Актеры переглянулись недоуменно. И один из молодых людей — тот самый, который первым предложил позвать капитана, — спросил:
— А нас в чем-то подозревают?
— Представьтесь, пожалуйста.
Молодой человек хмыкнул:
— Артем Киреев.
— Татьяна Хорошавина, — прозвучал голос.
Вера отыскала глазами девушку. Та была встревожена, и только.
— Я помню, с вами мы уже встречались.
— Но официально меня вам никто не представлял, — возразила Татьяна.
— Сергей Иртеньев, — назвался еще один актер.
И только после этого молодая актриса, стоявшая рядом с ним и которая танцевала с ним прежде, подала голос:
— Алиса Иртеньева.
Вера кивнула всем и перешла к делу:
— Что вы можете сказать о Федоре Андреевиче Волкове?
Все молчали, только Стас Холмский всхлипывал.
— Он очень добрый был, — вдруг негромко произнесла Хорошавина.
— Великий артист и замечательный наставник, — подхватила Алиса Иртеньева.
— Большой талант, — прозвучал голос Киреева.
— Он нам с Алисой помог, когда у нас не было средств даже квартиру снимать, — последним высказался Сергей Иртеньев.
Хорошавина, очевидно, хотела еще что-то сказать, но, посмотрев на Скаудера, промолчала.
И тогда Вера обратилась к режиссеру:
— А вы что скажете?
Гибель Эскадры пожал плечами:
— Присоединяюсь ко всему выше сказанному.
— То есть вы так же считаете, что Волков — большой талант?
— Разумеется. Что вы от меня еще хотите? — раздраженно спросил он.
— Ничего более. Добавлю только, что и Алексей Дмитриевич, насколько я понимаю, тоже великий артист. И Борис Адамович Ручьев… Жаль, что они уже в возрасте. Но советую вам учиться мастерству. Особенно тому, как они умеют выдерживать паузу. Ни меньше ни больше, а ровно столько, сколько нужно.
— Я не понимаю! — не выдержал Софьин. — Здесь почти на наших глазах произошло убийство! Два талантливых, как вы пытаетесь доказать, дурака нажрались, и один зарезал другого. Он ведь зарезал его не дома, или в подворотне, или в общественной бане. А на моем корабле! Он сломал мне бизнес! Многомиллионные вложения — коту под хвост! А вы, Верочка, выясняете, кто из них талантливее? Они, как мне помнится, сами выясняли это, и вот чем закончилось.
Вера не успела ничего ответить, потому что раздалось треньканье балалайки, и в зал ворвались, приплясывая, Козленков и двое бородатых богатырей. Один из них, а именно Ручьев в накладной бороде, бренчал на балалайке, а сам Козленков пел вместе с бородатым внезапно воскресшим Федором Андреевичем Волковым.
Смерть Кощеева в яйце,
А яйцо лежит в ларце.
Значит, три богатыря
Били в пах Кощея зря.
Ла-ла-ла-а!
Ла-ла-ла-а!
— А-а-а! — громко закричали все актеры и зааплодировали.
Только Танечка Хорошавина закрыла лицо и зарыдала от счастья.
— Так это розыгрыш был! — удивился Гилберт Янович и растерянно посмотрел на Софьина.
Тот стоял бледный и молчал.
— Не обижайтесь, Борис Борисович, — попросил его Скаудер. — Это ведь актерская традиция вот так разыгрывать друг друга.
— Я вас тоже очень скоро разыграю: сокращу финансирование в будущем году, — мрачно пообещал Софьин.
Иван-царевич с престарелыми богатырями продолжали петь:
У Прекрасной Василисы
Силиконовая грудь…
Теперь к ним присоединилась Алиса Иртеньева:
Дуракам закон не писан:
Им бы только… ущипнуть.
— Дураки вы все! — махнул рукой Софьин и обернулся к Вере.
Она улыбалась.
— Вам нравится? — удивился олигарх.
Вера кивнула.
Борис Борисович вернулся за стол, сел рядом с ней, достал из ведра бутылку, начал открывать ее.
— Чего на приколе встал, Гибель Эскадры? — крикнул он наблюдающему за его действиями худруку. — Тащи еще шампанское! Все вместе будем пить и радоваться вашим дурацким глупостям.
Ящик с шампанским стоял неподалеку, спрятанный под столом и прикрытый приспущенной скатертью. Хлопнула открываемая бутылка. Вера подставила свой бокал. И, наполняя его, Софьин сказал:
— Вы сразу поняли, что это розыгрыш?
— Сначала так и подумала. Потом я поддалась общей печали. Но когда увидела место преступления, поняла, скорее всего, ничего здесь не произошло. По густоте пятен и запаху поняла, что это не кровь, а какой-то сок. И стала ждать, когда шутники появятся. Думала, что они тянуть долго не будут, потому что в этом случае им не простят. А так вроде все весело было. Не правда ли?
Софьин поморщился:
— Не знаю, мне так не смешно абсолютно. Ни тогда, ни теперь. Я — серьезный человек. Хотя нет, люди — это они, а я — серьезный бизнесмен. Может, им кажется шуткой издеваться надо мной, но я такие вещи не прощаю. Сейчас по бокальчику лично с вами выпьем, и я пойду.
Но сидели еще долго. Борис Борисович успокоился, пил шампанское, произносил тосты и даже смеялся, говорил комплименты артистам. Вера искренности Софьина не верила, чувствовала, что олигарх что-то задумал.
А время пролетело быстро. Борис Борисович поднялся и сообщил одной лишь Вере, что через двадцать минут судно отходит и он хочет посмотреть за процессом с капитанского мостика, Вера идти с ним отказалась.
Через какое-то время палуба под ногами начала медленно дрожать. Но этого, судя по всему, никто из присутствующих не заметил. Под гитару Волкова артисты дружным хором пели неизвестную Вере песню.
Нам до счастья осталось немного,
Будет солнце сиять, а пока
Дождь идет по велению бога,
Укрывая в туман берега…
Вдруг Вера вспомнила, что на борту судна должен быть еще один пассажир, о котором все почему-то забыли и не вспоминали совсем. Пассажир, которого не было на общем празднике и на ужине. И вообще Бережная не видела ее нигде: ни в коридорах, ни на палубе, ни в лифтах. Элеонора Робертовна Герберова — ответственный сотрудник Министерства культуры.
Не может быть, чтобы она брезговала общением с артистами!
А на подиуме артисты продолжали с веселым самозабвением распевать то, что наверняка написал сам Федор Андреевич, смотрящий сейчас на всех с высоты своего роста и своего таланта с любовью и жалостью.
Не бывает любви без скитанья,
Небо плачет, но ты не реви:
Посылает судьба испытанья
Только тем, кто достоин любви…
Глава 8
Около двух часов ночи Вера Бережная попрощалась с артистами, сказав, что у нее была тяжелая командировка и она хотела бы отдохнуть. Ее пытались удержать, потому что, кроме шампанского, появились и другие напитки, праздник становился все веселее, но она отказалась.
Да и в самой артистической компании начались разброд и шатание, кто-то выходил курить на свежий воздух, кто-то выбегал в каюту, чтобы принести из мини-бара очередную бутылку. Вера поднялась на лифте, прошла по коридору и уже почти достигла двери своей каюты, как услышала неподалеку приглушенный разговор. Она замерла и прислушалась. Голоса доносились из-за двери одной из кают. Мужчина и женщина разговаривали негромко, слов было не разобрать. Пришлось сделать несколько шагов назад, чтобы определить дверь, за которой шла беседа.
Разговор был нервный. Но Веру удивило другое: она даже не догадывалась, что в этом отсеке путешествует еще кто-то, кроме Софьина, Скаудера и ее самой. А теперь получается, что здесь инкогнито направляется в Петербург какая-то пара и, судя по разгневанному тону женщины, можно предположить, что это семейная пара.
Женщина за стеной, очевидно, расхаживала по каюте, и, когда она приближалась к двери, можно было что-то разобрать.
— Ты меня достал! Понимаешь? Достал! Если я тебе сказала: далеко от меня не уходить, то…
— Но не могу же я всех бросить! Иначе все подумают…
Разговор перешел на повышенные тона, и можно было не напрягать слух, потому что и так все слышно было очень хорошо.
— Мне плевать на то, что подумают все. Кто такие все? Артисты твои? Так медведям в цирке тоже аплодируют, а кого заботит, что они о себе думают, эти медведи?
— Но…
— Молчи! Если хочешь выпить, то вон — открой бар и нажрись!
— Зачем ты так? Я не собираюсь напиваться. Да и ты могла бы со всеми вместе. Все только рады были бы…
— Слишком много чести!
Вера уже почти не сомневалась, кто за дверью. Женщина наверняка та самая Элеонора Робертовна Герберова, о которой она совсем недавно вспомнила. А мужчина? Кто-то из труппы? Скорее всего, кто-то из артистов. Но голос мужчины она вспомнить не могла.
— Хорошо! — вдруг почти примиряюще произнесла Герберова. — Я сейчас сама спущусь вниз. Уверяю тебя, что все веселье сразу прекратится. Прекращу эту пьянку. Каждый год вашему театру выделяются из бюджетных средств гранты, а вы их подобным образом прогуливаете!
— Да это Борис Борисович нас угощает!
— Чего ты мне вкручиваешь?! Уж я-то знаю его щедрость. Софьин — известный бизнесмен, он умеет считать деньги и не тратит их на всякую шушеру в отличие от доверчивого государства… Погодите, мой дорогой, сейчас спущусь и наведу порядок!
— Может, не надо тогда спускаться?
— А ты не указывай, что мне делать! Я просто спущусь, и когда ваши театральные потаскухи увидят меня во всем блеске моих брильянтов, когда они поймут, что мы существа разного мира… То есть это они существа, а я — человек из другого мира. Другого! Ты понял? Из мира, в который вам всем не попасть никогда!.. Давай возвращайся туда: не можем же мы с тобой под ручку появиться? Что про меня подумают?.. Погоди, помоги мне на шее застегнуть…
Вера поняла, что пора уходить. Вернее, пора возвращаться к веселой компании. Она добежала до лифта, спустилась, снова вошла в зал огромного ресторана, в котором, по замыслу Софьина, уже очень скоро будут проходить боксерские поединки. Только здесь кое-что уже изменилось. За время ее отсутствия все столы были сдвинуты в один большой, вокруг которого расселась вся труппа.