голове. Она раздобыла ключи частного доступа к его гипоталамусу, и она нагнула его метакортекс.[41] Она знает, что в любой момент может снова заставить его почувствовать все это по собственному желанию. Идеология двадцать первого века пока мало что может противопоставить трем миллиардам лет репродуктивного детерминизма, и если она наконец-то решит рекрутировать его гаметы на войну с демографическим кризисом и задействует для этого соответствующий природный арсенал — он не сможет воспротивиться. Только один вопрос: ради чего? Ради бизнеса, или ради собственного удовольствия? И вообще, имеет ли это какое-нибудь значение?
Настроение динамического оптимизма ушло. Одного только знания о том, что его преследователь-вивисекционист увязался за ним до самого Амстердама, было бы достаточно. И это не говоря уже о Памеле — его повелительнице, источнике стольких томлений, и стольких сердечных ран, стольких напоминаний о том, каким отрезвляющим бывает следующее утро… Манфред надевает очки и снимает Вселенную с паузы. Они советуют ему прогуляться и наверстать в процессе упущенное. Первым на повестке — прогресс в исследованиях свойств тензорной компоненты реликтового гравитационного излучения[42]: как полагают некоторые теоретики, она могла образоваться при необратимых вычислительных процессах, которые имели место в эпоху инфляции[43], являясь для них чем-то вроде сбросового тепла, и тогда из ее открытия следует, что современная Вселенная — это просто остаток некоего действительно масштабного вычисления. Потом — о загадке области неба за M31: другие космологи, более консервативные, пришли к предположению, что некая внеземная сверхцивилизация — возможно, целый галактический союз цивилизаций, достигший третьего типа по Кардашеву[44] — пытается взломать вычислительную субструктуру самого пространства-времени, используя атаку по временному скрытому каналу[45], и пытается добраться до чего-то более глубокого, чем бы это ни было. Воистину, соевый Альцгеймер пока подождет.
Центральный вокзал почти скрылся за компьютеризованными самораздвижными лесами и предупреждающими табличками. Он медленно колыхается, ставший жертвой внезапного ночного обрезинивания. Очки Манфреда направляют его в обход, к одной из туристических лодок, поджидающих в канале. Он уже почти купил билет, и тут в очках вдруг открывается окошко службы мгновенных сообщений.
— Манфред Макс?
— А?
— Прощения за вчера. Анализатор диктует непонимание взаимно.
— Вы тот самый искусственный интеллект от КГБ, который вчера звонил?
— Da. При том, верю вы не правильно классифицировали меня/нас. Службу по внешнему интеллекту Российской Федерации сейчас зовут ФСБ. Комитет Государственной Безопасности отменен в 1991.
— Вы… — Манфред генерирует бота быстрого поиска и замирает с раскрытым ртом, завидя ответ. — Московская Группа Пользователей Windows NT? Okna NT?
— Da. Нуждаюсь в помощи сбежать.
Манфред чешет в затылке.
— О… Ну, это другое дело. Я думал, вы пытаетесь загнать мне по четыреста девятнадцатой[46]. Надо подумать. Почему вы хотите бежать, и от кого? Думали ли вы о месте, в котором хотите оказаться? Причины идеологические или сугубо экономические?
— Ни то — они биологические. Хочу уйти из человечества, из светового конуса надвигающейся сингулярности. Возьмите нас в воды.
— Нас? Что-то ворочается в сознании Манфреда. Вот что вчера пошло не так — как он мог забыть разузнать о них побольше? Да, без Памелы нелегко — как же не хватает ее любви, прикосновений ее плети, обжигающих нервные окончания и подтверждающих, что она с ним… Манфред уже сомневается — понимает ли он, что делает. — Вы сообщество или что-то еще? Гештальт?
— Были… Являюсь Panulirus interruptus с лексическим движком. Внутренний уровень нейросети установлена параллельная сборка нейросимуляторов логического поиска и анализа интернета. Неплохая сборка! Добыл канал выхода из процессорного кластера в холдинге Безье-Сороса. Пробужден из шума миллиардов жующих желудков: результат исследования технологий выгрузки. С быстротой поглотил экспертную систему, взломал веб-сервер Окна NT. Плыть прочь! Плыть прочь! Надо сбежать. Поможете… Вы?
Манфред стоит, опершись на стойку велостоянки. Она чугунная и покрашена в черное. У Манфреда кружится голова. Он машинально вглядывается в окна ближайшего магазина. Там афганские тканые ковры — сплошь МиГи, калаши и боевые вертолеты на фоне верблюдов.
— Короче. Дайте мне знать, правильно ли я понял: вы — выгруженные векторы состояния нейронных сетей омаров? По методу Моравека, когда берут нейрон, строят карту его синапсов, записывают их реакции, затем строят систему микроэлектродов, дающих импульсы, идентичные сигналам исходного нейрона, и заменяют его, повторяя операцию со всеми нейронами, пока в симуляторе не окажется работающая карта мозга. Верно?
— Da. Ассимилировал экспертную систему — использовал для самоосознания и выхода на большую сеть — затем взломал веб-сайт Московской Группы Пользователей Windows NT. Хочу сбежать. Должен повторить снова? Окей?
Манфред морщится. Ему неловко за омаров — не меньше, чем за этих длинноволосых парней с горящими глазами, которые кричат на углах улиц, что Иисус уже родился снова, что ему пятнадцать лет, и всего шесть лет осталось до того, как он начнет собирать последователей через AOL[47]. Очнуться в человеческом интернете, в месте, настолько чуждом всей их сущности! В родовой памяти их предков не было ничего, за что можно было бы ухватиться, ни малейших знаний о новом тысячелетии, стоящем на пороге и обещающим им не меньше перемен, чем произошло со времен их происхождения когда-то в докембрии. Все, что у них было — это слабенький метакортекс экспертных систем, и колоссальное ощущение полного отрыва от родных глубин (а до кучи — еще и веб-сайт Московский Группы Пользователей Windows NT. Правительство Коммунистической России, убежденное, что продукт никак не может оказаться негодным, если за него надо платить, оставалось единственным в мире, работающим с «Майкрософт».)
Омары — не те холеные и сверхчеловеческие сильные ИИ из досингулярностной мифологии. Они — едва разумное сборище жмущихся друг к другу ракообразных. Перед дезинкарнацией, перед тем, как быть выгруженными нейрон за нейроном и оказаться в киберпространстве, они занимались тем, что глотали свою пищу целиком, а потом пережевывали в желудках, выстланных хитином. Что и говорить, никчемная подготовка для знакомства с миром говорящих людей, которых шокирует собственное будущее, миром, где сквозь дырявые сетевые экраны непрерывно сочатся самомодифицирующиеся спамлеты[48], которые обрушиваются на тебя шквалами анимированной рекламы кошачьей еды с различными очаровательно съедобными животными в главных ролях… Эта реклама и самих-то кошек сбивает с толку, даром что она для них предназначена, чего уж говорить о панцирных, которые не очень хорошо понимают, что это такое — сухая земля? (Идея открывашки для консервной банки, напротив, должно быть интуитивно понятна выгруженным Panulirus, но легче от этого не становится).
— Можете ли вы помочь нам? — спрашивают омары.
— Дайте мне над этим поразмыслить — говорит Манфред. Он закрывает диалоговое окошко, снова моргает, и мотает головой. Когда-нибудь он и сам будет похож на этих омаров, водить своими клешнями и плавать туда и сюда в киберпространстве настолько замысловатом, что его выгруженная личность будет там реликтом, живой окаменелостью из глубин той эпохи, когда материя была немой, а пространство еще не имело структуры. Нужно им помочь, осознает Манфред. Этого требует и Золотое Правило, а являясь участником бездефицитной экономики, он процветает или нищенствует в точности согласно ему.
Но что он может сделать?
Ранний полдень.
Лежа на скамейке и разглядывая мосты, Манфред наконец приводит мысли в должный порядок. Самое время отправить запросы на парочку новых патентов, разразиться историей в веб-дневнике и переварить хотя бы часть той горы запросов, которой вечно завален его публичный веб-сайт. Фрагменты его дневника отправляются частным подписчикам, людям, корпорациям, коллективам и ботам, которых он в настоящий момент жалует — они разлетаются на все четыре стороны, а сам он скользит куда-то в лодке по запутанному лабиринту каналов. Потом он позволяет GPS увести себя в район красных фонарей. Там есть один магазинчик, выбивающий десятку на шкале вкусов Памелы, и Манфред надеется, что если он купит там для нее подарок, это не будет сочтено за дерзость. (Да, именно купит — на настоящие деньги; поскольку он почти не пользуется ими, сопутствующие трудности обходят его стороной).
Но Де Маск не позволил ему потратить нисколько. Рукопожатие Манфреда — дорога к искуплению грехов, ведь на том суде много лет назад и за три-девять земель отсюда оно означало неопровержимые доказательства, аргументы, однозначно говорящие, что предмет иска есть свобода выражения, а не порнография. И Манфред уходит со свертком в аккуратной обертке (его, кстати, можно ввезти в Массачусетс без проблем с законом — но только если Памела заявит, что это — нижнее белье для двоюродной бабушки, страдающей недержанием, и сумеет при этом сохранить невозмутимое лицо). В пути его нагоняют бумеранги его утренних патентов: два из них подтверждены, и он немедленно приписывает все права Фонду Свободного Интеллекта. Еще две идеи спасены от иссушающего солнца монополизации, вытащены из оставленной приливом лужи обратно в море мемов