Закинув грузило на ветку высокого дерева, Маша растянула антенну, проверила передатчик, глянула на часы и, не снимая наушников, прилегла в траве. Ждала. Был серый, с просветами, день, безветренный, не теплый и не холодный. Самый подходящий для работы день.
Маша опять посмотрела на часы, которые показывали одиннадцать. Вздохнула, провела ладонями по щекам. И вышла в эфир.
Егор сдвинул рукав, освобождая часы, сказал Севе и Алику:
– Маша уже в эфире.
Все трое уже были готовы к дальней дороге: Сева и Алик – в комбинезонах с полной волкодавской выкладкой, а Егор – в приличном штатском. Пещера тщательно прибрана: постели сложены, пол чист, кухонный угол прикрыт брезентом.
– Что бы ни случилось, к двадцати трем ноль-ноль вы на своих основных исходных. Но до того, что бы ни случилось, парни, вы должны сделать то, что вам положено сделать. Ликвидация их связи с гарнизоном. Подвод отряда к патрулируемой зоне и нацеливание на объект за тобой, Сева. А сетевой к ПП твой, Алик.
– Все ясно, Егор, – успокаивая, заверил командира Сева.
– Что тебе ясно? – раздраженно спросил Егор.
– Я же сказал: все.
– Счастливый человек, – решил Егор по поводу Севы и посмотрел на Алика: – И тебе тоже все ясно?
– Мне ясно, что я должен делать.
– Слава тебе Господи, хоть один не фанфарон!
Сева любовно глянул на Егора и сказал совсем просто:
– Волнуешься очень, да? А ты не волнуйся, Егор. Будет как в цирке: красиво и точно. Ты же все просчитал.
– Ну, присядем, – предложил тогда Егор.
Они присели на пол. Посмотрели друг на друга, поулыбались.
– Что ж, пойдем убивать. – Сева резко поднялся. Встали и Егор с Аликом.
– Убивают убийцы, Сева. А мы идем воевать и уничтожать врагов, опоганивших мою и твою землю, – не повышая голоса, выговорился Егор. – Мы с Севой уходим, Алик. А ты здесь приготовь все для Маши и не спеша тоже отправляйся. Уходя, Машка вас, дураков, поцеловала. Дайте-ка я вас обниму.
Они обнялись.
Маша спустилась к незнакомому ручью и, прошагав по воде с полкилометра, вышла к озеру, в которое впадал ручей. Зайдя поглубже, она сняла со спины рюкзак с рацией и, размахнувшись, метнула его подальше. Рация ушла под воду.
Она поднималась ручьем. Она шла по воде до тех пор, пока ручей не превратился в тоненькую струйку, по которой идти уже не было возможности. Присыпая свои следы кайенской смесью, она добралась до проселка. Постояла, осматриваясь, а затем побежала. Она бежала размеренно и быстро, как бегала совсем недавно кроссы в Подмосковье.
На пределе сил она добралась до магистрального шоссе. Устроившись в придорожных кустах, Маша изучила местность и резким броском перескочила на другую сторону шоссе. Там, выбрав хорошо укрытое место, она в изнеможении прилегла – отдыхать и наблюдать.
Ждать пришлось недолго: промчался немецкий грузовик с солдатами, через интервал минуты в три – другой. Третий остановился неподалеку. Из него выпрыгнули солдаты и, рассыпавшись в редкую цепь, пошли туда, откуда прибежала Маша.
Палило солнце, раскаляя широкую просеку, заросшую мелким кустарником и цветущим разнотравьем. Выйдя из нее, Сева распугал разомлевших в сытом довольстве шмелей, и стрекоз, подошел к аккуратному определявшему лесную делянку столбику, на стесанной стороне которого черной краской была выведена цифра. 246. Сева вынул из кармана две еловых шишки, одну сосновую и небольшой светлый булыжник. Все это он уложил в линию и удалился в направлении, указанном Тремя шишками и булыжником.
Егор презрительно и не таясь пересек рынок, без любопытства, но профессионально цепко разглядывая товар. Пощупал суконную штанину, растянул за рукава диагоналевую гимнастерку, щелкнул крепким ногтем по медному чайнику.
– Вы до Ивана? – робко поинтересовались за его спиной.
Егор резко развернулся и прихватил за грудки перепуганного Сашку.
– На понт берешь, портяночник?!
– Да я просто спросить…
– Берляй до люли, шестерка, и чтоб я тебя на бану не видел!
Сашок бежал. Тогда Егор направился к лавке Василия.
– Порядок? – спросил он, не здороваясь.
– Вроде бы да, – ответил Василий.
– Вроде Володи, а Володя вроде дурака. Меня «вроде» не устраивает, Вася. Я дураком сегодня быть не могу.
– Да порядок, Егор, что ты шумишь!
– Вот это разговор. Я в твоей собачьей конуре малость придавлю, а ты иди, готовься. В десять, Вася, в десять!
В излучине ручья, где он, закругляясь, расширялся и углублялся, на широких плотных листьях твердо лежали желтые кочанчики кувшинок. Алик с трудом добрался до них берегом и, держась за ствол ивы левой рукой, правой вырвал – по одному – три цветка на длинных мясистых ножках. Присев на траву, он обрубил бебутом стебли под достойный букет и, встав, направился к пещере.
В пещере он тщательно упаковал в рюкзак телефункенский передатчик, положил на него цветы и, в последний раз оглядев скромный сей приют, покинул его.
– Жить дальше как собираешься, Николаич? – спросил Василий у Кареева. Они сидели в ресторане за своим уже столиком, пили принесенное Василием, закусывали обычным константиновским набором.
– Хорошо собираюсь жить, – ответил Кареев. Пил он достойно, ел бесшумно, работал ножом и вилкой по правилам.
– А сможешь?
– Ты, Вася, видимо беспокоишься по поводу того, будет ли меня мучить совесть? Заверяю тебя: химера, именуемая совестью, мучить меня не будет.
– Везет же человеку! И при должности хорошей, и душа не болит.
– Вот что, барыга залетный, как тебя абсолютно точно определил Константин. Кто ты есть, чтобы думать о моей душе? Ты говори, говори, да не заговаривайся.
– Я есть такой же ненужный предмет жизни, как и ты.
Кареев после таких слов сердиться перестал, он захохотал.
– Знаешь, кто ты, Вася? Ты – мотылек. Комар. Тля. Кончится твой коньяк, и ты исчезнешь в никуда, зажав в единственном своем кулачке пару колец из сомнительного золота.
– А тебе немец под зад коленкой, и ты тоже – в никуда.
– Э, нет, мой темный и недалекий браток! У меня капитал, на проценты с которого я буду жить припеваючи до конца дней своих.
– Большой капитал-то?
– Большой. Сложнейший и тончайший мозговой аппарат, обширные знания, громадный опыт. И ненависть к черни.
– Это ко мне, что ли?
– К тебе конкретно – нет. Ты мне нравишься. А к таким, как ты, – да.
– Обижаешь меня, Николаич.
– Я тебя не обижаю, я тебе правду говорю. Тебя клиент когда ждет?
– К десяти.
– Успеем. Я тебя, как договорились, подвезу. Давай выпьем за драгоценное и столь лелеемое нами наше здоровье.
Они звонко чокнулись, выпили и встали.
– Пошли, что ли? – не то попросил, не то приказал Василий.
– Пошли. Нет, ты не мотылек, Вася. Ты – птичка. Все по зернышку, по зернышку.
Автомобиль «БМВ», поблуждав по переулкам, выкатил к дому Василия. Почти видимо глазу смеркалось, и в сумерках фигура человека, вольно сидевшего на крыльце, читалась контуром.
– Клиент? – остановив машину, поинтересовался Кареев, и Василий в ответ утвердительно кивнул. Кареев уверенно определил социальную сущность клиента: – Уголовник.
– Деловой, – поправил его Василий.
Деловой, заметив машину, поднялся со ступенек и с блатной настороженной вялостью зашагал к ним. Василий вышел из автомобиля, обогнул его и протянул Карееву руку.
– Давай прощаться, Николаич.
– Кареев открыл дверцу и протянул свою. Василий неожиданно рванул Кареева на себя. В мгновенье Егор оказался рядом и слегка дотронулся до Кареева. Кареев обмяк.
Достав щегольские, импортные наручники и защелкнув их на запястьях бесчувственного владельца автомашины, Егор передвинул его на пассажирское кресло, а сам уселся за руль. Василий, без удивления наблюдавший за всей этой операцией, подытожил брезгливо:
– Человечишко-то полное дерьмо.
– Другие немцам не служат, ответил Егор и, посмотрев на Василия, сказал просто и тихо: Спасибо тебе, Вася.
– Не за что.
– За линию уходишь основным каналом. Все.
Кареев очнулся, когда «БМВ» стоял на маленьком закрытом некрасивыми деревьями пустыре. Егор выбросил в окно нашатырную ватку и начал беседу:
– В моем распоряжении пятнадцать минут. За эти пятнадцать минут ты должен ответить на чрезвычайно важный для себя вопрос: хочешь ли ты жить дальше или нет?
– Хочу. Условия?
– Одно условие. Ты выполнишь все то, что я от тебя потребую.
– А что вы от меня потребуете? – подчеркнув «вы», спросил Кареев.
– «Вы» от меня не дождешься, Кареев. Требую же я от тебя немногою: ответить на несколько вопросов о базе.
– Стыдно, – признался Кареев, прикрывая глаза.
– С чего бы это? Не в первый раз предаешь.
– Стыдно так попасть впросак с Василием. Мне, профессионалу.
– Какой ты профессионал, если я тебя до точки просчитал! И пижонство твое, и одиночество, и жажду утвердиться в глазах простого русского мужика, и галицийские ностальгические воспоминания. Песня про Перемышль понравилась?
– О, Господи! Мне бы руки освободить, и удушил бы я тебя…
– Перед КПП. – Егор посмотрел на часы: – Ну, с лирикой все.
– Я отвечу на все ваши вопросы. Ответьте и вы на мой единственный: вы можете сохранить мне жизнь так, чтобы я был бы чист перед немцами?
– «Чист», Кареев, не то слово. Но мы сделаем так, что они не будут тебя ни в чем подозревать.
– Как?
– Алиби пьяного загула в городе или ранение в бою за базу.
– Алиби.
– Я так и полагал. Бауэровских ищеек как давно от себя отцепил?
– Как Вася из гестапо вышел.
– Соответствует! – удовлетворенно отмстил Егор. – Теперь мои вопросы. Первый. Архив базы минирован?
– Нет.
– Слава Ногу. Точное его расположение?
– В центре здания, за кабинетом Вирта.
– Что может сделать с ним Вирт?
– Если в его распоряжении будет хотя бы полчаса – сжечь.