В академии служил с незапамятных времен генерал [А. А.] Даниловский. Он преподавал в академии топографию. Нам же он топографию не преподавал, а заставлял чертить палочки, которыми на картах обозначаются возвышенности. Это было совершенно ненужное занятие, и непонятно было, почему нас заставляли терять время на такую чепуху. Это только доказывало неспособность начальника академии генерала Петерса-Каменева организовать дело.
Гавриил Константинович свидетельствовал: «С большим удовольствием продолжал свои занятия в академии и вспоминаю это время как одно из счастливейших в моей жизни. Я надеялся быть зачисленным в списки Генерального штаба, где бы здоровье позволило мне служить».
Об экзаменах он вспоминал:
В начале 1917 года в академии были экзамены. Страшная, но вместе с тем приятная пора. Я сдал экзамены четвертым. Первым сдал лейб-егерь Верховский. Гершельман в самый разгар экзаменов заболел гриппом, но, так как он был прекрасным слушателем, ему поставили хорошие баллы, даже и по тем предметам, по которым он экзаменов не сдавал по болезни.
Не совсем удачно прошел у меня экзамен по фортификации, хотя я и хорошо к нему подготовился. Но на экзамене я что-то забыл и потому не получил полного балла, а лишь десять. Очень удачно прошел мой экзамен по войсковой разведке, потому что во время ответа я прибавил от себя о Петре Великом во время Полтавского боя, должно быть, об укреплениях, что не входило в наш курс, и полковник [А. Ф.] Гущин поставил мне полный балл. Во время экзамена по тактике кавалерии произошло недоразумение: спрашивал сам начальник академии генерал Петерс-Каменев, мнивший себя знатоком кавалерийского дела. Предмет я знал хорошо, но, когда я, стоя у доски, начал отвечать, оказалось, что я отвечаю не по билету, так как с ним произошла какая-то путаница. Генерал это заметил, недоразумение было сразу же выяснено, я так же смело и решительно продолжал отвечать по другому билету и получил полный балл.
Выпускники подготовительных курсов 1‑й очереди получили право быть призванными без экзамена в старший класс 3‑й очереди, если война затянется, или поступить, если этого не произойдет, в младший класс академии без экзамена в течение двух лет со времени возобновления занятий.
После экзаменов, 22 января 1917 года, состоялся прощальный товарищеский завтрак, выпускники получили свидетельства об окончании курсов, а на следующий день представились императору в Царском Селе.
Из 237 выпускников двое продолжили обучение, а 235 отбыли в действующую армию для занятия младших должностей Генштаба в качестве замены офицеров, которых направили в академию во 2‑ю очередь к 1 февраля 1917 года. 235 отправившихся на фронт получили следующие назначения: 71 – на Юго-Западный фронт, 34 – на Северный фронт, 46 – на Западный фронт, 50 – на Румынский фронт, 29 – в Кавказскую армию, 3 – в штаб командующего Балтийским флотом, 2 – в штаб командующего Черноморским флотом. Выпускники становились исполняющими должность старших адъютантов штабов дивизий или корпусов либо обер-офицерами для поручений при штабах корпусов.
Выпускники тепло отзывались об академии. Отправившиеся в Кавказскую армию 7 февраля 1917 года телеграфировали правителю дел академии Андогскому: «Разъезжаясь на фронт и помня Ваши заветы единения и дружбы, кавказцы поднимают бокал за Ваше здоровье как высокого вдохновителя этой идеи и в Вашем лице шлют свой привет родной академии во главе с ее начальником. Кавказцы». Командующий 14‑й ротой 160‑го пехотного Абхазского полка И. П. Каплун писал 14 февраля 1917 года генералу Петерсу-Камневу:
Находясь 2 ½ месяца во вверенной Вашему превосходительству Императорской Николаевской военной академии и пользуясь особым вниманием как со стороны Вашего Превосходительства, а также профессоров и преподавателей к своим кратковременным питомцам, мы ушли из академии на фронт с самыми приятными воспоминаниями о тех часах и минутах, которые нам посчастливилось провести в стенах академии.
1 февраля 1917 года открывались подготовительные курсы 2‑й очереди и старший класс 1‑й очереди. Обучаться в последнем остались два офицера из выпускников подготовительных курсов 1‑й очереди, в том числе и Гавриил Константинович.
К 1 февраля в академию прибыли 86 офицеров в старший класс 1‑й очереди (как правило, по распоряжениям Ставки) и 253 – на трехмесячные подготовительные курсы 2‑й очереди (набор был увеличен с разрешения императора). В основном это были строевые офицеры, имевшие отношение к академии еще в мирное время. В старший класс 1‑й очереди зачисляли прошедших младший класс до войны (большинство имели двухлетний стаж службы на должностях Генштаба в военное время), а на подготовительные курсы 2‑й очереди принимали тех, кто до войны выдержал конкурсные 1911–1913 годов либо предварительные 1914 года экзамены. В годы войны вследствие нехватки офицеров Генштаба их привлекали к исполнению обер-офицерских должностей Генштаба.
Среди обучавшихся на подготовительных курсах 2‑й очереди, как и в старшем классе 1‑й очереди, встречались отдельные высокопоставленные слушатели. Например, флигель-адъютант персидского шаха, подполковник Персидской казачьей бригады, персидский принц Аман-Улла Мирза-Каджар – впоследствии председатель Общества ирано-советской дружбы.
По окончании курсов офицеры были обязаны нести службу в полевых штабах на должностях Генштаба. Однако при этом выпускники подготовительных курсов 2‑й очереди получали право в течение двух лет после заключения мира поступить без экзамена в младший класс академии.
Академия и Февраль
В феврале 1917 года в столице перестали ходить трамваи, а дворники прекратили уборку снега на улицах. Профессору М. А. Иностранцеву приходилось добираться до академии 7 километров пешком с Васильевского острова, что занимало около двух часов в одну сторону. Чтобы успеть к 9 утра на лекцию, он выходил в 7 и шел почти в полной темноте.
Город наводнили толпы солдат, творивших насилие. Показаться на улице офицеру стало небезопасно. В феврале – начале марта 1917 года пропал без вести слушатель старшего класса штабс-капитан 1‑го лейб-гренадерского Екатеринославского полка С. И. Матвеев-Рогов. Пропавшего искали целый месяц, но так и не нашли. Его однокашник Я. Я. Смирнов утверждал, что Матвеева-Рогова арестовали революционные матросы, что с ним произошло после, осталось неизвестным. Скорее всего Матвеева-Рогова убили.
Преподаватели академии из соображений безопасности временами ночевали в ней либо на квартирах у коллег, проживавших поблизости. Так, 27 февраля 1917 года, когда Петроград был охвачен революционными беспорядками, профессор Иностранцев заночевал на квартире своего сослуживца полковника Д. К. Лебедева, а на следующий день при попытке вернуться домой попал под пулеметный обстрел. Чтобы не подвергать преподавателей и слушателей напрасному риску, с 27 февраля по 12 марта занятия были прерваны. Позднее пропущенный период добавили к учебному курсу, который завершился не 1-го, а 15 мая.
Небезопасно стало офицерам даже у себя на квартирах. Многие преподаватели и слушатели пострадали вследствие беспорядков и обысков, в ходе которых у них изымалось оружие. В апреле 1917 года в академию поступили соответствующие рапорты. Так, штабс-капитан П. А. Мей сообщил, что толпа отняла у него револьвер, а у капитана Л. Г. Колмакова два револьвера были похищены из квартиры. Оружие и снаряжение пропало у С. А. Меженинова, были отобраны револьверы у слушателей Л. С. Безладнова, А. С. Беличенко, Э. И. Кесслера. У штабс-капитана С. Н. Голубева отобрали бинокль, пистолет и шашку, у подполковника В. Е. Соллогуба явившиеся на квартиру солдаты отобрали шашку, снаряжение (поясной и плечевые ремни, кобуру и бинокль), браунинг, у капитана Ф. Н. Гришина толпа солдат похитила 28 февраля шашку и два револьвера, у капитана А. А. Брошейта в тот же день неизвестные на квартире в его отсутствие захватили револьвер, патроны и кобуру с ремнем, а также бинокль, у подполковника А. В. Бернова отняли парабеллум.
Начальник академии растерялся. Дело было не только в обстановке, сложившейся в Петрограде, но также в том, что в среде курсовиков, представителей более демократической группы офицерства в сравнении с офицерами Генерального штаба довоенных выпусков, были заметны революционные симпатии. Некоторые активно поддержали февральские события. Семь слушателей курсов 27 февраля 1917 года отправились в расположенный в непосредственной близости от академии Таврический дворец, где изъявили желание работать вместе с представителями Государственной думы и поступили в распоряжение полковника Б. А. Энгельгардта (выпускника академии 1903 года), вошедшего в состав Временного комитета Государственной думы. Курсовик И. А. Антипин стал ведать столом учета воинских частей, перешедших на сторону думы. Участвовали в этой работе также курсовики В. И. Боголепов и И. А. Войтына, причем последний даже занимался организацией обороны Варшавского вокзала на случай прибытия правительственных войск под командованием генерала Н. И. Иванова. О настроениях слушателей свидетельствовал курсовик И. Д. Чинтулов в показаниях по делу «Весна» в начале 1930‑х годов:
Когда я в феврале 1917 г. очутился в Петербурге (Петрограде. – А. Г.), в Военной академии, куда я был вызван для продолжения военного образования, и оказался свидетелем Февральской революции, мне не показалось трудным нарушить присягу. Я видел вокруг себя только единомышленников. Академия казалась целиком на стороне восставших. Во всяком случае никто не взялся за оружие, чтобы бороться за царизм. Последующие события в Питере до июня месяца протекали на моих глазах. Множество партий не давало возможности, за делом, приглядеться к ним пристальнее. Шумели больше всех кадеты и большевики. На мой взгляд, события не сулили умиротворения. Большевики грозили разложением и упразднением армии, но было ясно, что им без вооруженной силы не обойтись.