— Товарищи, спокойнее! Ответим с дипломатией...
Но ярость благородная вскипала, как волна.
— Ту вашу дипломатию в упор к отцу и матери! —
— Кричала с места станция Октябрьская Шахна.
— Ответим по-рабочему... Чего там церемониться...
— Мол, на корню видали мы буржуйские харчи! —
Так заявила грамотный товарищ Устъ-Тимоница,
И хором поддержали ее Малые Прыщи.
Трибуну отодвинули. И распалили прения.
Хлебали предложенья, как болтанку с пирогом.
Объявлен был упадочным процесс пищеварения,
А сам Шиши — матерым, подсознательным врагом.
— Пущай он, гад, подавится Иудиными корками!
— Чужой жратвы не надобно. Пусть нет — зато своя!
Кто хочет много сахару — тому дорога к Горькому!
А тем, кто с аппетитами — положена статья...
И населенный пункт 37-го километра
Шептал соседу радостно: — К стене его! К стене!
Он — опытный и искренний поклонник стиля «ретро»,
Давно привыкший истину искать в чужой вине.
И диссидент Шиши горел красивым синим пламенем...
— Ату его, вредителя! Руби его сплеча!
И был он цвета одного с переходящим знаменем,
Когда ему товарищи слепили строгача.
А, впрочем, мы одна семья — единая, здоровая.
Эх, удаль конармейская ворочает столы.
Президиум — «Столичную», а первый ряд — «Зубровую»,
А задние — чем бог послал, из репы и свеклы.
Потом по пьяной лавочке пошли по главной улице.
Ругались, пели, плакали и скрылись в черной мгле.
...В Мадриде скисли соусы. В Париже сдохли устрицы.
И безнадежно таяло в Брюсселе крем-брюле.
Сентябрь 1984
(Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)
Чёрные дыры
Мы хотим пить
Но в колодцах замерзла вода.
Черные, черные дыры
Из них не напиться
Мы вязли в песке и скользили по лезвию льда
И часто теряли сознание и рукавицы
Мы строили замок, а выстроили сортир
Ошибка в проекте, но нам, как всегда, видней
Пусть эта ночь сошьет мне лиловый мундир
Я стану хранителем времени сбора камней[36]
Я вижу черные дыры
Холодный свет.
Черные дыры
Смотри, от нас остались
Черные дыры
Нас больше нет
Есть только
Черные дыры
Хорошие парни, но с ними не по пути
Нет смысла идти, если главное — не упасть
Я знаю, что я никогда не смогу найти
Все то, что, наверное, можно легко украсть
Но я с малых лет не умею стоять в строю
Меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг
И мне надоело протягивать вам свою
Открытую руку, чтоб снова пожать кулак
Я снова смотрю, как сгорает дуга моста
Последние волки бегут от меня в Тамбов
Я новые краски хотел сберечь для холста
А выкрасил ими ряды пограничных столбов
Чужие шаги, стук копыт или скрип колес
Ничто не смутит территорию тишины
Сегодня любой обращенный ко мне вопрос
Я буду расценивать, как объявление войны
Сентябрь 1984
(Приводится по рукописи, 1984)
Зимняя сказка
Однозвучно звенит колокольчик Спасской башни Кремля.
В тесной кузнице дня лохи-блохи подковали Левшу[37].
Под рукою — снега. Протокольные листы февраля.
Эх, бессонная ночь... Наливай чернила. Все подпишу![38]
Как досрочник ЗК два часа назад откинулся день.
Я опять на краю знаменитых вологданьских лесов.
Как эскадра в строю, проплывают корабли деревень.
И печные дымы — столбовые мачты без парусов.
И плывут до утра хутора, где три кола — два двора,
Но берут на таран всероссийскую столетнюю мель.
Им смола — дикий хмель.
А еловая кора им — махра.
Снежок — сахарок,
А сосульки им — добра карамель.
А не гуляй без ножа. Да дальше носа не ходи без ружья.
Много злого зверья. Ошалело — аж хвосты себе жрет.
А в народе зимой — ша! Вплоть до марта — боевая ничья!
Трудно ямы долбить. Мерзлозем коловорот не берет.
Ни церквушка, ни клуб.
Поцелуйте постный шиш вам баян!
Ну, а ты не будь глуп.
Рафинада в первачок не жалей.
Не достал нас «Маяк». Но концерты по заявкам сельчан
По ночам под окном исполняет сводный хор кобелей.
Под окном по ночам то ли песня, то ли плач, то ли крик.
То ли спим, то ли нет. Не поймешь нас — ни живы, ни мертвы.
Лишь тропа в крайний дом над обрывом вьется, как змеевик.
Истоптали весь снег на крыльце у милицейской вдовы.
Я люблю посмотреть, как купается луна в молоке.
А вокруг столько звезд! Забирай хоть все — никто не берет.
Значит, крепче стал лед. Мерзни, мерзни, волчий хвост на реке!
Нынче славный мороз... Минус тридцать[39], если Боб нам не врет.
Я устал кочевать от Москвы до самых дальних окраин.
Брел по горло в снегу. Оглянулся — не осталось следа.
Потеснись, твою мать, дядя Миша — косолапый хозяин...
Я всю ночь на бегу. Я не прочь и подремать,
Но когда я спокойно усну,
Тихо тронется весь лед в этом мире.
И прыщавый студент — месяц Март
Трахнет бедную старуху-зиму.
Все ручьи зазвенят, как кремлевские куранты Сибири.
Вся Нева будет петь и по-прежнему впадать в Колыму.
Октябрь 1984
(Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)
Лихо / Прелюдия
Если б не терпели — по сей день бы пели...
А сидели тихо — разбудили Лихо.
Вьюга продувает белые палаты.
Головой кивает хрен из-под заплаты.
Клевер да березы. Полевое племя.
Север да морозы. Золотое стремя.
Серебро и слезы в азиатской вазе.
Потом юродивые князи
нашей всепогодной грязи.
Босиком гуляли по алмазной жиле.
Многих — постреляли, прочих — сторожили.
Траурные ленты. Бархатные шторы.
Брань, аплодисменты да стальные шпоры.
Корчились от боли без огня и хлеба.
Вытоптали поле, засевая небо.
Хоровод приказов. Петли на осинах.
А поверх алмазов — зыбкая трясина.
Позабыв откуда, скачем кто куда.
Ставили на чудо — выпала беда.
По оврагу рыщет бедовая шайка —
Батька-топорище да мать моя — нагайка.
Ставили артелью — замело метелью.
Водки на неделю, да на год — похмелья.
Штопали на теле. К ребрам пришивали.
Ровно год потели — ровно час жевали.
Пососали лапу — поскрипим лаптями.
К счастью — по этапу. К свету — под плетями.
Веселей, вагоны! Пляс да перезвоны...
Кто услышит стоны краденой иконы?[40]
Вдоль стены бетонной — ветерки степные.
Мы тоске зеленой — племяши родные.
Нищие гурманы. Лживые сироты
Да горе-атаманы из сопливой роты.
Приоткрой окно нам, мальчик равнодушный!
Мы снежок припомним там, где будет душно.
Вспомним зиму нашу — снежные кафтаны[41].
...Вслед крестами машут сонные курганы.
Октябрь 1984
(Приводится по распечатке Людмилы Воронцовой, 1984)
Некому берёзу заломати / Окно в Европу
Уберите медные трубы!
Натяните струны стальные,
А не то сломаете зубы
Об широты наши смурные.
Искры самых искренних песен
Полетят как пепел на плесень.
Вы всё между ложкой и ложью,
А мы всё между волком и вошью.
Время на другой параллели
Сквозняками рвётся сквозь щели,
Ледяные черные дыры —
Окна параллельного мира.
Вы нам — то да сё, трали-вали.
Мы даём ответ — тили-тили[42].
Вы для нас подковы ковали.
Мы большую цену платили.
Вы снимали с дерева стружку.
Мы пускали корни по новой.
Вы швыряли медну полушку
Мимо нашей шапки терновой.
А наши беды вам и не снились.
Наши думы вам не икнулись.
Вы б наверняка подавились.
Мы же — ничего. Облизнулись...
Лишь печаль-тоска облаками
Над седой лесною страною,
Города цветут синяками,
Да деревни — сыпью чумною.
Кругом — бездорожья траншеи.
Что, к реке торопимся, братцы?
Стопудовый камень на шее.
Рановато, парни, купаться...
Хороша студёна водица,
Да глубокий омут таится.
Не напиться нам, не умыться,
Не продрать колтун на ресницах.
Вот тебе обратно тропинка
И петляй в родную землянку.
А крестины там, иль поминки —
Всё одно там пьянка-гулянка.