Кроме того, в сентябре проходили свадебные гулянья у Рашида Нугманова в Алма-Ате. Точную дату свадьбы назвать нельзя, так как регистрации как таковой не было. Александр преподнес молодоженам в подарок песню «Рашид + Оля», исполнив ее в первый и последний раз. К счастью, Рашид записал его тогда, и фонограмма сохранилась. На свадьбе было весело. Вспоминает Святослав Задерий: «Он [Башлачёв] был массовиком-затейником, душой компании. Оделся сатиром, нацепил простыню, повесил там гроздь винограда». Александр и Святослав провели в Казахстане много времени. Ходили в Киргизию через горы. Были многочисленные квартирники, а также концерт Башлачёва в Свято-Вознесенском кафедральном соборе Алма-Аты. По воспоминаниям[233] Рашида Нугманова, Александр называл этот период жизни «яблочные дни». Под Алма-Атой, на берегу реки Аксай Башлачёв написал на песке крупными буквами: «Вся власть поэтам». Поездка была насыщена приключениями. Вспоминает Анастасия Рахлина: «Они уехали в Алма-Ату и пропали капитально... Он даже не звонил оттуда, а звонить он и не мог, потому что к тому моменту мы с моей подругой Светой поменяли квартиру, и так мы с Саней потерялись. Я повстречала Кинчева, который с подозрением меня спросил: «А это правда, что Башлачёв и Задерий работают дикторами на алма-атинском телевидении?» Я сказала, что не знаю, может быть, и правда».
Рашид Нугманов предлагал Александра на роль Бананана в фильме «Асса» своему педагогу Сергею Соловьеву[234]. Рассказывает[235] Рашид: «Когда Соловьев искал кандидатуру на роль Бананана, именно я посоветовал ему СашБаша... Соловьев приехал в Алма-Ату, и я привел к нему СашБаша со Славой Задерием. Он спел свои коронные песни и впечатлил Соловьева, однако выбор в конечном итоге пал на Африку[236]». Из Казахстана Александр и Святослав вернулись в Москву.
Из Москвы Александр поехал в Череповец. 24 сентября он был на дне рождения своей школьной подруги Марины Зиничевой.
26 или 27 сентября состоялся второй концерт для друзей на Соборной горке.
В Череповце Александр традиционно встречался с Андреем Хариным. Андрей вспоминает: «Мы с ним разговорились на тему, кто что сейчас читает, а он говорит: “А я ничего уже не читаю... вообще ничего... Не то что мне всё это неинтересно, но что-то наподобие того”. Меня это немножко удивило... Еще он как-то сказал: “Чем дальше, тем грустнее”».
В октябре состоялся квартирный концерт в Москве, в доме 15 по Смоленскому бульвару[237]. Его записывал Олег Коврига. Три песни, исполненные тогда, были изданы на альбоме «Башлачёв VI» (треки 1, 2, 7).
6 или 7 октября состоялось открытие сезона Ленинградского рок-клуба на улице Рубинштейна, 13. Вспоминает Алексей «Полковник» Хрынов[238]: «Мы [с Александром Терешкиным[239]] умудрились еще сидячие места занять! В рок-клубе же всегда мест было в десять раз меньше, чем желающих, и вдвое меньше, чем вошедших. Вдруг протискивается худосочный, маленький патлатый субъектик и втискивается между нами и соседями, там, где ручка у кресла, по идее. Говорит: «Ребятишки, давайте вы ножки-то сдвиньте, а я тут присяду». У него задница-то с кулачок. Сашка Терешкин говорит: «А рядом-то с тобой знаешь кто сел? Башлачёв!» Я был поражен». Тогда Башлачёв и Хрынов так и не познакомились.
В октябре Александр переехал жить в Комарово, на дачу семьи Ирины Линник. Позже, 8 октября 1992 года, Федора Чистякова[240] поместят в следственный изолятор «Кресты» за нанесение Ирине тяжких телесных повреждений. Федор решил, что во всех его злоключениях виновата эта инфернальная женщина, и попытался ее убить. А тогда Башлачёву было катастрофически негде жить, и он согласился даже на вариант, обрекший его на то, чтобы ездить в город на электричке. Он поселился не в огромном доме, который было не протопить зимой, а в маленькой пристройке. Александр прожил там до января. Рассказывает Анастасия Рахлина: «Я туда приезжаю. Они сидят. Какой-то чувак с буддийскими колокольчиками... Ирина играет на пиле. Саня сидит со специально расстроенной гитарой, и они камлают таким образом. При этом зима, люди спать ложатся на рассвете, а просыпаются, когда солнце уже зашло. Недолго и чокнуться... Его там накрыло будьте-нате».
3 ноября Александр устроился на работу в легендарную котельную «Камчатка». В его трудовой книжке появилась запись: «Городской ремонтно-строительный трест № 1 УКР. Зольщик». Вспоминает Сергей Фирсов: «Реально трудился он одни сутки, а так был «в творческом отпуске», как мы тогда говорили, был на «подвесе», официально числился на «Камчатке», а деньги за него другой получал. Иногда он приезжал, забирал деньги». Анатолий Соколков, более известный как «Начальник», так написал[241] о Башлачёве: «Вокруг Сашки вообще очень много народу роилось. Никто не знает, что он приедет [в котельную], а народ уже сбегается со всего города. Саня постоянно пел. Приходит — сразу берет гитару. Он был человек очень веселый. Он пел куплет своей песни, потом вставлял куплет Гребенщикова, потом куплет Цоя. Он очень любил их дразнить. То есть он переделывал их песни на русский народный манер. Много было таких переделанных песен: «Бездельник» цоевский совершенно на другой мотив».
Александр умел играть на папиросе как на губной гармошке. Сергей Фирсов рассказал, что однажды приезжал Удо Линденберг[242] и его повезли на репетиционную точку группы «Аукцыон»[243]. Там Сергей и Александр впервые увидели баночное пиво. В какой-то момент Башлачёв вылез на сцену и исполнил что-то на «беломорине». Линденберг был в неописуемом восторге. Дмитрий Ревякин вспоминает, что Александр играл на папиросе и в Сибири: «Он сделал из «беломорины» дудку и подыгрывал на ней или на расческе Задерию, когда тот пел свои песни».
7 ноября к Александру в Комарово приехала сестра.
В конце ноября Башлачёв отправился в Череповец. О событиях, связанных с несколькими последними его визитами, рассказывает Сергей Герасимов: «Смысл жизни — одна из тем, которые мы обсуждали постоянно. Надо сказать, что я в то время [в начале 80-х годов] уже стал приходить к Богу, похаживал в церковь. Много разговоров у нас было о Боге. Он, в общем-то, был атеистом. Сначала у нас не было серьезных споров, потом я все больше и больше приходил к Богу, а он-то не стремился к нему и вообще по своему мироощущению, конечно, был язычником. Для него неземной разум был чем-то нереальным. Он жил сегодняшним днем, здесь и сейчас. Вся жизнь заключалась в том, что здесь. Причем это действительно была полноценная жизнь, богатейший внутренний мир! Когда он уже жил в Питере, во второй или третий его приезд с конца, он специально приехал, чтобы креститься. Видимо, он каким-то образом созрел, но в Питере не хотел этого делать. Может быть, он решил приехать сюда, потому что у нас был один общий знакомый дьякон, бывший музыкант, Вячеслав Дубров. Он как раз играл в «Белых Грифах». Саша приехал к нему. Чего он его выбрал?! Думал, что тот ему поможет? Вот он пришел с этой просьбой, на что Дубров ответил: «Ты что, с ума сошел? Куда ты лезешь?! Не созрел ты для этого!» Он здорово Сашу обидел. Еще через приезд или в следующий приезд, когда мы с ним встретились, это была уже финальная точка всем нашим разговорам о Боге. Он сказал одну-единственную фразу. По-моему, он меня тогда по фамилии назвал, хотя обычно всегда всех своих близких друзей он называл не просто «Сережа», а «Сереженька», «Сашенька», «Настенька». Такие у него были уменьшительные имена, а тут он назвал меня просто по фамилии и сказал одну-единственную фразу: «Герасимов, ты был прав!» Он все равно пришел к Богу, для меня это абсолютно точно». По воспоминаниям друзей, будучи в Москве, Александр ходил в церковь на улице Галины Неждановой.
Однажды зимой Башлачёв и Анастасия Рахлина ночевали в котельной «Камчатка». Анастасия вспоминает: «Я проснулась ночью оттого, что Сашка не спал. И он как-то понял, что я проснулась, хотя я просто открыла глаза. И вот тогда он что-то сказал про то, что он хочет умереть. Единственное, что я нашла тогда ответить, это: “Давай тогда вместе”, — потому что подумала, что, по крайней мере, меня тогда предупредят. Он сказал: “Ну давай”».
Зимой Александр был в Горьком, где познакомился с Алексеем «Полковником» Хрыновым и дал три квартирных концерта: два у Марины Кулаковой[244] и один у Виктора Ходосова[245]. Концерт у Виктора они играли совместно с Хрыновым. Алексей рассказывает: «Мы тогда на «митьках»[246] торчали, тогда пришли трактаты шинкаревские. Мы вышли курить, и я спрашиваю его: «Саш, а ты — “митёк”?» — «Я — Сашок. А ты, — говорит он, — Лешок», — в шуточку. Народу [на квартирнике] много, но он подошел почему-то именно ко мне и говорит: «Пойдем с утра пивка попьем?» А времена-то были тогда тугие насчет пивка-то. Единственное место, где можно было в городе попить пива, — это пивной бар «Скоба». Я с утра пришел, забились ко времени, я занял очередь (чтоб войти туда, это ж надо было очередь отстоять), и моя очередь подходит, а его все нет. Уже и время-то вышло. Я думаю: значит, уже не придет. Грустно заказываю себе кувшинчик пива, сижу, разговариваю с каким-то мужиком напротив. Вдруг так сзади — бум! — на меня кто-то наваливается. Саша вошел, причем минуя эту очередь каким-то образом. Что я тогда отметил: человек, водила, сидевший рядом, рассказывал о своих житейских проблемах, а Саша настолько был далек от всего этого, что вообще не понимал, о чем тот говорит. И он как-то так на него посмотрел, и тот замолчал...»