Энвер поднялся с дерева и, устало переставляя ноги, направился к дороге. Анвар и Шариф последовали за ним. На деревянном мосту, накренившись, стояла груженая арба. Ее колесо почти наполовину провалилось в щель. Около арбы уже собрались колхозники. Шумно советовались, прикидывая, как половчее вытащить колесо.
ОХОТНИКИ
За окном, хрипло перекликаясь, пролетели взлохмаченные вороны. Ветер сносил их в сторону. Небо было затянуто пологом мокрых облаков. Моросил дождь.
— Анвар, ты почему не работаешь? — спросила учительница.
Анвар поспешно схватил ручку. Листок, вырванный из тетради, лежал перед ним чистый. Ни буковки не вывел Анвар.
Учительница ходила между партами, смотрела, кто как работает. Когда приближалась к Анвару, он вжимал голову в плечи и наклонялся над партой так, чтобы учительница не видела его листка, на котором не было ни строчки.
Они получили задание написать сочинение на тему: «Наш колхоз. Наши люди». Анвару всегда казалось, что он прекрасно знает и свой колхоз и всех колхозников. Может быть, даже не хуже самого председателя знает. Рассказать про свой колхоз Анвар многое смог бы. И про хлопок, и про канал, и про стариков чинаров. И про арбакеша Абдуллу-юлдузчу, над которым люди втихомолку подшучивают из-за того, что он на тюбетейке носит звездочку, простую красноармейскую звездочку… А написать… Писать, наверно, только писателям легко.
Анвар опять отложил ручку. Снова принялся глядеть в окно. Дождь перестал. Ветер раскачивал деревья, срывая с них последние желтые листья. Иногда между тучами проглядывало солнце. И листья на деревьях загорались, как золотые. Под стрехой начинали радостно чирикать воробьи. И каждая капелька, свисающая с карниза, с бурых оголенных ветвей, вмещала в себе по солнышку и разбрызгивала во все стороны яркие лучи.
Осень. Время сбора фруктов и хлопка. И еще в эту пору начинается охотничий сезон. Карим-ака на той неделе убил кабана. Хоть бы раз сходить с Каримом-ака на охоту!.. Эх!..
Над кроватью прибит ковер. На нем ружье. Не игрушечное. Настоящее. Оно брата, Карима-ака. Анвару его трогать не разрешают. Он только изредка помогает брату набивать патроны. У Карима-ака полный патронташ толстых бронзовых патронов. Сейчас работы у мирабов поубавилось, и он иногда по воскресеньям ходит на охоту в горы. Горы недалеко отсюда. Когда выйдешь из кишлака, надо пройти через гумно, потом пересечь хлопковое поле, где и ощипков не осталось, перебраться через овражек, а там и рукой подать. В горах много куропаток. Водятся туры, кабаны и даже волки.
Давным-давно Анвар мечтает о том дне, когда старший брат подзовет его к себе и скажет: «Ну, парень, ты уже большой. Получай-ка ружье!..» И пошли бы они вместе на охоту. И встретили бы волка. Огромного. Хищник бросился бы на них, защищая логово. А ружье Карима-ака дало бы осечку. Вот тогда Анвар показал бы, какой он охотник…
Когда брат снаряжается на охоту, Анвару всю ночь не спится. Он ожидает утра, того момента, когда брат встанет. И едва Карим-ака снимет со стены ружье, Анвар вскакивает с постели. Старший брат смеется: «Подрасти еще чуток, так и быть, куплю тебе ружье. Вместе пойдем в горы… Заядлый ты будешь охотник, весь в брата!..»
«Подрасти, подрасти»… Сколько можно расти?..»
И снова смотрит Анвар вслед уходящему брату в окно сквозь запотевшие мутные стекла. Трет кулаком глаза и нехотя ложится в постель досматривать сны про охоту, про убитого матерого волка…
Зазвенел звонок. Анвар вздрогнул. Учительница велела дежурному собрать у учеников исписанные листки. Дежурит сегодня Лолка. Анвар не хотел отдавать ей свой листок, прижал его ладонью. Но упрямая Лолка выдернула из-под руки.
Учительница вышла. Захлопали парты. Ребятишки повскакивали с мест. Анвар схватил Энвера за рукав и отвел в сторону. Раньше они сидели вместе. Но чтобы не разговаривали на уроках, их рассадили врозь. Зато на переменах они успевают наболтаться вволю.
— Написал? — спросил Анвар упавшим голосом.
Энвер кивнул.
— О чем?
— Про Саида-ака, твоего отца.
— Про моего отца?
— Ну да. Помнишь, однажды, когда мы его навестили в больнице, он рассказал, за что ему дали орден Ленина.
— А я так ничего и не придумал, — вздохнул Анвар.
— Просто не надо было ничего придумывать. Написал бы, что знаешь.
Они помолчали.
— Ты был хоть разок на охоте? — спросил Анвар, и в его глазах вновь загорелись огоньки.
— Ни разу.
— И я ни разу. Махнем сегодня? После уроков.
— А ружье?
— Карим-ака уехал в город. А мама с Гульнаркой на работе. Я возьму ружье.
— Вот здорово! Не обманешь?.. — вырвалось у Энвера.
— Чтоб мне пару схватить, если вру!..
После уроков Анвар прибежал домой. Швырнул ранец на стол и влетел в мехмонхану́ — комнату для гостей. Снял со стены ружье. Оно должно снова оказаться на месте до возвращения брата. Надо спешить. Анвар поспешно засунул за пазуху лепешку и бросился на улицу.
Около конюшни ребята играли в орехи. Они чаще всего не шли из школы прямо домой, а затевали всякие игры. Анвар специально пошел мимо них, чтобы они увидели у него ружье.
— Ты куда, Анвар? — спросил Шариф, пяля глаза на ружье.
— Ослеп, что ли? На охоту!
— А ты умеешь стрелять? — спросил Шариф.
— А то нет.
— По воробьям из рогатки, — подковырнул кто-то, и все засмеялись.
— Увидите, притащу волка. Или барсука. Или, на худой конец, дикобраза!
— Хоть ворону притащи! — крикнули вслед Анвару.
У колхозных амбаров дожидался Энвер. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и поглядывал по сторонам. Увидев Анвара, замахал рукой:
— Скорей! Пока доберемся до гор, стемнеет!..
Обсуждая подробности предстоящей охоты, ребята шагали через гумно. Прямо из-под ног испуганно шарахнулась стайка диких голубей. Ребята замерли. Долго провожали взглядом крапинки, мелькавшие на фоне серых туч.
— Ух, жаль, что не заметили, — вздохнул Анвар. — А то бы — тр-р-рах! И сразу бы штук десять…
Стая описала круг и стала опять приближаться к гумну.
— Летят… Спрячемся! — сказал Анвар и, ухватив Энвера за рукав, кинулся за стог. Оба с размаху бросились животом на почерневшую от дождя солому. Анвар сказал шепотом: — Они сейчас сядут…
Птицы замерли на мгновенье в воздухе и, мягко шелестя крыльями, сели у скирды. Не замечая опасности, они, тихо переговариваясь между собой, ворошили солому, отыскивая букашек, зернышки овса и жита.
Анвар медленно поднял ружье и направил в сторону стаи. Прищурил левый глаз. У Энвера отчаянно заколотилось сердце. Тело напряглось. И он не выдержал…
— Постой, — сказал он, хватая Анвара за плечо. — Пойдем лучше к горам. Волков поищем. Зачем на мелочь заряд тратить…
Анвар положил ружье на солому. «Гурррр, гурррр…» — ворковали взрослые голуби, разгребая лапками солому и подзывая молодых, только недавно научившихся летать.
Анвар положил под язык два пальца и пронзительно свистнул. Птицы взмыли. Ребята вскочили и долго смотрели им вслед, пока те не растаяли в небе.
— Пошли, — сказал Анвар и подобрал ружье.
За оврагом бугрились холмы и были разбросаны огромные камни.
Дедушка как-то рассказывал Анвару, откуда здесь эти камни.
В давние-предавние времена жил в этих местах чабан. Он был силен, как лев, строен, как тополь, отважен, как барс, красив, как горы в полнолуние. Жил чабан один. Пас овец хана — владыки здешних мест. Питался сыром и молоком, одежду себе шил из овечьих шкур.
Однажды, когда зима уже ушла, а весна еще не принесла тепла, пожаловал сюда со свитой сам хан. Он показывал свои обширные владения юному шаху, готовящемуся стать его зятем. С ними в паланкине, укрепленном на белом верблюде, прибыла и сама дочь хана, которую даже везиры считали мудрейшей.
Взглянул на девушку молодой чабан и впервые за всю свою жизнь почувствовал, что в груди у него бьется что-то горячее и сильное, не подвластное ему. Глядел на девушку, и ему казалось, что даже солнце меркнет перед ее красотой.
Пока хан и юный шах беседовали в сторонке, чабан смотрел на красавицу и не мог отвести взгляда.
«Требуй, и я все для тебя исполню!» — говорил взгляд чабана.
Девушка улыбнулась.
«Убей мне вон ту птицу», — повелела она, тоже взглядом.
Высоко в небе, распластав крылья, кружилась могучая орлица.
«Проси что-нибудь другое. Эта орлица мне как мать. Когда я падал в пропасть, она подхватила меня на крыло», — сказал чабан.
«Тогда зажарь для меня мясо вон той газели», — сказала девушка, указав на холм, на вершине которого стояло стройное животное.
«О красавица, я выполню любое другое твое желание. Эта газель, когда я хворал и не мог добыть себе пищу, поила меня своим молоком. Я и ее считаю матерью».
«Сруби вон ту чинару и разведи костер, чтобы я могла обогреть руки».
«О моя повелительница, это дерево во время ливней и снегопадов предоставляет мне убежище, укрывает от непогоды ветвями заботливо, как мать…»
«У кого ты научился так любить мать?»
«У отца. Я похож на отца».
Дочь хана позвала рабов, чтобы ей помогли спешиться. Подошла к чабану и взяла его за руки.
«Я полюбила тебя, отважный джигит, — сказала она. — И буду тебе преданной женой. Я хочу, чтобы наши дети были похожи на тебя и любили меня, как ты любишь свою мать».
Разгневанный хан приказал казнить и чабана и дочь. Тогда чабан воскликнул:
«О хан! Я пас для тебя овец, чтобы ты и твоя челядь были сыты, одеты. Не ведал я, что ты так жесток, а то не дал бы тебе и камня подобрать с матери-земли, которая нас, как своих детей, и кормит, и одевает, и дает приют. Нет, недостоин ты называться ее сыном! Камни лучше тебя, потому что в дело идут!..»
И вдруг хан и вся его свита превратились в камни. В большие и тяжелые — с места не сдвинуть. Твердые — и куска не отбить.
Вот и лежат эти камни с той поры, ни к чему не пригодные. Ни дома из них не выстроить, ни жернова не вытесать. Лежат, мешают распахать землю…