У меня было, конечно, огромное счастье — они у меня оба снялись в «Анне Карениной». И одновременно, как это всегда бывает со счастьем, одновременно случилось и огромное для нас для всех несчастье — и у одного, и у другого это была одна из последних ролей. У Саши Абдулова просто последняя, которую он довел до конца… Они уже давно не снимались вместе. И когда приходили на съемочную площадку, все начиналось с ревности.
Самая обаятельная и привлекательная
Я еще расскажу одну вещь, которую вообще трудно себе представить. Еще до того, как они сошлись на площадке с чувством ревности, вдруг мне позвонил Саша и сказал:
— Слушай, у тебя там все получается в «Карениной»?
— А что там должно получаться в «Карениной»?
— Я тебя прошу, попробуй меня на роль Каренина.
Анна Каренина
— Ты что, спятил, как это попробовать? Каренин — это только Олег, он десять лет хотел сыграть Каренина!
— Ну не будет дед играть Каренина…
— Саня, с какого переляху он не будет сниматься в «Карениной»?
— Ну знаешь, во-первых, у него может быть много других ролей, во-вторых, может быть, он уже перегорел?
— Сань, ты чего? Куда? С чего вдруг он перегорел, что случилось?
— Ну ладно, ладно, ладно, хорошо. У меня есть к тебе одна личная просьба. Попробуй меня на Каренина.
— Сань, это как же так?! Это же мы просто Олегу нож в спину и проворачиваем!
— Да ничего мы не проворачиваем… Я не исключаю, что он перегорел.
Это ему очень нравилось, такой внутренний посыл, что ему так и представлялось себе — такой перегоревший остов Олега Ивановича. Я тоже себе представлял такой эпизод из «Иванова детства» — сгоревший Олег Иванович. Но это ладно, это для красоты слова. А потом он сказал самое главное:
— Слушай, ну если Олег хорошо сыграет Каренина, а он его очень хорошо сыграет, все скажут: «Вот видите, Олег Иванович очень хорошо играет Каренина». Но это никого не удивит. А если я сыграю Каренина, все обалдеют, все просто обалдеют. И первый обалдею я.
— А ты почему обалдеешь?
— Потому что мне очень важно понять, что и во мне есть Каренин.
— Саш, ну это просто какая-то нелепица. Я, во-первых, должен как-то Олегу сказать, что я тебя пробую, на что я тебя пробую. Это как?
— Не надо ничего никому говорить. Ты меня сначала попробуй.
— А как я тебя попробую?
— По-человечески меня попробуй.
— Ну как по-человечески? На «Мосфильме»? Ну нужна же камера, оператор, грим тебе нужно сделать…
— Все сделаем.
— Как? Ну кругом же живые люди, вдруг они ляпнут Олегу?
— Мы тихо сделаем. Ночью…
— Как ночью? Как мы ночью будем пробовать Каренина?
— Да ночью, я с Люсей договорюсь. Я со всеми договорюсь. Все будет шито-крыто, никто не будет знать. Мы попробуем меня, и все.
— А если ты хорошо попробуешься?
— Вот тогда дело будет хреново.
— А может, тогда и не начинать хреновое дело? Если дело и так будет хреново?
— Нет, давай попробуем…
Анна Каренина. Съемки
И мы попробовали. И у Саши была совершенно замечательная, ну просто удивительная проба на Каренина. И я убежден, что Саша бы совершенно удивительно сыграл Каренина, если бы его не хотел играть Олег. И после того, как он попробовался, Саша ни одной секунды не настаивал на том, чтобы играть. Он знал, что пробы у него замечательные. Он даже напечатал большой портрет и повесил его у себя дома. Причем в той комнате, куда Олег не заходил, когда бывал у него в гостях. И ни одной секунды он не настаивал на том, что он хотел бы сыграть Каренина. В этот момент он снова положил руку на погон Олега Ивановича Янковского. И тут его даже скидывать не надо было. Он понял, что это та самая исключительной верности и надежности дружеская рука.
Анна Каренина
Они замечательно играли в «Карениной» парные сцены. У них их было несколько. И это было, это было очень похоже на игру двух великолепных джазовых музыкантов, потому что вобщем мы ничего не репетировали. Мы с оператором говорили: «Ты пройдешь сюда, а ты пройдешь сюда, ты встанешь там…» Дальше все решали полутона, полувздохи, полувзгляды. Вот та тончайшая сфера импровизационной великой музыки, тайну которой по-настоящему знают только великие джазовые музыканты, которыми они были вот в этих своих последних ролях… Кто же знал? Кто же это знал, кто предположить мог?.. Этими великими музыкантами-импровизаторами они были в своих последних парных сценах.
Саша был абсолютно грандиозным партнером! Это вообще исключительно редкое свойство и редкое качество актера. Он поразительно общался со всеми, с кем он партнерствовал, когда играл что-то такое, что его волнует и задевает. Это было исключительное чувство локтя. Как они играли с Сашей Збруевым в «Черной розе»! Это невозможно себе даже представить. И это тоже ведь невозможно поставить. Невозможно по кадрам раскадровать и сказать: «Ты вот так сделаешь, а внутреннее зерно — это он его за то-то бьет, за что-то бьет». Это только великие музыканты, когда они играют джаз, могут это сделать. И вот так мы сняли прекрасную сцену, потому как ясно, что Саша Збруев и Саша Абдулов, так же как и Олег Янковский с Сашей Абдуловым, — это практически единая плоть.
Анна Каренина
Анна Каренина
Но там же был еще Саша Баширов, который только-только появился, которого они оба не очень хорошо знали. Но как они приняли его в эту поразительную, так сказать, игру, импровизацию! Вспомнить это — и то радость! И все как-то быстро делалось! Было такое ощущение, что делается все. Вроде как мы ничего особо не делаем, а все делается само по себе. И эту вот безумную сцену вакханалии, которая называлась «Корабль уродов», мы сняли за один день — утром начали снимать, а вечером закончили. Это уму непостижимо, потому что это очень трудно! Это огромное количество перемен состояний, душевных перемен, каких-то переживаний, каких-то тонких нот и материй. Это уму непостижимо! За один день, не имея никакой железной раскадровки, сценария! Вообще ничего не было, кроме камеры, Юры Клименко, меня и артистов. И музыки… Музыки, которая решала все. Потом приехал Боря Гребенщиков, и мы кое-что подсняли к этой сцене. Это уже была вторая смена к этой сцене. Но это уже был Боря Гребенщиков.
Как они совершенно грандиозно играли с Таней Друбич и с Людмилой Михайловной Савельевой! Даже в любой джазовой музыке, в любой джазовой импровизации должен быть какой-то человек, который задает основной музыкальный тон. Вот этим основным музыкантом всех этих импровизационных безумств, конечно, был Саша Абдулов. Причем он никогда никого ничему не учил, никогда никому ничего не говорил: «Сделай так, сделай сяк!» Он был даже не деликатен, он был исключительно по-музыкантски расположенным партнером. Он говорит: «Слушай, а давай мы тут сделаем так, а давай мы тут сделаем так».
Я уже где-то рассказывал эту историю, но я ее повторю, потому что меня это поразило. Снималась наша с Таней дочка — двух— или трехлетняя Аня Соловьева. Играла ангела. И Саша к ней должен был подходить, о чем-то ее спрашивать. И Саша тогда еще не знал Аню. Не было ничего придумано, и Таня не разговаривала с ним, и я не говорил. Ну ангел и ангел, девочка и девочка: «Ой, Тань, это твоя дочка? Правда? Ну ты смотри, да?» Он подошел к ней, говорит: «Ну что, Анька, не боишься сниматься? Нет? Не боишься? А чего ладошки мокрые? Не бойся ничего! Давай мы сейчас все с тобой сделаем на пять». Аня говорит: «Да, хорошо, сделаем». — «Значит, так. Ты танцуешь, я захожу, облокачиваюсь. Потом два раза курну, а потом у тебя спрошу: „Ничего что я куру?“»
Анна Каренина
И так это запало всем в момент съемки, что потом все друг у друга спрашивали: «Ничего, что я куру?» Я потом через двадцать лет назвал свою книжку «Ничего, что я куру?». Это все сделал не автор сценария, это все сделала музыка, появление которой нужно было уловить, не пропустить, а дальше держать основной тон и играть. Вот это и есть игра, это и есть актерская профессия. Она игра, а не нудеж, умственный и интеллектуальный. С этой беспрерывной «птицефермой», где все стукают, стукают носиками, стукают и ищут это проклятое зерно, которое то ли им есть, то ли нет. Только стук носиков раздается. А иногда и стука носиков не слышно, а слышна музыка. Потому что артистическая профессия — это тоже музыка. А все остальное к этой музыке прикладывается как бы само по себе.
Удивительные взаимоотношения были у Саши с Таней Друбич, удивительные. Они обожали, когда у них были парные сцены. Они их ждали, им это было так интересно! И когда мы снимали чеховскую картину «О любви», никому в голову не могло прийти и сказать: «А кто будет лучше играть? Жаров и Андровская или Абдулов и Друбич?» Только пошляки и люди, которые абсолютно не любят и не понимают, что такое искусство, могли такое говорить, и могло им это в голову прийти. Потому что Жаров и Андровская — это два гениальных артиста огромной артистической ушедшей эпохи. А Таня и Саша — это два изумительных артиста эпохи новой. И они не соревнуются, они живут, живут каждый в своем времени честно, чисто и талантливо. И может быть, одна из самых главных любовных сцен, которые пришлось сыграть Тане и Саше, — это сцена, которая заканчивается вальсом в фильме «О любви» в новелле «Медведь». И я почему-то каждый раз не могу смотреть эту сцену без того, чтобы какой-то спазм не подходил… Настолько здорово выражены эти чувства, которые называются у людей любовью, в этой вобщем бессловесной немой сцене под великую музыку композитора Гаврилова.
У Тани с Сашей были и смешные моменты. Саша все время хотел Таньку каким-то образом втянуть в постоянное русло большого кинематографа. Ей все время звонили какие-то люди и говорили: «Извините, пожалуйста, нам ваш телефон дал Саша Абдулов». Потом она ему говорила: