Я ухожу в угол своих владений – обижаться. Боб ворчит. Он не любит, когда я прерываю его отдых.
«Домашнее задание», – недовольно напоминает отец Джулии. Она вздыхает и откладывает рисунок.
Я ворчу, и Джулия поворачивается в мою сторону. «Бедный старый Айван, – говорит она, – я совсем не обращаю на тебя внимания, да?»
Я снова издаю ворчание – полное достоинства и подчеркнуто равнодушное.
Джулия задумывается на секунду, а потом улыбается. Она подходит к моим владениям и просовывает в щель листки бумаги и карандаш. Он катится ко мне по цементному полу.
«Ты тоже можешь нарисовать малышку», – говорит Джулия.
Я перекусываю карандаш надвое своими великолепными зубами. А потом съедаю немного бумаги.
трюки
Я пытаюсь дуться даже после того, как Джулия с отцом уходят. Но в этом нет никакого толку.
Гориллы по природе своей не любят долго дуться.
«Стелла? – зову я. – Сегодня полнолуние. Видишь?»
Иногда, если повезет, сквозь стеклянный потолок ресторанного дворика нам удается увидеть краешек луны.
«Уже видела», – откликается Стелла. Она шепчет, и я понимаю, что Руби, должно быть, спит.
Спрашиваю: «С Руби все хорошо?»
«Она слишком худая, Айван, – отвечает Стелла. – Бедняжка провела в этом грузовике не один день. Мак купил ее в цирке, как и меня, но она пробыла там совсем недолго. Руби родилась на воле, как и мы».
«Но с ней все будет хорошо?» – спрашиваю я.
Стелла не отвечает на мой вопрос. «В цирке дрессировщики приковали ее к полу, Айван. За все четыре ноги. Цепи снимали только на один час в сутки».
Я пробую понять, отчего они вынуждены были так поступить. Я всегда стараюсь думать о людях хорошо.
«Но зачем они это делали?» – наконец спрашиваю я.
«Чтобы сломить ее дух, – говорит Стелла. – Чтобы она могла научиться держать равновесие на тумбе. Чтобы вставала на задние ноги. Чтобы бессмысленно бродила по кругу, пока на ее спине скачет собачонка».
Я слушаю усталый голос Стеллы и вспоминаю все те трюки, которым ее обучили.
представление
Проснувшись на следующее утро, я вижу маленький хобот, выглядывающий из-за прутьев владений Стеллы.
«Здравствуй, – раздается негромкий чистый голосок. – Я Руби». – И тут она машет хоботом.
«Здравствуй, – говорю я, – а я Айван».
«Ты обезьянка?» – спрашивает Руби.
«Вот уж нет».
Уши Боба встают торчком, хотя его глаза по-прежнему закрыты. «Айван горилла, – говорит пес. – А я – пес сомнительного происхождения».
«А почему пес забрался к тебе на живот?» – спрашивает Руби.
«Потому что у него есть живот», – бормочет Боб.
«Стелла уже проснулась?» – спрашиваю я.
«Тетя Стелла спит, – говорит Руби. – Кажется, у нее болит нога».
Руби поворачивает голову. Ее глаза похожи на глаза Стеллы, такие же черные, с длинными ресницами, – бездонные озера с каймой высокой травы. «А когда завтрак?» – спрашивает она.
Я отвечаю: «Скоро. Когда центр откроется и придут работники».
«А где… – Руби крутит головой во всех направлениях, – где остальные слоны?»
«Тут только ты со Стеллой», – отвечаю я и почему-то чувствую себя виноватым, будто подвел ее.
«А такие, как ты, еще есть?»
«Нет, – говорю, – пока нет».
Руби поднимает с пола пучок сена и некоторое время рассматривает его. «А у тебя есть папа с мамой?»
«Ну… были».
«Родители есть у всех, – объясняет ей Боб. – Это неизбежно».
«До цирка я жила с мамой, тетей и сестрами, родными и двоюродными, – говорит Руби. Она роняет сено, снова поднимает его, крутит в хоботе. – Они умерли».
Я не знаю, что ей ответить. Мне совсем не нравится эта беседа, но я вижу, что Руби еще не закончила. Чтобы не показаться невежливым, я говорю: «Мне жаль, Руби».
«Их убили люди», – говорит она.
«А кто ж еще?» – спрашивает Боб, и мы все замолкаем.
стелла и руби
Все утро Стелла ласково похлопывает Руби хоботом, гладит ее, обнюхивает. Они хлопают ушами. Они вскрикивают и трубят. Они раскачиваются из стороны в сторону, как будто танцуют. Руби цепляется хоботом за хвост Стеллы. Она забирается к ней под живот.
Иногда они просто прислоняются друг к другу, свив хоботы, будто лианы в джунглях.
Стелла выглядит очень счастливой. Смотреть на все это гораздо интересней, чем любую из передач про дикую природу из тех, что я видел в своем телевизоре.
дом айвана, единственного и неповторимого
Джордж и Мак вышли на шоссе. Я вижу их сквозь одно из окон. Оба взобрались на высокие деревянные лестницы, опирающиеся на рекламный щит, который предлагает машинам остановиться и навестить единственного и неповторимого Айвана, могучего силвербэка.
Джордж держит ведро и метлу на длинной ручке. Мак – стопку листов бумаги. Он шлепает их один за другим на щит. Джордж окунает метлу в ведро, мочит ею листы, и они непонятно как остаются на щите, не падая вниз.
Они прикрепляют очень много листов.
Когда Джордж и Мак уже на земле, я вижу, что, оказывается, они добавили на щит изображение девочки-слоненка. Она криво улыбается. У нее на голове красная шляпа, а хвостик закручен, как у поросенка. Она совсем не похожа на Руби.
Она и на слона-то не похожа.
Даже я смог бы нарисовать Руби лучше, хотя познакомился с ней всего день назад.
урок рисования
Руби задает множество вопросов. Она спрашивает: «Айван, почему у тебя такой большой живот?», и «А ты когда-нибудь видел жирафа?», и «А можешь достать мне одно из тех розовых облачков, что люди едят?».
Когда Руби спрашивает: «А что это у тебя на стене?» – я объясняю, что это джунгли. Она говорит, что у цветов нет запаха, у деревьев – корней, а в водопаде – воды.
«Я знаю, – говорю я. – Это живопись. Изображение, сделанное краской, – рисунок».
«А ты умеешь делать рисунки?» – спрашивает Руби.
«Да, умею, – говорю я и самую чуточку выпячиваю грудь. – Я всегда был художником. Я очень люблю рисовать».
«А почему ты это любишь?» – спрашивает Руби.
Я молчу. Я никогда ни с кем еще об этом не разговаривал. «Когда я рисую, я чувствую… покой в себе».
Руби морщится: «Покой – это скучно».
«Не всегда».
Руби чешет себе шею хоботом: «А что ты вообще рисуешь?»
«Чаще всего бананы. И всякое такое, что есть здесь, в моих владениях. Эти рисунки продают в подарочном магазине, с рамкой – за 25 долларов».
«А что такое рамка? – спрашивает Руби. – А доллар? А сувенирный магазин – это что?»
Я прикрываю глаза: «Мне что-то спать захотелось, Руби».
«А ты когда-нибудь водил грузовик?» – снова спрашивает она.
Я не отвечаю.
«Айван? – окликает Руби. – А Боб умеет летать?»
Перед моими глазами неожиданно встает картина из прошлого. Я вспоминаю отца, мирно похрапывающего на солнышке, и как я отчаянно пытаюсь разбудить его всеми известными мне способами.
И храпел он, понимаю я теперь, далеко не так громко, как мне тогда казалось.
угощение
«Как твоя нога, старушка?» – спрашивает Стеллу Джордж.
Она просовывает хобот сквозь прутья и обследует карман справа на груди Джорджа в поисках угощения, которое он непременно приносит ей каждый вечер.
А мне Джордж угощение приносит не всегда. Его любимица – Стелла, да я и не против. Она ведь и моя любимица.
Стелла обнаруживает, что карман пуст. Она разочарованно тыкает Джорджа хоботом в грудь, и Джулия хихикает.
Стелла переходит к карману слева, обнаруживает там морковку и ловко ее выуживает.
Появляется Мак. «В мужском туалете унитаз засорился, – говорит он, – там ужас что творится».
Джордж вздыхает: «Я этим займусь».
Мак поворачивается к дверям. «Да, Мак, пока ты не ушел, – добавляет Джордж, – может, поглядишь на ногу Стеллы? Похоже, опять воспалилась».
«Эта проклятая лапа никак окончательно не заживет. – Мак трет себе пальцами глаза. – Ну, буду иметь в виду. У нас туговато с деньгами – я не могу вызывать ей ветеринара после каждого чиха».
Джордж поглаживает хобот Стеллы. Она еще раз проверяет его карманы – так, на всякий случай.
«Прости, девочка», – говорит Джордж, глядя, как уходит Мак.
шутки про слонов
«Айван? Боб?»
Я моргаю. Предрассветное небо похоже на огромное серое пятно, все в розовых крапинках, – будто картина, нарисованная всего двумя карандашами. В сумерках я едва различаю Руби, приветственно помахивающую хоботом.
«Вы не спите?» – спрашивает она.
«Теперь не спим», – отвечает Боб.
«Тетя Стелла все еще спит, и я не хочу будить ее, потому что она жаловалась на боль в ноге, но мне очень-очень-очень-очень… – тут Руби прерывается на вдох, – очень скучно».
Боб приоткрывает один глаз. «Знаешь, что я делаю, когда мне скучно?»
«Что?» – нетерпеливо спрашивает Руби.
Боб закрывает глаз: «Сплю».
«Сейчас еще достаточно рано, Руби», – говорю я.
«А я привыкла вставать рано. – Она обвивает хоботом один из прутьев на двери. – В моем старом цирке мы поднимались, еще когда было темно, завтракали и ходили по кругу. А потом мои ноги заковали в цепи, и это было очень больно».
Руби замолкает. Боб сразу же начинает храпеть.
«Айван? – окликает Руби. – А ты знаешь какие-нибудь шутки? Мне особенно нравятся про слонов».
«Э… Дай подумать… Я слышал одну от Мака. – Я зеваю. – Э-э… как узнать, что в холодильник заглядывал слон?»
«Как?»
«По отпечаткам ног на масле».
Руби молчит. Я аккуратно приподнимаюсь на локтях, стараясь не потревожить Боба: «Поняла?»
«А что такое холодильник?» – спрашивает Руби.
«Это вещь у людей, холодный ящик с дверью. Они кладут туда еду».
«Они кладут еду в дверь? Или в ящик? А ящик большой? – спрашивает Руби. – Или маленький?»
Я понимаю, что наш разговор надолго, и поднимаюсь. Боб с ворчанием съезжает у меня с живота.