Директриса несется вперед, она напоминает разъяренного носорога, которого я однажды видела в фильме про вымерших животных. Путь ей никто не преграждает, коридоры и лестницы безлюдны. Мы с Пигритом еле поспеваем за ней.
– Почему ты это сделал? – шепчу я ему.
– Что?
– Рассказал!
Он смотрит на меня снизу вверх и повторяет:
– Потому что это правда.
Как будто бы это всё объясняет. Я чувствую, как во мне поднимается волна злости.
– Если ты всё видел, то почему же меня не вытащил?
Он приподнимает брови.
– Я пытался, – говорит он. – Но ты оказалась слишком тяжелой. Я не смог.
Миссис Ван Стин резко останавливается и оборачивается к нам.
– Ну-ка тишина! Не хватало еще, чтобы вы сговорились!
Я потрясена. Внезапно мне начинает казаться, что смутно припоминаю, как чьи-то руки хватают меня и как кто-то пыхтит и кряхтит, пытаясь вытащить меня наверх. Мою злость как ветром сдуло. Я хотела бы дать Пигриту понять: мне жаль, что я так накинулась на него. Но не решаюсь сказать что-либо вслух. Молча мы идем за директрисой в ее кабинет и усаживаемся на стулья, на которые она нам указывает.
Она сразу переходит к делу:
– Итак, Пигрит Боннер, рассказывай. Что же ты якобы видел?
Глядя на Пигрита, по-прежнему нельзя сказать, чтобы его пугал ее мрачный взгляд. Он спокойно пересказывает всё то, что на самом деле произошло: как Карилья, Бреншоу и остальные подкараулили меня у бассейна, как они насмехались надо мной, а потом начали толкать туда-сюда, пока я не упала в воду.
– Секундочку, – перебивает директриса. – И откуда же ты мог это видеть? У тебя была перемена. Ты должен был находиться на школьном дворе.
– Я был на выставке медицинских экспонатов. Как раз рассматривал легкие курильщика, когда через открытое окно до меня донеслись крики со стороны пляжа… – Он останавливается в очевидном замешательстве, потому что в этот момент и директриса, и я смотрим на него как на существо с другой планеты. Выставочный зал на первом этаже Тоути-холла открыт каждый день, в каждой школьной рассылке нас призывают посещать его, но никто никогда не слышал ни об одном ученике, который по собственной воле туда пошел бы.
Пигрит откашливается.
– Я хочу в будущем стать врачом, – поясняет он.
Миссис Ван Стин выпрямляется, моргает и коротко встряхивает головой.
– Понимаю, – машинально произносит она. – А потом?
– А потом Саха ушла под воду, – говорит Пигрит. – И кто-то сказал: «Ого, да она и правда не умеет плавать». А Карилья на это покачала головой и сказала: «Ой, да ладно, она просто хочет нас напугать. В Сихэвэне нет ни одного человека, который не умел бы плавать. Давайте, валим отсюда». И они ушли.
Директриса шумно выдыхает и еще сильнее хмурит брови.
– Так она и сказала?
– Да.
– Ты же понимаешь, что это очень серьезные обвинения.
Пигрит спокойно выдерживает ее взгляд.
– Это правда.
– Подтвердить которую могут только твои слова, – парирует директриса.
Пигрит качает головой.
– Нет. Я всё записал.
Он достает свой планшет, включает запись и протягивает планшет директрисе. Она смотрит на экран, и глаза ее расширяются. Я вытягиваю шею и краем глаза различаю бассейн и его окрестности. Всё снято сверху, картинка трясется и расплывается. Раздается громкий всплеск и многоголосый торжествующий хор, который тут же смолкает. Когда начинает говорить Карилья, директриса останавливает запись. Повисает молчание. Она погружается в раздумья, и никто из нас не издает ни звука.
– Это проблема, – наконец объявляет она. – Это действительно проблема.
Как загипнотизированная, она смотрит на планшет. Я обмениваюсь взглядами с Пигритом. Его лицо остается неподвижным и никак не выдает того, о чем он думает.
– Что же мне теперь с этим делать? – Директриса говорит негромко, но вслух, как будто забыв, что мы сидим перед ней. – Карилья Тоути – дочь Джеймса Тоути, важнейшего спонсора нашей школы. На деньги ее деда построен Тоути-холл. Ее семья основала Сихэвэн, черт побери!
Это преувеличение. Я читала историю города. Тоути были лишь одной из одиннадцати семей, перебравшихся сюда после провозглашения неотрадиционалистской зоны и начавших строить улицы и в первую очередь, конечно же, порт. Правда, из тех семей, которые еще сохранились с тех времен, Тоути самые богатые. Вот почему у миссис Ван Стин возникла проблема.
– А остальные… – продолжает она, потрясая в воздухе планшетом. – Джон Бреншоу! Наш спортсмен, наш чемпион! Как может быть, чтобы он так поступил? Просто взять и уйти в такой ситуации?
Интересно, ей это действительно непонятно или она только делает вид? Бреншоу – парень Карильи. Он ей предан, можно даже сказать, беспрекословно ее слушается. Она могла бы приказать ему ограбить банк, и он бы это сделал. Вот только ни одному из них это не нужно. Семье Бреншоу принадлежит флот, снабжающий рабочих на подводных рудниках за мысом Йорк и доставляющий на берег руду. Они почти такие же богачи, как Тоути. То, что Бреншоу и Карилья встречаются, выглядит, как если бы решили породниться два королевских дома.
– Мне нужно всё это обдумать, – заявляет директриса после долгой паузы. – Мне нужно решить, что я буду делать. – Она строго смотрит на Пигрита. – Кто видел эту запись?
Прежде чем дать ответ, Пигрит слегка поджимает губы.
– Только вы и я, – отвечает он. Мне кажется, ему нелегко признаваться в этом, потому что он понимает фатальность своих слов для дальнейшего хода дела, но, видимо, ему и сейчас правда важнее всего. Даже важнее справедливости.
– Как бы то ни было, я пока что отправлю запись под замок, – тут же заявляет директриса. Она достает свой собственный планшет, пересылает смахивающим жестом запись себе, а на планшете Пигрита тут же ее стирает. – Как я уже говорила, мне нужно подумать над произошедшим.
Она возвращает Пигриту планшет и делает еще раз почти то же самое смахивающее движение:
– Вы можете вернуться в класс.
По пути обратно Пигрит бросает на меня короткий взгляд.
– Знаешь, что теперь будет?
Я пожимаю плечами.
– Нет.
– Ничего, – говорит он.
И действительно, ничего не происходит. По крайней мере, в тот день. Мы возвращаемся в класс, на нас странно смотрят, но никто ни о чем не спрашивает, даже миссис Дюбуа. Она делает вид, что ничего не было, и в конце урока раздает темы работы, которую нам нужно написать к началу следующего учебного года. Когда она отправляет мне на планшет документ, я даже не смотрю, какая мне досталась тема, просто сохраняю ее в одну из папок.
Остаток учебного дня проходит как в одном из тех тяжелых, абсурдных снов, от которых никак не удается очнуться. На перемене я стою на месте, ем бутерброд и стараюсь не слишком сильно жалеть себя, потому что меньше всего мне хотелось бы сегодня или когда-либо еще разреветься на глазах у всех.
Сегодня меня могло бы уже не быть в живых – но, похоже, никого это не волнует. Карилья меня игнорирует. Я вижу, как она сидит на своем привычном месте и царствует: камень прямо около фонтанчика похож на трон, по крайней мере когда она на нем восседает. У нее совершенно беззаботный вид, она продолжает жить своей жизнью, как будто бы не существует ни меня, ни обвинений Пигрита, как будто ей совершенно нечего опасаться. Впрочем, если смотреть на вещи реалистично, опасаться ей и правда нечего. В конце концов, она единственный ребенок всемогущего Джеймса Тоути, его сокровище и его наследница – никто и никогда ничего ей не сделает.
Я бы тоже хотела игнорировать ее, но у меня почему-то не получается. Постоянно поглядываю в ту сторону: как она там сидит, принцесса, окруженная фрейлинами, которые борются за право называться ее лучшей подругой и постоянно пытаются превзойти друг друга в модной экстравагантности. Ни одна из них не носит ткани, которые ценятся при неотрадиционализме, – хлопок, шелк, лен и тому подобные. Ни одна из них не ограничивается платьями до колен, скромными брюками, футболками или блузками. Нет, они как можно чаще ездят в какую-нибудь из метрополий и щеголяют в самых кричащих и невероятных тряпках, какие только можно найти в свободных зонах: ярко-желтые полосатые платья, рубашки из перьев, жилетки из молочной пенки, электропояса, кристаллические шали, люминесцентные отложные воротнички длиной до середины бедра, анимированные футболки, плащи из гибкого дерева и черт знает что еще. Банде Карильи мы обязаны тем, что предписания по дресс-коду в нашей школе стали уже значительно объемнее всех остальных правил, вместе взятых.
Я сразу же замечаю, когда Бреншоу отделяется от группы и идет прямиком ко мне. Не такая уж я невидимка, получается. И деваться мне некуда. Я стою в самом дальнем углу, между стеной пляжа и сараем для хранения инвентаря, отсюда не выберешься.
Чего ему от меня надо? Он будет мне угрожать? Я проглатываю последний кусок бутерброда, делаю глубокий вдох и стараюсь сделать так, чтобы по мне было незаметно, в каком я смятении. Новые пластыри у меня на груди вдруг начинают щипать, уж не знаю почему.
Вот он оказывается передо мной, смотрит на меня сверху вниз и произносит:
– Привет, Саха.
Я бы с удовольствием ему что-нибудь ответила, что-нибудь такое, что дало бы понять: его появление меня ничуть не впечатлило, но не могу произнести ни слова. Потому что на самом деле его появление меня всё-таки впечатлило. И довольно сильно. Поэтому я просто киваю. И смотрю на него. Он не просто высокий и стройный, он чертовски хорош собой. Его мать наполовину кореянка, поэтому у него миндалевидные глаза, что придает взгляду некоторую загадочность и делает Бреншоу еще более привлекательным. Его слегка вьющиеся темно-золотистые волосы идеально подстрижены. Все девочки школы втайне мечтают о нем. Возможно, некоторые из них сейчас смотрят в мою сторону и готовы лопнуть от зависти, потому что Бреншоу, красавчик Бреншоу сейчас во все глаза смотрит на меня.
Он откашливается.
– Эта история вчера… это было недоразумение, понимаешь? – объясняет он. Б