Поминальной стал молитвой, обращенной к Богу...
...Вечером 16 июня 1933 года на тель-авивском пляже неизвестными был убит один из ярчайших сионистских деятелей Хаим Арлозоров. Убийство это до сего дня остается нераскрытым. Было много версий о причастности тех или иных кругов к этому преступлению, но ни одна из них не получила окончательного подтверждения...
МАГДА
Поэма в четырех танцевальных балладах с прологом, эпилогом, интермедией и постскриптумом
«— ...Срывайте двери — два несчастья
хочу я видеть, сыновей убитых,
злодейку-мать, убившую несчастных!..
Появляется колесница, запряженная драконами,
в ней Медея с телами детей...»
Еврипид. Медея
Пролог
Две женщины носили имена
Похожие, и первая — Медея,
Царя Колхиды бешеная дочь.
Чтоб отомстить неверному супругу,
Ревнивица зарезала детей.
Прошли века, прошли тысячелетья.
Несчастную преступницу жалеем
И думаем: «Безумна от любви».
Вторую звали Магда, и она
Была женой министра пропаганды.
И в чашке приготовив цианид,
Смочив конфеты в смертоносном зелье,
Она детей убила — и себя.
Был месяц май, и грохотали пушки.
Йазон и Йозеф... Магда и Медея...
И никого, кто мог бы пожалеть...
Во время обучения в Германии один из лидеров сионистского движения Виктор (Хаим) Арлозоров познакомился с Магдой — будущей супругой Йозефа Геббельса, которая была подругой его сестры.
Магду с Хаимом связывала не только страстная любовь, но и увлеченность сионизмом.
Палестинское танго
Осенний Берлинский вокзал.
Прощаются Виктор и Магда.
Он пристально смотрит в глаза
Зеленые, словно смарагды.
Она улыбнется легко,
Снимая дождя паутину.
А Виктор уже далеко —
Он видит страну Палестину.
А марши в Берлине гремят,
И рев оглушает трибуны.
И факелы ночью дымят,
Зигзагами — молнии-руны.
Мутна, словно небо, вода,
Поет она дьявольским ладом...
Но тянет и тянет туда —
К огням, площадям и парадам...
Вокзала невнятная речь.
Невнятная сцена прощанья.
Не будет ни писем, ни встреч,
Не стоит давать обещанья.
Под небом глубоким едва ль
Он будет вздыхать по Берлину.
А ветер уносится вдаль
Навеки — в страну Палестину.
А марши в Берлине гремят
И рев оглушает трибуны.
И факелы ночью дымят,
Зигзагами — молнии-руны.
Мутна, словно небо, вода,
Поет она дьявольским ладом...
И тянется Магда туда —
К речам, площадям и парадам...
Растает прощальная боль,
Прощальная горькая сладость.
Примерить ли новую роль?
Роль старая больше не в радость.
Дождинка, роса ли, слеза —
А память покроет патина.
Он всё еще смотрит в глаза,
Но что ей теперь Палестина?
Ведь марши в Берлине гремят
И рев оглушает трибуны.
И факелы ночью дымят,
Зигзагами — молнии-руны.
Мутна, словно небо, вода,
Поет она дьявольским ладом...
И Магду утянет туда —
К речам, площадям и парадам...
16 июня 1933 года Хаим Арлозоров и его супруга Сима сидели на балконе тель-авивского пансиона «Кэте Дан» (ныне гостиница «Дан»). Когда вокруг них стала собираться толпа зевак, они решили прогуляться вдоль моря...
Тель-авивский медленный фокстрот
Весел и прекрасен, юн и говорлив
Городок у моря, в золотом песке.
Но оставлен ими шумный Тель-Авив,
Он, она — и море... Жилка на виске...
В полумраке тают милые черты...
«Нынче в целом свете только я и ты...»
В темно-синем небе — бледный лунный круг.
Тени, тени, тени наплывают вдруг...
В небе ангел смерти свой заносит нож.
И ужалит пуля — подло, будто ложь.
Море безутешно, море слезы льет.
Гаснут, гаснут звуки, и безлюден мол.
До Берлина ветер вести донесет.
И министру рапорт прилетит на стол:
«Встретили на пляже, всё успели в срок.
Завершили дело в восемь двадцать пять».
Йозеф прячет рапорт в ящик, под замок.
Выпивает рюмку — и ложится спать.
В небе ангел смерти свой заносит нож.
И ужалит пуля — подло, будто ложь.
Поздним утром Магда встала ото сна.
Тяжкие виденья мучали ее.
— Магда, дорогая, что же ты грустна?
Без улыбки смотришь в зеркальце свое?
— Мой супруг, приснился мне сегодня сон:
Выстрел... лужа крови... мертвый человек...
Кто он — я не знаю, мне неведом он.
— Успокойся, Магда. Всё прошло — навек...
Над Берлином ангел занесет свой нож.
Яд с ножа прольется сладкий, будто ложь...
...Меж тем над Европой ткань цивилизации всё тоньше. Она, эта ткань, расползается, словно истлевший саван под грубыми пальцами могильщиков. И в образующиеся дыры врывается потусторонний черный ужас, призванный в наш мир теми самыми маршами, речами, парадами — магическими заклинаниями, неожиданно обретшими силу в двадцатом столетии. Вихрится на улицах городов страшный карнавал, словно «Дикая охота» вырвалась, наконец, из Преисподней — и ткань цивилизации превратилась в лохмотья...
Ночной карнавал
Гуляет непутевая судьба
От двери к двери и от дома к дому.
Кого-то избавляет от горба,
Кому-то дарит странную истому.
За нею вьются призраки гурьбой,
Качаются рессорные кареты.
Опутанные темной ворожбой,
Теряются подростки и поэты.
Над улицей спирали темноты
Вращаются колесами Фортуны.
Уходят музыканты, а шуты
Грохочут в бубны, обрывают струны.
Клубятся облаками над и под
Бессвязные, бессмысленные речи.
И увлекает этот хоровод,
Разлуки предвещая — и невстречи.
А на рассвете гаснут фонари,
И звуки растворяются в тумане,
И в блеске неестественной зари
Куда-то исчезают горожане.
И плавают обрывки чьих-то снов,
Остатки снов, причудливо игравших...
А по дороге ходит Крысолов,
Разыскивая спящих и отставших.
В 1914 году мать Магды вышла замуж за богатого еврея Рихарда Фридлендера. Он удочерил рожденную вне брака Магду, так что в пять лет Магда стала Магдой Фридлендер. В 1938 году по распоряжению зятя, Йозефа Геббельса, ветеран Первой мировой войны Рихард Фридлендер был отправлен в концлагерь.
Ерейский вальс
Старый еврей тоскливо
Ждет два часа в приемной.
Орден приколот криво —
Старый, солдатский, черный.
Орден носить негоже
С желтой Звездой Давида.
Он понимает. Все же
Носит — и не для вида.
...На виске пульсирует жилка,
Отзывается громким стуком:
«Фрау Гéршкович, Вам посылка.
Вам коробка из Равенсбрюка.
Муж скончался — в пансионате.
Можно больше не слать подарки.
За кремацию — счет к оплате.
Девяносто четыре марки...»
Входит министр. Он занят:
«Фрѝдлендер, что ты хочешь?
Высылка — наказанье?!
Что ты, еврей, бормочешь?
Вот Бухенвальд. Так даже
Пища там здоровее!
Или Дахау, скажем:
Это курорт евреям!»
...На виске пульсирует жилка.
А у Бога — простое сальдо.
«Фрау Хóровиц, Вам посылка.
Вам коробка из Бухенвальда.
За кремацию — счет к оплате.
Девяносто четыре марки.
Распишитесь вот здесь, в квадрате.
Погуляйте сегодня в парке...»
Фридлендер, гость незваный,
Не доводи до лиха.
Фридлендер смотрит странно
И произносит тихо:
«Как бы мне попрощаться,
Прежде чем я уеду?
С Магдою повидаться...»
Зять оборвет беседу.
...На виске пульсирует жилка.
Почтальона встречают робко.
«Фрау Áдельберг, Вам посылка.
Берген-Бельзен... Легка коробка...
И не плачьте, Вам слез не хватит —
Причитанья к лицу дикарке.
За кремацию — счет к оплате.
Девяносто четыре марки...»
Фрѝдлендер тихо выйдет
Под берлинское небо.
Он ничего не видит,
Вот и шагает слепо...
Может быть, стало легче?
Может быть. Не гадайте.
«Магделе, — Рихард шепчет. —
Мейделе, нит гедайге...»
...На виске пульсирует жилка.
Пульс под локоном бьется светлым.
«Фрау Фрѝдлендер, Вам посылка.
Из Дахау — коробка с пеплом.
За кремацию счет к оплате —
Девяносто четыре марки».
А посылка совсем некстати...
А за окнами краски ярки...
Интермедия. Письмо министра генеральному директору гостеатра
Министр напишет вечером письмо
По поводу комедии Шекспира.
Коснувшись образа жестокого еврея,
Отметит он, что Шейлок-иудей —
Типичный образец семитской расы,
Что кровожадность Шейлока, жестокость
И ненависть к арийцам таковы,
Что стоило б использовать сей образ
В имперской пропаганде. Но увы!
Досадна в пьесе явная ошибка.
Ведь Джéссика, которую Шекспир
Зачем-то сделал дочерью еврея,
На самом деле олицетворяет
Арийскую красавицу. И вот
Министр, понимая, что Шекспир
Еще не знал учения о расах,
Советует дополнить эту пьесу
Двумя абзацами. И указать на то,
Что Джессика отнюдь не иудейка, —
Приемное, а вовсе не родное,
Не кровное для Шейлока дитя.
Была похищена у бедных христиан,
А после продана богатому еврею.
Выйдя замуж за Йозефа Геббельса, Магда подружилась с вождем Третьего рейха Адольфом Гитлером. Гитлер любил бывать у нее в гостях и никогда не приходил без подарка.
Берлинский марш «Herbei zum Kampf»
У Магды дом — полнее полной чаши:
Цветы живые, Рубенса холсты.
Берлин все тот же — или даже краше.
Зари победной розовы персты.
«Herbei zum Kampf!»...
Сомнения развеяв,
Не устаешь судьбу благодарить...
Вот только странно — нет нигде евреев,
Но, впрочем, это можно объяснить.
Магда ночами глотает таблетки.
Сердце тревожится, что-то не так.
Магда не может уснуть на кушетке.
Всё ей мерещится грязный барак...
А дети на конверты клеят марки
Солдатам вяжут теплые носки.
И фюрер шлет букеты и подарки,
И вовсе нет причины для тоски,
«Herbei zum Kampf!»...
Ни Хаима, ни Хаву
Не помнишь ты — оборванная нить.
Вот только странно: отчим твой в Дахау...
Но это тоже можно объяснить.
Магда ночами глотает таблетки.
Сердце тревожится, что-то не так.
Магда не может уснуть на кушетке.
Всё ей мерещится грязный барак...
Отныне ты свободно, вольно дышишь.
Отныне ты гуляешь налегке.
Так отчего же ты все время слышишь
Шопена звуки где-то вдалеке?
«Herbei zum Kampf!»...
Кто в сумраке безлунном?
Кого ты так стараешься забыть?..
Вот только странно жить в краю безумном.
Но это тоже можно объяснить.
Магда ночами глотает таблетки.
Магда не может уснуть на кушетке...
Магда не может...
Магда ночами...
Магда...
Медея...
Магда...
Ма...
Ме...
Ле...
«Мир, который придет после фюрера, не стоит того, чтобы в нем жить. Поэтому я и беру детей с собой, уходя из него. Жалко оставить их жить в той жизни, которая наступит». Из предсмертного письма Магды Геббельс сыну Харальду Квандту.
Эпилог
Бомбят дома, вокзалы и Рейхстаг,
Бомбят мосты, и зоопарк, и церкви...
Но церкви, впрочем, нынче не нужны —
Нужны бойцы, снаряды, танки, пушки.
Вот Фауст — он патрон, никак не доктор.
А Мефистофель жалкий дезертир.
А Гретхен... Что ж, она убьет ребенка
Не одного — но столько лет прошло!
Советник Гёте! Были бы вы тут —
И третью часть поэмы написали
О Магде, что баюкала детей,
Отравленных недрогнувшей рукою.
...За десять лет бессонницы ужасной
Впервые Магда захотела спать.
Сойдя с ума и спутав утро с ночью,
В белесом небе пели соловьи...
В страстном и долгом романе будущей первой леди Третьего рейха и ярчайшего сионистского лидера много темных мест. Тайна убийства Хаима (Виктора) Арлозорова на тель-авивском пляже летом 1933 года по сей день остается тайной.
Харальд Квандт, старший сын Магды от первого брака, служил в люфтваффе, попал в плен к американцам. После войны занимался бизнесом. Его дочь Хильда прошла гиюр, стала иудейкой, вышла замуж за гамбургского еврея. По слухам, их сын, правнук Магды Геббельс, уехал в Израиль. Он носит имя Хаим...
P.S. Старинный романс
В воздухе запах сирени,
Капли грибного дождя...
Кружатся блеклые тени,
Чтобы уйти, погодя...
Только разбиты ступени,
Стерты давно имена.
В воздухе запах сирени,
А на глазах — пелена.
Мы не узнаем друг друга.
В этом смешении лиц
Будут метаться упруго
Черные строки ресниц.
Больше не выйти из круга,
Чтоб без тюрьмы и сумы.
Мы не узнаем друг друга...
Полно, а кто это — мы?