрочем, здесь это было скорее недостатком, чем достоинством — худому бегать, конечно, легче, но запасы на случай голодовки отсутствуют. На груди кудрявились довольно густые седые волосы, да и весь экстерьер свидетельствовал о том, что данное тело принадлежит не юноше, а мужику, которому под сорок.
— Вот так! — кивнул Кирилл и направился к куче чужих вещей. — Теперь отойди в сторонку: вон травка из-под снега торчит — на ней и постой пока.
Даже не пытаясь прикрыть «срам», служилый побрёл к торчащей из снега кочке. Кирилл посмотрел на его спину: «Да-а... Такие следы, наверное, не от батогов, а от кнута остаются. Вряд ли человек сможет выжить, если ему разом превратить в фарш столь обширную поверхность тела. Скорее всего, его били несколько раз — по старым шрамам. Интересно, моя-то спина намного лучше выглядит? »
Прелой кожей и чужим потом от одежды воняло очень неслабо, но Кирилл почти уже забыл, что такое брезгливость. Обыскивать чужую одежду ему раньше не приходилось, но в книжках он про это читал не раз. С идентификацией большинства обнаруженных предметов особых затруднений не возникло, ведь он был археологом и, соответственно, умел работать с артефактами. Список же находок был таков: ещё один «засапожный» нож (первый остался на поле боя); две «заточки» из гвоздей — большая и малая; кастет колюще-режущий и кастет простой (свинчатка для утяжеления кулака); кистень (гирька на ремешке); цепь железная с мелкими звеньями — сантиметров 70; три стальные пластинки разного размера, заточенные «под бритву»; толстая жильная струна с привязанными на концах палочками (удавка?!). Упаковано всё это было вполне профессионально — в швах, под фальшивыми заплатками, под засаленной опушкой рукавов и ворота. Кроме того, Кирилл нащупал и извлёк аккуратно зашитые четыре маленькие монеты из жёлтого металла — вероятно, золота. В кармане, пришитом изнутри, обнаружился вполне обычный набор — кремень, огниво и трут, а также совсем не обычная связка железок, упакованная в мешочек. Среди них Кирилл сразу опознал лишь бурав со складывающейся крестовой рукояткой, а всё остальное... «Господи, да ведь это ж отмычки! „Открывашки” для навесных замков! Тогда зачем бурав и вот эти штучки? А-а-а, понял! Буравом можно проделать дырку в бочке с сыпучим или текучим добром, можно просверлить в нужном месте дверь, а потом вот этими штуками сдвинуть внутренний засов! Не глупо, совсем не глупо!»
Кирилл глянул на пленного. Тот топтался на кочке — видимо, ноги подмёрзли — и посматривал на Кирилла сквозь сальные патлы, свешивающиеся на глаза. Учёного посетила очередная «конструктивная» мысль, и он, оставив добычу на месте, шагнул к пленному:
— Волосы с лица убери! Та-ак...
— Горел! На промысле в зимовье горел, Кирилл Матвеич! — зачастил служилый. — Бог сохранил, да вот, вишь, шкуру попортил! Таперича девки носы воротят!
— Ну-ну... — Некоторое время Кирилл рассматривал бугристое пятно шрама — от переносицы до корней волос и шириной чуть ли не во весь лоб. Потом он опустился на корточки и стал ворошить