– Так и быть, ба.
– «Ба» – вот что про меня. И ещё скажут «Она была Примой». Фотокарточки хоть давай посмотрим…
Виктор улыбнулся: он знал, чего ждёт бабушка – его фантомов. Она их обожала, это было для нее настоящим чудом, и потому он не зажимал в себе магию.
Фотокарточки оживали объёмными призраками, и Фелис едва не хлопала от восторга:
– Как давно я их не видела! Какой сильный ты стал, Вик, фантомы такой детальности – это шедевры!
– Просто кусочки прошлого… – он скромно убрал отросшую челку взмахом ладони, – Кому они нужны?
– Дурачок… мне нужны. Миру! Прошлое – недооцененное сокровище! – бабушка не стала менторски причитать, а заулыбалась ребенком и заёрзала в своём кресле, – Смотри! Вот в тот день мы ходили в… – договорить не успела, фантом закрутился, затянулся туманом, чтобы пробудиться новыми контурами.
– В цирк. – закончил фразу Виктор и вокруг проявился огромный бродячий цирк, – Последний легальный поход в цирк, да, бабуль? Через пару месяцев грянуло восстание цыган.
– Да… – улыбка стала печальной, а тонкая ручка пожилой балерины потянулось к туманному шатру, – Как чудесно тогда было! Цыганские таборы такие разные… а этот мирный, задорный, такой гостеприимный! Настоящее воплощение свободы.
Виктор плохо помнил представление в главном шатре. Ему тогда было чуть больше четырёх лет, всё запомнилось вспышками, запахами, ощущениями. И диким восторгом прошилось насквозь его детского сознания:
– Мир стал хуже без цирков.
– Не будь наивным: это случилось не внезапно. Просто есть точка невозврата на Пути. – смешливые цыганские дети продавали воздушные шары, Виктору так хотелось один, но он тогда постеснялся попросить бабушку. Но вдруг появился огромный мужчина с феерическими усами, нахмурился и…. бабушка в голос рассмеялась, – Ты тогда ужасно испугался! Затрясся, я думала, в обморок упадёшь!
А цыган широко улыбнулся, сверкая фантомными вставными зубами, протянул Виктору шар и добродушно потрепал мальчишескую шевелюру.
Повзрослевший Виктор улыбнулся в ответ той искренности и доброте верзилы. Да и все ощущения прошлого обнажились лишь приятными нотами.
Дарм замотал головой, сменяя воспоминание другим. Долгий вечер призраков из прошлого, которые пришли и принесли счастье в дом отставной балерины.
Она с улыбкой пила липовый чай и смотрела на свою жизнь, держа любимого человека за руку. Украдкой плакала, а Виктор всё равно видел эти сантименты и урча котом зацеловывать её морщинистые щёки:
– Не хнычь, бабуль. Ты что такая сентиментальная?
– От счастья, родной. – шептала она и сжимала ладонь.
Скрип старого граммофона затих. Старая книга воспоминаний мягко закрылась в руках Виктора.
– Хороший вечер… – прошептал он, повернулся к Фелис – наверно заснула? – Ба? Бабуль… – странно она спала. Лицо распрямилось, только тень улыбки осталась.
Сердце екнуло и заболело.
– Ба…
Но она больше не просыпалась.
Глава 6. Коридор Вероятностей.
Мастер Дарм летел не налегке. Четыре увесистых чемодана, набитых книгами, теперь стали его спутниками и обладателями почётных мест в багажном отделении.
Он на них едва дышал – боготворил, но не за коллекционные издания, а за ту память, что они собой представляли. Фелис Тефлисс успела распорядиться только своими книгами фотоальбомами – они отошли горячо любимому внуку. Остальное – его скупердяю-отцу, как и положено по закону.
Легенда балета ушла тихо и красиво, на похоронах не было никого – а так распорядился единственный сын, которого весьма стесняла её профессия, словно она была не примой императорского балета, а певичкой трактира в порту.
Виктора встретил староста с таким видом, будто ни за что на свете он не пришёл бы на пирон по доброй воле.
– Дарм, ты барахло не мог дома оставить? Тумбочек лишних нет.
– Разберусь.
Оказалось, что есть. Завхоза редко кто заставал на рабочем месте, но Виктору повезло: тот задумчиво сидел напротив стены со старой затёртой афишей, где красовалась тонкая балерина в пачке. Пожилой мужчина даже не обернулся:
– Чего тебе? – обратился он к Виктору, медленно закуривая трубку.
– Тумбочку.
– Одной мало, что ли?
– Да книг прибавилось. – он так и таскал тяжёлые чемоданы за собой, не в силах с ними расстаться.
– Знаешь, кто это? – завхоз показал на плакат, – Поколение нынче пропащее, таких легендарных людей не знает.
– Это Фелис ле Фэй, прима императорского балета. – спокойно ответил он, и вот теперь завхоз обратил на него внимание. Долгий оценивающий взгляд, уважительный кивок:
– Я был без ума от неё. Как и все, кто хоть раз видел её на сцене.
– Я тоже. – признался Виктор и невольно скосил взгляд на графин в углу стола.
– Тебе известно, что она умерла на днях? Правда, откуда… В газетах крошечная эпитафия «Она была Примой!», будто и не было ничего. Замяли! Представь!
– Известно. Это моя бабушка. И книги… – он беспомощно на них глянул, едва сдерживая эмоции, – Её.
Долгая пауза, от которой у Виктора гудело в ушах. Ну зачем он сказал это чужому человеку? Того и гляди расплачется, как девка сопливая. Вот уже взгляд заволокло влагой, не видно ничего, а в горле ком, ноги дрожат, а буквально через секунду могли задрожать и плечи, чтобы сбросить это неподъёмное горе.
– Зайди, сынок. – завхоз сменился в лице и впустил Виктора к себе в каморку. Чужой человек разделил с ним горе. Налил выпивку, хотя Дарм был чужд алкоголю. Помянули, помолчали, даже поговорили немного, вспоминая самые яркие партии Фелис «ле Фэй» Тефлисс, – Не жалей. Тебе повезло больше других.
– Знаю. – обречённо кивнул Виктор, – Она меня растила. Лучший друг – это она… и самый близкий человек.
– Родители-то где? Дарм? Дарм же вроде жив-здоров.
– Жив и здоров. И мать тоже. Светские люди…
– Так и ле Фэй публичная – звезда империи. Хватило времени на тебя как-то.
– Хватило. – пожал плечами он,– Везде с собой брала. Всё детство провёл в балетных классах с ней – она уже редко выходи́ла на сцену, всё больше ставила хореографию. К восстанию ушла из театра, мы уехали тогда. Вернулись – город был уже другой. Плохо помню, но бабушка переменилась тоже.
– Всё тогда сильно переменилось. – завхоз снова рассматривал балерину на афише, – На время восстания Утёс был закрытой школой. Ректоров меняли каждый месяц – присылали вре́менных со столицы, то солдафонов, то бюрократов, то не людей, а ходячие счёты. Порядки менялись со скоростью света, студенты кисли, да по стенке ходили. Но всё лучше, чем в столице – слишком далеко от реальных волнений. Порядок пришёл лет через пять, повезло с ректором – это был наш же выпускник техник – толковый парень. Все силы положил на новую систему.
– Технарь? Погодите, Зоркий же… – нахмурился Дарм.
– Путаешь. Зоркий Вортигер был раньше. – завхоз тяжело вздохнул, – А после восстания этот. Тяжёлая работа, нервная, личный отчёт императору – так себе привилегия, в основном одни переживания. Сердобольный был, сердце и не выдержало. Но порядок в целом навёл, а то нас и закрыть хотели тогда к чертям. Позже Крафт готовые наработки со всех забрал, да немного модернизировал. Это хорошо. Парня, конечно, было искренне жаль. – рюмка взметнулась в воздух, поминая и почившего ректора Утёса, – Про него много написано хорошего. Технари с тех пор в особом почёте, а вообще славная профессия, конечно, не поспорить.
Виктор кивнул. Удалось отвлечься на историю из первых уст, а это всегда интересно. Заколыхались фантомы на кончиках пальцев – так красочно описывал события завхоз. Виктор сжал кулаки, гася магию. В висках отозвалась мигрень.
– Спасибо. – коротко сказал он и встал, – Надо мне возвращаться. Четыре дня пропустил, надо программу нагнать.
– Иди, Дарм. Да не Дарм ты вовсе. А Тефлисс. – завхоз улыбнулся и пожал руку, задержал жест и накрыл второй ладонью, похлопывая как-то по-родственному, с тёплом, – Береги себя, сынок. И заходи, если что ещё понадобится. Тумбочку найдём самую вместительную, да и полки где-то были, собрать только – и прослужат.
* * *
– Сегодня мы поднимем из ваших пустых голов понятие «коридор вероятностей». Но что толку сотрясать воздух? Давайте расскажите, что знаете, внимаю! Дарм?
– Коридор вероятностей – это совокупность стыкующихся между собой не хаотичных событий, образующих долгосрочную цепь. – начал Виктор, – И ведёт коридор к аркану.
– Хорошо. – кивнул ректор, – Очень хорошо. Ваша формулировка?
– Моя.
– Есть что дополнить?
Виктор медленно кивнул:
– Коридор логичен,– он улыбнулся, – Это и есть своего рода рок, и из него можно формировать категории масштаба: от масштаба личности до вселенского. Это и, к слову, о классификации арканов.
– Правильно: не хаотичных событий. – он подчеркнул эту слова и поднял указательный палец вверх, – Это важно. Коридор вероятностей – есть вещь осознанная вселенной. Заходя в такой коридор, вы можете не соображать ни черта, но тогда вас будет кружить как в центрифуге, организм Зоркого непременно реагирует в этой энергии. Так что своего рода необходим «вестибулярный аппарат», чтобы выйти из коридора с наименьшими потерями, а желательно в выгоде и осознании! – Крафт взял мел и застрочил по доске, – Головокружение, тошнота, потеря ориентации, перемена давления или повышение температуры, ощущение, что земля уходит из-под ног – всё это может ощущать Зоркий в момент. – долгая пауза, – А теперь руки вверх те, кто испытывал это ощущение и понимал, что происходит? – у его озарила саркастичная улыбка, когда вверх взметнулись руки единиц из всего спектра немногочисленных Зорких, – Не удивительно…
– Коридор вероятностей являет собой цепь событий повышенной важности, верно? – Эльза выдержала задумчивую паузу, – Концентрация судьбоносных событий или же арканов на временно́й отрезок обычно разряжена. Но коридор вероятностей даёт такой энергетический оттиск для Зоркого… не потому ли, что все звенья этой цепи дают большую нагрузку на пространство и, как следствие, на тонкое восприятие Зоркого?