о такое народ без Духа? Это мы уже видели.
АК: Рок не может быть у нас русским народным, так сказать...
АБ: Я же говорю, что мы путались в рукавах чужой формы очень долго. Мы приняли ее как свою, а ведь это очень близко всё, очень близко, потому что это — плач, а плачут во все времена, во всех странах, и с самого раннего детства.
АК: Как вы думаете, послушав такую песню[298], в чем могли бы вас упрекнуть люди?
АБ: Они могли бы упрекнуть меня только в том, что они сами не в состоянии спеть такую песню, и поэтому не в состоянии оценить ее, полюбить. Люди злятся, потому что не могут объяснить.
АК: Так просто?
АБ: Я думаю, что да. Я думаю, что зло всегда бессильно, а бессилие как раз и злит.
АК: Не раздражит, не разозлит текст?
АБ: Кого конкретно вы имеете в виду?
АК: Я имею в виду Ивана Ивановича Иванова из Свердловска, с улицы Юбилейной.
АБ: Я жил в Свердловске пять лет, мы с Иваном Ивановичем знакомы, я ему пел, и он меня понял. Я хочу, я стараюсь, чтобы все поняли. Понимают не все. Значит, я пою для себя и для тех, кто мне близок. Мы говорим: «Как ты относишься к кому-то?» — предполагая, что уже относимся, и вопрос стоит именно «как?». Если человек далек от меня, у него — свой путь, у меня — свой. У него свои познания. Но в принципе мы идем тем же самым путем, к одному и тому же источнику огня. И если мы вместе, то в каком-то одном месте с ним, и мы поймем друг друга.
Москва, 11 мая 1986
Интервью было опубликовано в следующих изданиях:
• Александр Башлачёв «Стихи». М.: Х. Г. С., 1997[299].
• Александр Башлачёв «Как по лезвию». М.: «Время», 2005.
4. Интервью Джоанне Стингрей в квартире Бориса Гребенщикова
ДС[300]: Когда ты начал писать?
АБ: Думаю, что года полтора назад.
ДС: А когда ты был моложе, чем ты занимался?
АБ: Когда мне было три года, я написал свое первое стихотворение, о летчике. Я с тех пор продолжал писать, но...
Есть вещи, которые можно не писать, а есть вещи, которые нельзя не писать.
ДС: Каким образом люди знакомятся с твоими произведениями? У тебя есть что-то выпущенное? Ты как-то это записываешь и распространяешь?
АБ: Нет. Я пою для друзей, там, куда меня позовут. Ну, а другом я считаю любого человека, который меня понимает. И я думаю, что друзей все больше.
ДС: Что-нибудь записано у тебя?
АБ: Нет. Я не готов к этому.
ДС: О чем же ты, собственно, поешь?
АБ: О чем?.. Russian soul[301]... О чем...
О себе я в основном пою. То, что внутри. О чем же я могу петь вне себя?!
ДС: Какие-то русские или западные поэты повлияли на тебя? Как ты считаешь?
АБ: Как я считаю?..
Я думаю, всё, что мы есть, — это, так или иначе, сумма каких-то влияний. Это есть влияние любви. Там, где я нахожу любовь... Не зря же люди жили, скажем так. Это влияет на меня и на сотни других, на тысячи, на миллионы. Вот так вот скажем.
ДС: Как ты думаешь, что будут испытывать иностранцы, если услышат твои песни, не зная языка? Поймут ли они что-то по подаче?..
АБ: Я думаю, что поймут. Я хорошо понимаю англоязычную народную музыку. Не знаю, о чем там поется. И я считаю, что корень-то один и тот же. Корень. Все дело в корне.
ДС: У тебя есть надежды на будущее? И думаешь ли ты о будущем?
АБ: Конечно. У меня не только надежда, у меня есть еще вера и любовь.
Но у меня нет цели.
ДС: Ты женат? Ты никогда не был женат?
АБ: Нет.
ДС: А любил?
АБ: И люблю, и буду любить.
Но цели у меня нет. Какая может быть цель? Потому что любая конкретная цель — она предполагает... Человек сразу думает, что ее нужно как можно скорей достичь. И поэтому начинает бежать, не замечая ничего вокруг себя.
ДС: У тебя были проблемы с официальными органами, которые слышали твои песни?
АБ: Нет. Нет, никаких проблем.
ДС: Ты хотел бы стать официальным поэтом?
АБ: Нет. Ну, что значит «стать официальным поэтом»? Это очень трудно... Что значит «стать официальным поэтом»?
Я был бы рад, если бы мои песни, скажем, записала фирма «Мелодия». Почему бы и нет?! В смысле — записала бы то, что я делаю. Это бы означало какую-то перемену в том, что вокруг нас, но я не верю в эту перемену. А в той ситуации, которая есть, я не хотел бы стать официальным поэтом и не стану.
ДС: Представь, что все то, что мы сейчас снимаем, будут показывать по американскому телевидению. Что бы ты хотел сказать своим потенциальным зрителям, раз у тебя есть такая возможность?
АБ: Сложный вопрос... Да нет, мы все живые люди, в общем... Не знаю, очень трудный вопрос, что бы я сказал американцам... Я никогда не думал об этом.
Я знаю, что и там нашлись бы люди, которые поняли бы меня, и те, которые точно так же не поняли бы. Там бы нашлись у меня и друзья, и...
Америка — это очень далеко, и я туда никогда не попаду и... Я рад, что я живу в России, и дай Бог мне здесь умереть. Здесь очень весело, на самом деле.
ДС: Тебе хотелось бы путешествовать?
АБ: Да. Я и путешествую.
ДС: За границу, в какие-нибудь другие страны?
АБ: В общем — да, конечно, хотелось бы... Посмотреть, конечно.
ДФ[302]: Когда ты говоришь с людьми, с друзьями, что ты им хочешь сказать в первую очередь? О чем ты с ними говоришь?
АБ: О том, что у них болит.
ДФ: Что для тебя более важно: твоя подача, пение или поэзия?
АБ: Ну, spirit[303]. Дух.
??[304]: Я думаю, что все важно.
АБ: Да, конечно. Тут трудно делить. Но когда-то я думал, что стихи важнее. Я обращался к разуму. А теперь я понял, что нужно обращаться к душе все-таки.
ДС: А где ты родился?
АБ: Город Череповец Вологодской области.
ДС: Кто-нибудь в твоей семье поет?
АБ: Нет.
ДС: Пишет?
АБ: Нет.
ДС: (Сестре.) Incredible![305] (Башлачёву.) Пиздец! Если ты когда-нибудь начнешь путешествовать, то мы тебя приглашаем к себе.
АБ: Хорошо... Это будет вынужденная мера.
ДФ: Спасибо.
Съемка прекращается и возобновляется через некоторое время.
ДС: Что тебе необходимо в твоем деле в первую очередь? Струны или еще какая-то фигня?
АБ: У меня есть одна проблема, мне нужно зубы вставить.
ДС: А кроме этого?
АБ: Да нет.
ДФ: (Всем.) Он выглядит очень счастливым.
ДС: (Всем.) Он производит впечатление очень счастливого человека.
АТ[306]: (Всем.) Да, он очень счастлив. Ему есть что сказать — это главное.
ДФ: У тебя нет никакой официальной работы?
АБ: Нет.
Ленинград, май 1986
Интервью публикуется впервые.
Приводится по видеозаписи.
5. Интервью Александру Старцеву и Игорю Леонову на устном выпуске журнала «Рокси» в ДК Ильича
АС: Санечка, ты где родился?
АБ: ...И зачем?
АС: С двойным интересом послушаю.
Расскажи нам свою краткую биографию. Ну, давай, чего уж там стесняться. Как ты...
(Обращается к зрителям.) Ребята, вам интересно это? Как человек сидит-сидит в своем городе каком-то, не в Ленинграде, и вдруг он что-то такое слышит... Полное безумие наступает, охреневание, и вдруг он начинает заниматься рок-музыкой. Как это происходит? Вот мне это страшно интересно, например. Саша, как это у тебя происходило?
АБ: Мне было три года. Я родился рядом с письменным столом. По причине малого роста я не мог дотянуться до чернильницы. Посему я сочинил свое стихотворение в уме. И тут же его забыл. А через много лет вспомнил третье четверостишие. Могу его привести...
Это действительно так. Я подбежал к дедушке. Рассказал ему всё. Но третье четверостишие я расскажу теперь. Оно звучало так:
Налётчик был бывалый ас.
Он вывел самолёт из пи́ке,
И самолёт пришёл домой,
Как будто ехал коммюни́ке.
Я не знал, что такое «коммюни́ке», но... это была рифма... к слову «пике».
АС: А дальше?
АБ: То есть это было именно там, где... В том же городе, где я родился тремя годами раньше. На три года раньше я родился.
АС: А где ты родился?
АБ: Город Череповец.
АС: А как у тебя возникла идея взять в руки гитару? Или не идея, но как она к тебе в руки попала?
АБ: Я не помню.
АС: А кто из советских людей, которые поют на русском языке, на тебя произвел максимальное впечатление?
Я тебе могу рассказать про мое впечатление. В твоем творчестве есть несколько моментов, которые в первую очередь приходят на ум мне как знатоку рок-музыки. «А» — Майк.
АБ: Конечно.
АС: «Б» — Высоцкий. Совершенно отчетливо.
АБ: Да.
АС: И «Г» — очень местами Гребенщиков.
АБ: Конечно.
ИЛ: Я бы сказал не «Г», а «БГ».
АС: Может, ты что-то скажешь по этому поводу?
АБ: Мне нечего добавить.
ИЛ: Чтобы дать тебе возможность расслабиться...
АБ: Пятерка?
ИЛ: Нет, к сожалению...
АБ: Тогда это не возможность расслабиться.
ИЛ: Расслабиться по другому поводу... Два года назад я тебя как-то измучил. Когда еще ты... Ну, скажем грубо, только что приехал. Мало кто понимал, о чем идет речь. Я у тебя как-то взял интервью. Ты помнишь такое?
АБ: Я тебе его дал!
ИЛ: Это была очень сильная история.
На самом деле то, что ты сказал тогда, является прямым ответом на вопрос (читает записку): «Скажите, считаете ли вы себя рокером? Кстати, как вы относитесь к нашим рок-деятелям?» Вот на первую часть вопроса, «считаешь ли ты себя рокером?», если хочешь — можешь отвечать. Ответ на вторую часть я могу процитировать почти дословно (у меня такая память — не скажу, что в милиционеры можно идти, но...): «Мне нравится цвет знамен, под которыми идет гвардия Гребенщикова, но не хочется становиться сержантом в этой гвардии».