учу постель, вселюсь... Может быть, есть в продаже дешевые будильники, здесь нет, а нужно. Приеду числа 30 января. Тогда возьму, наверное, всё, что надо, чтобы совсем хорошо устроиться — магнитофон, пододеяльники и т. п., лампу».
В 1979 году Александр написал, в частности, стихотворение «Ты поутру взглянул в своё окно...».
1980
В 1980 году Башлачёв часто приезжал в Череповец, во многом именно из-за сотрудничества с группой. Когда он находился в Свердловске, ему присылали мелодии на магнитофонных лентах, и он сочинял для них стихи.
По воспоминаниям друзей, Александр потом будет стесняться своих текстов, написанных для «Рок-Сентября». Александр Измайлов[84]: «Я, помню, укорял Сашу, когда слушал записи группы: «“Ах, как долго помнят губы вкус твоей губной помады”, — Саша, это пошлость, если узнают в деканате, тебе диплом не выдадут!» Он обижался, оправдывался: лучше быть понятым дураками, чем не понятым никем. И потом, им что ни напиши, они отметают всё, что сложнее поцелуя в подъезде». Однако далеко не все стихи, которые он писал в то время, становились песнями группы «Рок-Сентябрь». Некий перелом для Башлачёва знаменуется стихотворением «Ах, до чего ж весёленькая дата!..», в котором он говорит о неудовлетворенности своей средой: «совсем не там нам привелось родиться, а если там — то, значит, не тогда». Как и в переписке с госпожой «К», он ностальгирует по какому-то придуманному им безвозвратно ушедшему времени. Так или иначе, Александр довольно рано понял или почувствовал, что «здесь тупиком кончается дорога» [см. стихотворение «Ах, до чего ж веселенькая дата!..»]. Приблизительно тогда же было написано стихотворение «Давно погашены огни».
Черновые рукописи Башлачёва выглядят очень странно и интересно: слова написаны лесенкой, что-то выше, что-то ниже, так располагается множество вариантов. В строках есть пропуски для еще неподобранных слов. При этом в ранних рукописях он не зачеркивал много, а переписывал текст с изменениями и заново пытался заполнить пропуски словами, нашедшими свои места. Иногда один и тот же будущий куплет переписывался несколько десятков раз. При этом словам не было тесно, он не громоздил несколько куплетов на один лист. Пока вариант не приблизится к окончательному, Башлачёв работал над каждым компонентом отдельно. Константин Кинчев[85] рассказывает: «У него была выработана целая система. Если вы посмотрите его черновики, то там все исчеркано какими-то стрелочками: какое слово с каким должно сочетаться. Предложение должно выстраиваться по динамике с вектором, восходящим наверх. Каждое слово имеет определенное значение и должно завязываться с другим, с которым автор сочтет нужным в этой строке. Иногда предложение писалось таким образом: допустим, появлялось второе и пятое слово, а остальное было пустотой, и вот эту пустоту он потом заполнял. То есть складывал некий паззл. Принято считать, что это — поток, а художник его просто берет и записывает... Башлачёв совершенно иначе работал. Для него это была математика, в хорошем понимании этого слова». Сергей Смирнов[86] вспоминает: «Допустим, «Ржавая вода», сложная работа была над песней. Тетрадь 48 листов. Вот его стихотворение, причем большим куском. На следующей странице оно же по новой, изменения, перечеркивания, на следующей снова, снова, снова, и только на обложке этой тетради — чистый текст». Единичные сохранившиеся поздние рукописи Александра выглядят более хаотично [см. фото 14]. Нелли Николаевна однажды нечаянно выкинула черновики сына, приняв такую композицию слов за нечто несодержательное. К счастью, Александр тогда успел их спасти.
В феврале он писал родителям: «Вот уже которую неделю я здесь, но все вспоминаю о доме. Я теперь пострижен очень коротко и был уже на двух военных занятиях. Разбираем автоматы, учим устав и тактику боя с девяти утра до шести вечера по понедельникам. На днях будет распределение на практику. О результатах сообщу. Хочется поехать в Новокузнецк, это лучшее место, в крайнем случае, в Нижний Тагил... Мама, папа, посмотрели ли вы «Осенний марафон»[87], «Гараж»[88] и «Сибириаду»[89]? Не посмотреть хоть один — это ужасно, фильмы сильнейшие, а «Гараж» еще и полезнейший, впрочем, сами судите. Посмотрите!!! Я, наконец, прописан до 1983 года».
Каждый год летом студенты журфака должны были проходить практику в различных городах Советского Союза. После второго курса Александр на месяц был распределен в город Долматово на Урале, в газету «Исетский рабочий», хотя в своем письме еще от 5 декабря 1979 года он писал: «Хочу попробовать устроить практику домой [в Череповец], может быть, что и выйдет». Это выйдет позже, а тогда он был направлен в Долматово.
1981
После третьего курса Александр был распределен на практику в Хабаровск. 3 марта он писал маме с папой: «Недавно было распределение, все обошлось удачно, на практику поеду в Хабаровск, в краевую газету «Тихоокеанская звезда». Буду есть рыбу и купаться в одной и той же реке с китайцами — в Амуре. Обязательно выберемся во Владивосток, там недалеко. Мама, вместе с ботинками не забудь прислать мне плащ... Я сбрил вчера усы, мне так больше нравится».
Весной на факультет журналистики Уральского университета пришли представители Всесоюзного общества охраны памятников истории и культуры. Они попросили студентов поселиться в брошенных, предназначенных под снос деревянных домах на улице Сакко и Ванцетти, чтобы спасти их от уничтожения. Дом номер 22 действительно являлся памятником, так как ранее принадлежал крупным купцам Агафуровым. В здании уже отключили электричество к тому моменту, когда инициативная группа студентов журфака в составе: Александр Башлачёв, Евгений Пучков, Владимир и Наталья Кемы, а также чета по фамилии Мазий переехали туда из общежития. Вспоминает Ирина Горбачева: «Каждый свою комнату оборудовал, как мог. У Саши, например, было чудесное лежбище, которое состояло из ящиков из-под пива или молока, с ячейками, а сверху лежала деревянная дверь... Вечерами мы прекрасно проводили время, разжигали костер во дворе, пекли картошку, чего-нибудь распивали. Вроде бы дом в центре города и, в то же время, такое совершенно нереальное место. Было ощущение, что это очень далеко от города, потому что дом находится на маленькой, узенькой старенькой улочке. Соседние здания уже посносили, и он стоял в достаточно уединенном месте». В этом доме Александр прожил до окончания университета. Ему нравилось здесь, и он не переезжал даже на зиму. 22 декабря он напишет маме: «Живу нормально. Топим, тепло, лучше, чем в общежитии». Адрес этого дома упоминается в песне Башлачёва «Поезд», написанной в 1984 году. Его соседом по комнате был Евгений Пучков[90] — близкий друг Александра, который учился на курс старше. О встрече с Евгением, произошедшей существенно позже, рассказывает Дмитрий Бучин[91]: «Я так понимаю, что это был его самый близкий друг по Свердловску. Он, когда нас представил, говорит: «Ты вот, Дима, как физиономист, посмотри на него и скажи, где он может работать?» Парень небритый, поднятый воротник пальто. Ну, где угодно! Но я очень удивился, когда узнал, что он в милиции работает, какой-то офицер даже, кажется, в уголовном розыске. Парень очень тонкий, интересный человек». Евгений тоже писал стихи.
Весной в газете «Комсомольская правда» Александр прочитал приглашение к участию во Всесоюзном конкурсе молодежной песни «Золотой камертон». Музыканты группы «Рок-Сентябрь» ездили на запись в Москву и были отобраны для финала конкурса. Башлачёв тогда с ними не ездил.
В университете Александр участвовал в деятельности «Театра трех актеров». Рассказывает Сергей Соловьев, который тоже учился на факультете журналистики, но, будучи старше Александра, примкнул к театру раньше: «Я был на втором курсе, когда все началось. Нас было трое, еще два человека учились на курс старше меня, поэтому я был младшим актером. Когда они ушли, я стал старшим, и мне нужно было найти еще двух актеров. Тогда появились Сергей Нохрин[92] и Алексей Тюплин. Подавляющее большинство постановок было сделано в этом составе. Однажды был юбилей газеты «Вечерний Свердловск», нужно было прийти, поздравить коллектив. У нас город маленький, журналистов не так много, поэтому все друг друга знают. И тогда ребята пригласили Сашу, чтобы он заменил меня или кого-то другого, сейчас уже трудно сказать». Театр выступал на различных университетских мероприятиях. Один раз ребят пригласили на студенческую конференцию в Казань. Сергей продолжает: «Формальным предлогом для таких сборищ была «научная работа студентов». В Казань они уехали довольно большой делегацией разгильдяев типа этих троих. Там были Сергей Нохрин, Вася Нелюбин и Саня. Ничего свежего они не писали, переигрывали те пьесы, которые мы написали в свое время. Принцип у театра был такой — три персонажа и, соответственно, во всех названиях присутствовала цифра три: «Любовь к трем апельсинам», «Три мушкетера», сейчас уже трудно вспомнить. Самая серьезная работа — «Сто дней из жизни трех бывших насекомых». Там были три персонажа: мормыш Вова, божий коровк Толик и бабочка-капустница Леля. Это была насмешечка над журналистикой, которая тогда существовала. По сюжету мормыш рассыпается от старости, и на его место приходит другой. Так у нас на сцене происходила смена актеров. Эту пьесу они потом довольно часто ставили, поскольку она пользовалась популярностью, в особенности в журналистской среде. Саша ее все время уточнял». Василий Нелюбин: «Помимо собственно театра на факультете было много других поводов для постановки театрализованных представлений: посвящение в первокурсники, университетский смотр (конкурс