Мне важно это узнать именно сейчас, когда я по щиколотку утопаю в снегу среди небоскребов. Почему она не говорила ничего такого раньше? Я бы… запомнила…
— Адель, — вздыхает сестра. — Ты сохнешь по нему с восьми лет. Думаешь, этого кто-то не знает?
— А кто ещё знает? — лепечу я.
Проигнорировав мой вопрос, она продолжает:
— Ты на другой конец света к нему рванула. Конечно, он «твой вундеркинд», чей же ещё…
— Он не мой. Я слишком бледнокожая, он любит мулаток… — выпаливаю обиженно.
— Сомневаюсь… — бормочет она, расчëсывая волосы.
Моё сердце заходится от волнения.
— Что ты имеешь в виду? Почему ты так сказала? — позорно требую я, как крупицы чего-то важного собирая каждое её слово.
Мне нужно знать…
Тоня поворачивается к камере и смотрит на меня с некоторым снисхождением.
— Милая, парни просто так не дружат с хорошенькими девочками годами!
— Дружат!
— У тебя там что… — Тоня вдруг прищуривается, поднося телефон к самому носу, так что мне становятся видны только её глаза. — Засос на шее?
— Эм… всем привет, и всё, пока! — Сбрасываю вызов, в панике чуть не отшвырнув телефон в сугроб.
Чëрт!
«НЕ ДРУЖАТ», — прилетает от сестры сообщение в мессенджер, и толпа жёлтых глазастых колобков ржёт надо мной до слëз.
Закрыв глаза, запутываюсь в себе ещё сильнее, чем пять минут назад. И вдруг понимаю, что одной из этого лабиринта мне никак не выбраться. Если… он заварил всю эту кашу, пусть поможет мне её расхлебывать!
Толкнув дверь первого попавшегося сувенирного магазина по пути на Уолл-стрит, влетаю внутрь и осматриваюсь. Баскетбол. Отлично.
— Дис энд дис, — тычу пальцем в бейсболки «Никс».
Синюю и красную.
— Энд дис, — показываю на шарф с принтами в виде американского флага.
— Кул, — поднимает вверх пальцы чернокожий парень за прилавком.
Быстро замотав шарфом шею, примеряю бейсболку. Я никогда в жизни их не носила, даже толком не знаю, как это правильно делается.
Беру обе: одну для себя, а вторую…
В кармане пальто звонит телефон, и я вытаскиваю его оттуда, кипя от негодования.
— Неужели? — бросаю зло. — Не беспокойся, я совсем не потерялась.
— Доброе утро, — слышу в трубке короткий сиплый ответ Алекса.
Даже в таком «предсмертном» образе его голос для меня как доказательство существования вселенной, но сдержанность его ответа заставляет меня насторожиться.
— Взаимно, — бросаю сухо. — Я почти на месте… а ты? Ты что, спишь?
— Нет, возникли дела, — обрывает так же сухо, как и я. — Встретимся сразу на арене «Мэдисон-сквер-гарден». У парковки TT16. Возьми такси.
— На стадионе? — переспрашиваю, шумно дыша в трубку в ожидании, что он скажет что-то ещё.
— Да. ТТ16, — повторяет, после чего кладёт трубку.
Это очень… мило!
Шокированно смотрю на потухший экран.
Но ведь мы договаривались встретиться рядом с этим чëртовым быком на Уолл-стрит. И с его натëртыми до блеска яйцами! А до игры ещё уйма времени…
От обиды хлопаю глазами, бессмысленно мечась ими по пёстрым полкам вокруг себя.
Я ожидала чего угодно, но не этого… он что… меня игнорирует? Избегает?
— Мисс! — напоминает о себе продавец.
— Иду… — Расплатившись, выхожу из магазина и замираю на тротуаре, поражённая тем, что город и всё вокруг вдруг стало чёрно-белым.
Будто солнце для меня померкло!
Меня здесь ничего не задержит, если… если Алекса не будет рядом.
Чувствуя себя ужасно одиноко, бреду вдоль оживлённой улицы, глотая смог и испарения канализационных люков.
Всю ночь я провела в безумных муках. Его поцелуи меня даже во сне доставали. Я проснулась с насквозь мокрым бельём, а ему, судя по всему, хоть бы хны. А может быть, он решил всё забыть, как это сделала я? Откуда мне знать?
Сделав пару селфи с вымученной улыбкой на фоне достопримечательностей, отправляю их родителям и занимаю столик в маленьком кафе с видом на Гудзон. Загрузив шахматную партию, прошу отца составить мне компанию.
К стадиону я приезжаю в полном унынии, и даже здание домашней арены «Нью-Йорк Никс» меня не впечатляет.
На парковке ТТ16 толпа итальянских туристов просит меня помочь с групповой фотографией, поэтому я упускаю тот момент, когда за спиной возникает мой неизвестно где пропадавший друг.
Засунув руки в карманы подбитой мехом замшевой куртки и осматривая пространство поверх моей головы, бросает:
— Привет, Эйнштейн.
Глава 10
— Где ты был? — спрашиваю у его спины, когда он, схватив за рукав пальто, тащит меня за собой.
Мне приходится кричать, потому что вокруг невероятное скопление людей!
— В лабораторию вызывали, — говорит, притормозив под плазменными указателями так, что я врезаюсь в его спину.
— Сегодня сочельник! — замечаю возмущённо, потирая свой ушибленный нос.
Его работа — это законспирированное дерьмо!
— Ненормированный график, — осматривается, бросая этот жутко устаревший термин. — Есть будешь? — смотрит на меня поверх своего плеча.
— Я сыта. Спасибо, — сообщаю, обиженно дуя губы.
Мы должны были пообедать вместе. В итоге я весь день провела, будучи предоставлена самой себе.
Я знаю, что его голове требуется грома-а-а-а-дное «поле для гольфа», хоть он и утверждает, что претендентов на это поле здесь полно. Может, и так, но… он всё равно один из немногих, и у него на этом поле есть свой клочок первоклассного спонсорского газона.
Я им горжусь. Как и вся его семья, хотя он привык не придавать значения своим достижениям, потому что… все достижения познаются в сравнении, а здесь, в этом городе, и подавно. Но я бы не хотела, чтобы хоть когда-нибудь он забыл, как многого, чëрт возьми, добился!
Глядя на его хмурый профиль, поражаюсь тому, что после вчерашнего у него вообще нашёлся аппетит, но, кажется, у него всё чудесно, кроме немного помятого лица!
Он был пьян как сапожник, но я понятия не имею, помнит ли он хоть что-нибудь из того, что случилось вчера в его квартире. И я не знаю, хочу ли, чтобы он помнил, или хочу, чтобы он всё забыл…
Мои чакры мгновенно сжимаются, парализованные этой мыслью.
Я хочу, чтобы он помнил.
Каждую секунду…
Пока я в панике думаю, какую тактику поведения должна выбрать, Алекс тащит меня ко входу на трибуны, объявив:
— Возьми меня за руку.
Сплетя наши пальцы в крепкий замок, смотрю на его затылок.
Немцев сегодня… резкий. А я не привыкла видеть его таким. По крайней мере, с собой — никогда.
Что происходит?
У него был трудный день?
Он всегда преподносит себя как развесëлого и беззаботного, и я со стыдом понимаю, что всё это время, все эти годы ни разу не видела его вот таким — замкнутым и замороченным.
— У тебя всё нормально, Алекс?
— Да.
Понятно. Не хочет ничего говорить.
Как много людей вообще видело его таким? Его отец? Кажется, только с ним Алекс близок настолько, что это до мурашек… Они очень похожи, очень. И будто общаются без слов. Я бы решила, что это глупости, если бы мой собственный отец не примчался однажды ночью в мою комнату за минуту до того, как меня вывернуло от неспелой виноградины наизнанку.
Схватившись за руку Алекса второй рукой, кручу головой.
Гигантский свод арены выглядит космическим, и у нас места в глубине дальнего сектора прямо за одним из баскетбольных колец. Мне это совсем ни о чëм не говорит, потому что я смотрю баскетбол на «Мэдисон-сквер-гарден» первый раз в жизни, как и любой баскетбол в принципе.
Алекс ставит пакет с едой на пол между своих ног и, достав телефон, делает несколько быстрых кадров всего подряд.
— Ты уже здесь бывал? — спрашиваю, теряясь оттого, что он не предлагает сделать совместное фото.
— Да. Два раза. — Не поворачивая головы, сосредоточенно принимается за свой хот-дог, а у меня резко пропадает аппетит.
— Я не знала, — отвожу глаза, ужаленная его отстранëнностью в самое сердце.
— Не вся моя жизнь опубликована. — Ест он так, будто постился целый год.
Сняв крышку, запрокидывает голову и почти залпом выпивает стакан кофе, а потом смотрит куда угодно, только не на меня.
Это задевает меня настолько, что я готова расплакаться. Я бы умерла, но не смогла бы игнорировать его присутствие рядом.
— За кого мы болеем? — смотрю на арену, чувствуя, как поджимаются мои губы.
— Я болею за тех, кто в оранжевом. — Опускает на пол стакан. — Ты — понятия не имею.
— Тогда и я за оранжевых… — бормочу сдавленно, засовывая свои ладони между колен.
Мне неуютно рядом с ним. Такое… чëрт, такое у нас впервые!
Даже когда в детстве он рассказывал мне страшилки, от которых я потом не могла заснуть до самого утра, я не испытывала ничего подобного.
— Табло справа показывает счёт, — поясняет себе под нос, принимаясь за второй хот-дог. — На экранах слева — повторы. На первых рядах можно увидеть кого угодно: от президента до Бейонсе.
— Понятно… — Протягиваю ему синюю бейсболку, достав её из кармана. — Вот…
Посмотрев на неё, он поднимает руку и утирает ладонью плотно сжатый рот.
— Спасибо, а я тебе ничего не купил. — Забирает бейсболку и надевает её на свою русоволосую голову.
Взрываюсь.
— Ты думаешь, это мой подарок на Рождество? — смотрю на его профиль.
— Нет? — интересуется спокойно.
— Нет!
Обняв себя руками и надвинув на лоб козырёк собственной бейсболки, сквозь слëзы смотрю на арену.
— Хочешь пить? — протягивает мне колу.
— Не хочу… — говорю, отвернувшись.
Чувствую его глаза на своём лице, делая вид, что мне хотя бы на один процент интересно, кто там сидит на первых рядах.
Никто из них ему и в подметки не годится.
Я не знаю, что за игру он затеял. Но это… не для меня.
— Я… знаешь… я, наверное, пойду. — Собираюсь встать, но его рука вдруг сжимает моё плечо.
— Извини… — Притискивает меня к себе, кладя подбородок на мою макушку.