аша опять рассказывал о фильме».
Светлана Шульц: «Однажды он приехал. Моя дочь Анна лежала в больнице, ей, наверное, было года три. Он говорит: «Пойдем, сделаем ей концерт». Я говорю: «Пойдем». Тогда было невероятно встать под окнами детского отделения больницы, но мы это сделали. Когда уже появились врачи, мы ушли. Но ребенок с удовольствием прилип к окну, смотрел на все это».
3 октября Александр был принят на работу корреспондентом газеты «Коммунист». Год назад, на преддипломной практике, он работал в отделе писем, возглавляемом Людмилой Павловной Мамченко. У них сложились очень хорошие взаимоотношения. Приехав на постоянную работу, Башлачёв хотел попасть в тот же отдел, так как деятельность там представлялась ему самой интересной из всех возможных в «Коммунисте». Однако ему пришлось довольствоваться работой в партийном отделе. Александр писал Сергею Нохрину: «Что сказать о работе? Сережа, никогда, ты слышишь, никогда не переступай порога партийного отдела, где я сейчас имею место быть. Я ежедневно вкручиваю в свои пустые глазницы две электрические лампочки и начинаю освещать работу комсомола нашего славного города, но где-то к обеду спираль теряет свой накал, а после обеда наступают полные потемки». «Сверкающей змейкой скользит по клетям стана «150» горячая сталь...» — так начиналась статья поэта, носившая название «Силовое поле» («Коммунист» от 1 мая 1984 года). Казалось, что иногда он специально писал нарочито плохо, используя штампы: «Комсорг бригады Е. Губанова приняла это знамя во время праздничного приема молодых передовиков...» (из статьи «Алые вымпелы, алые маки», «Коммунист» от 15 июля 1984 года). Сергей Герасимов: «Ему, естественно, приходилось писать про комсомольский строй. Я хорошо помню, мы с Сашей Смирновым брали газету, где была его [Башлачёва] статья, и сидели с сухим вином, отдыхали. Я примерно помню: «Вот стальная балка взмыла вверх...» Он так образно писал, мы полночи могли просмеяться над этими строчками. Он умел преподнести статью так, что и вашим, и нашим. С одной стороны, он все обстебывал, что было абсолютно очевидно, с другой стороны, ребята из комсомола, из партии, не понимали этого, им очень нравилось». Некоторые свои статьи Башлачёв публиковал под псевдонимом А. Уральцев.
17 октября Александр писал Сергею Нохрину: «Слово «Урал» действует на меня магически неотразимо. Вспоминая Свердловск, я смахиваю с ресниц капли сухого вина. А при фамилии «Нохрин» мне хочется встать и медленно идти на восток пешком. Но я заставляю себя сидеть за радикулитным столом и терпеливо ждать от тебя письма... Жизнь моя размеренна и покойна. Большей частью провожу время дома, где и пиво — не пиво, и водка — не водка, а всё какие-то диетические эрзацы. Я все время испытываю острую физическую боль какой-то непоправимой утраты, и даже глушитель суеты, который я включаю на полную мощность, не способен ее обмануть. Мне кажется, что все мы круто влипли в стену, взяв большой разбег в свое время. И самое странное, что это «свое время» уже никогда не станет своим. Ты меня очень скоро поймешь, проскрипишь еще: «Да, не так как-то всё». Написал несколько песен. Я предложил Измайлову такой вариант — он шлет пленку тебе, ты — мне, я — ему. Эти три пленки будут ходить по кругу, непрерывно пополняясь. Тебе это сделать легко, используй магнитофон брата. Пожалуйста, выкрои время. Всех своих немногочисленных друзей я уже достал ностальгическими воспоминаниями о тебе и всех остальных, многие рвутся в Свердловск, чтобы повидать тебя, но будут согласны услышать твой голос на пленке. На 7 ноября я, видимо, не приеду [в Свердловск]. Лучше приеду на «весну факультета», дней на восемь. Встретимся с тобой и старичком [Измайловым]... Все-таки я очень тебе завидую, что ты можешь, когда захочешь, увидеть Кельников, Павловых [университетских преподавателей]... Хотя ты, наверное, этого не захочешь. Я завидую тебе, что ты можешь увидеть себя в зеркале — я бы тоже хотел увидеть тебя в зеркале». Александр часто рисовал на страницах писем. Так, например, на одной только странице этого письма нарисованы очередная картина Льва Давидовича Перловича «Жизнь», представляющая собой изображение кубика Рубика, а также «портрет С. Нохрина (фрагмент ушно-затылочной части)».
В 1983 году Башлачёв написал песни «Галактическая комедия», «Грибоедовский вальс», «Королева бутербродов», «О, как ты эффектна при этих свечах...», «Палата № 6», «Рыбный день», «Сегодняшний день ничего не меняет...», «Трагикомический роман», «Хозяйка», а в декабре еще и «Новый год».
1984
Уровень культуры обслуживания, соревнования водителей транспорта и новости металлургической промышленности не являлись предметами интереса Александра даже как журналиста. Он был в газете «Коммунист» на хорошем счету, и в какой-то момент ему позволили открыть рубрику «Семь нот в блокнот» на молодежной странице, которая называлась «Горизонт». Первая статья в этой рубрике появилась 22 января 1984 года, она носила название «Этот спорный “Рок-Сентябрь”». Здесь Башлачёв уже писал о музыке, излагал впечатления от посещения разнообразных мероприятий (в частности, второго фестиваля Ленинградского рок-клуба), сетовал на нехватку концертных площадок, продвигал идею создания рок-клуба в Вологодской области и так далее. В названии рубрики уже давало о себе знать будущее особое внимание Александра к морфологии слов. Потом будут формулы: «...дух замешан на воздухе», «...любой удар ты должен принимать как великий дар», «искусство» против «естества» и многое другое. В своем последнем интервью Андрею Бурлаке[118] в июле 1987 года Александр скажет: «Возьми хотя бы название города — «Питер». В моей голове оно читается «Пи-итер». Но это слово для меня связано не с пиететом, а с корнем «пить». Это гораздо проще. Я, в основном, стараюсь идти к старым корням. Я глубоко убежден, что любой город хранит в себе свою древнюю географию. Люди ее не помнят, но она есть. Это очень важно. В одном месте была березовая роща, в другом рос столетний дуб, еще в каком-то была топь. И они естественным образом связаны с нашим временем. Эта нить, связь времен, никогда не рвалась. Скажем, где была топь, там никогда не построят храм. Через двести лет на месте березовой рощи — спокойный район, где была топь — наоборот, опасный, так или иначе. А где был дуб — срубили его и построили храм. Самое главное, когда лес рубят, его рубят на корню, то есть корни всегда остаются в земле. Они могут тлеть сотни лет, могут смешаться с землей, но они остаются — корни этих деревьев. По моему убеждению, это не может не влиять на весь ход последующих событий. Главное — корни. Вот если лес вырублен, то все корни выкорчеваны должны быть...»
В начале года Башлачёв съездил в Ленинград и вернулся в Череповец.
1 мая Александр находился в Свердловске вместе со своими друзьями Василием Нелюбиным, Александром Измайловым, а также другими однокурсниками. Они участвовали в первомайской демонстрации вместе со студентами журфака. Василий Нелюбин: «В тот день был какой-то фантастический снегопад, было парализовано все движение не только на улицах города, но были закрыты вокзал и аэропорт. Мы искренне радовались дополнительному дню отпуска». Отношения Александра и Татьяны Авасьевой прерывались на какое-то время, но именно после этого визита они восстановились.
Татьяна Владимировна Кобрина: «В мае, за день до моего дня рождения, я встречаю на улице Сашу. Я его спрашиваю: «А что ты не зайдешь никогда?» Он сразу обрадовался: «А я приду!» Ему было нужно выговориться. Бывает, вслух расскажешь, и становится ясно, что да как, тогда сам принимаешь решение. Это был тот самый случай. Он пришел с гитарой на следующий день, на мой день рождения. Нас было четверо: я, Матвей, одна моя подруга и Саша [Вячеслав ухал в марте]. Мы сидели, пили, ели, а он всё играл и играл. Потом спрашивал: «Ну, как?.. А это как?.. А можно еще?» Чувствую, что что-то необыкновенное происходит в эту минуту, но своим советским воспитанием не могу понять, оценить. Я говорю: «Конечно, Саша, пой». Он весь светился в ожидании, был в раздумье, ехать ему в Ленинград или нет. Приводил аргументы за и против. «Мне такой-то человек сказал то-то, а ему можно доверять!» Как девушка, которая собирается выйти замуж, он ожидал чего-то хорошего...» [см. фото 16]. В результате Александр поехал в Ленинград.
В мае Башлачёв побывал на втором фестивале Ленинградского рок-клуба (18–20 мая). В этот же приезд Александр купил себе гитару. Это была его первая гитара. Инструмент он осваивал самостоятельно.
Башлачёв вернулся в Череповец. 25 мая он с друзьями был на дне рождения Андрея Шульца [см. фото 17].
Летом Александр с Максимом Пермяковым на несколько месяцев сняли комнату на улице Металлургов, дом 8. В ней Сергей Смирнов впервые записал квартирный концерт Башлачёва. Сергей вспоминает: «Я собрал людей, у Сашки был концертный микрофон, у меня был магнитофон «Дельфин». Первый микрофон поставили на стойку, второй, который от магнитофона, держали в руках. Было примерно шесть-семь слушателей, в том числе «Сяся» [Максим Пермяков], Башлачёв окрестил его так. Сяся подыгрывал на гитаре, Башлачёв иногда говорил: «Здесь не надо». Концерт закончился, вдруг врываются менты! И начинают: «Что вы здесь делаете, почему соседи на вас жалуются?!» Сидим, пришли друзья, поем. Бутылка вина даже запечатана была. Может быть, это спасло. Оказалось, что сосед пьяный пришел и поругался с женой... В конце концов, увезли соседа. Здесь, по всей видимости, начался конфликт, поскольку это были хозяева. Скоро Саша с Максом съехали с этой квартиры». Запись целиком не издавалась, однако две песни вошли в альбом «Башлачёв I» (треки 17, 18).
Приезжая в родной город, Александр нередко приходил в компанию друзей, чтобы исполнить новые песни, однако интереса они не вызывали. Рассказывает Сергей Герасимов: «Одно дело сейчас о нем говорить и другое дело — когда бок о бок живешь рядом с человеком, потом он приезжает, берет гитару и начинает п