о в числе задач Союза спасения было противодействие иностранцам, находившимся на русской службе[24].
Помимо неискренности, «изменчивости и двусмысленности его характера», у Александра отмечали упрямство, подозрительность, недоверчивость, большое самолюбие и стремление «искать популярности по любому поводу». В семейном кругу его называли «кротким упрямцем». Шведский посол барон Стединг отзывался о нем: «Если его трудно было в чем-нибудь убедить, то еще труднее заставить отказаться от мысли, которая в нем возобладала»[25]. Особенное упрямство и настойчивость он проявлял, когда дело касалось его самолюбия. Упрямство вполне соединялось со слабой волей, как «либерализм» на словах — с деспотизмом, и даже жестокостью, на деле. «Он слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силен, чтобы быть управляемым», — отзывался о нем Сперанский, который отмечал и непоследовательность царя («он все делает наполовину»).
Александр никогда не забывал событий марта 1801 г. — не столько из-за «угрызения своей совести», сколько как предостережение. Подозрительность, унаследованная от Павла I, с годами возрастала. Отсюда система надзора и сыска, особенно развившаяся в последние годы его царствования. Сам он охотно слушал доносы и даже поощрял их, требуя от своих сотрудников, чтобы они следили друг за другом, и даже считал допустимым прочитывать корреспонденцию своей жены.
У современников сложилось представление о крайней его ветрености и непостоянстве. Для ближайшего окружения Александра не были тайной его сложные семейные отношения, полные взаимной подозрительности и притворства. Все прекрасно знали, в том числе и императрица Елизавета Алексеевна, о продолжительной (более чем 20- летней) связи Александра с А. М. Нарышкиной, которая в 1808 г. родила ему дочь Софью (смерть Софьи Нарышкиной в 1824 г. Александр переживал как самую большую личную трагедию). Он особенно любил «общество эффектных женщин», выказывая им «рыцарское почтение, исполненное изящества и милости», как выражались его современницы. По свидетельству графини Эдлинг, «отношение к женщинам у Александра не изменялось с летами, и [его] благочестие отнюдь не препятствовало веселому времяпровождению»[26].
Полицейские донесения австрийскому канцлеру Меттерниху во время Венского конгресса, куда съехались монархи Европы, пестрят сообщениями о волокитстве русского царя. Но надо сказать, что «игра в любовь» у Александра подчинялась дипломатической интриге. В салонах Вены велась закулисная дипломатическая игра, и Александр, как и французский министр иностранных дел Талейран, от нее не уклонялся.
Сохранилось немало портретов императора, где Александр выглядит высоким и стройным молодым человеком, розовощеким и голубоглазым, с приятной улыбкой. Наиболее близким к натуре считается портрет, написанный английским художником Дж. Доу. Здесь изображен задумавшийся мужчина средних лет с небольшими бакенбардами и сильно поредевшими волосами. С юности Александр был близорук, но предпочитал пользоваться не очками, а лорнетом; был глух на левое ухо, поврежденное еще в детстве, когда он во время стрельбы оказался рядом с артиллерийской батареей. С юности он закаливал свое здоровье, ежедневно принимая холодные ванны. В повседневном быту жил относительно скромно, был скуп. С весны до глубокой осени обычно проживал в Царском Селе, занимая там малые комнаты дворца. Ранним утром, в любую погоду, прогуливался по царкосельскому парку. С 1816 г. постоянным спутником его прогулок стал Карамзин. Император и придворный историограф беседовали по самым острым политическим вопросам[27]. Зимой император переезжал в Петербург, где по утрам бывал на разводе караула, затем на воинских экзерцициях.
В первые годы царствования он редко покидал Царское Село или Петербург. Частые и продолжительные разъезды приходятся на последние 10 лет его царствования. Подсчитано, что за это время им проделано более 200 тыс. верст пути. Он путешествовал на север и юг России, бывал на Урале, Средней и Нижней Волге, в Финляндии, Варшаве, ездил в Лондон, несколько раз в Париж, Вену, Берлин, посетил ряд других городов Западной Европы.
В манифесте 12 марта 1801 г. Александр I объявил, что будет управлять «богом врученным» ему народом «по законам и по сердцу в бозе почивающей августейшей бабки нашей», тем самым подчеркнув свою приверженность политическому курсу Екатерины II, много сделавшей для расширения дворянских привилегий. Он и начал с того, что восстановил отмененные Павлом I «Жалованные грамоты)) дворянству и городам, дворянские выборные корпоративные органы, освободил дворян и духовенство от телесных наказаний (которые ввел Павел), объявил амнистию всем бежавшим за границу от павловских репрессий, вернул из ссылки до 12 тыс. опальных или репрессированных Павлом по политическим мотивам чиновников и военных. Среди них значились возвращенный еще Павлом I из Сибири, но находившийся в ссылке в Калужской губернии „бывший коллежский советник Радищев“ и сосланный в Кострому „артиллерии подполковник Ермолов“.
Были отменены и другие раздражавшие дворянство павловские указы, вроде запрета носить круглые французские шляпы, выписывать иностранные газеты и журналы, выезжать за границу. В городах исчезли виселицы, к коим прибивали доски с именами опальных. Была объявлена свобода торговли, повелено распечатать частные типографии и дозволить их владельцам издавать книги и журналы. Была упразднена вселявшая страх Тайная экспедиция, занимавшаяся сыском и расправой. Пока это были еще не реформы, а лишь отмена наиболее тиранических распоряжений Павла I, вызывавших всеобщее недовольство, но влияние этих мер на умы было исключительно велико и породило надежды на дальнейшие перемены. В серьезность реформаторских намерений Александра верили не только в России: даже американский президент Т. Джефферсон полагал, что новый русский царь всерьез готовится к реформам.
Хотя в манифесте о восшествии на престол Александр I и подчеркивал преемственность своего правления с царствованием Екатерины II, однако его правление не было ни возвратом к „золотому веку“ Екатерины, ни полным отказом от политики, проводимой Павлом. Александр не любил, когда напоминали о царствовании бабки, и недружелюбно относился к екатерининским вельможам. Демонстративно подчеркивая свое отрицание характера и методов павловского правления, он воспринял много черт его царствования, причем в главной его направленности — к дальнейшей бюрократизации управления, к укреплению самовластья. Да и сами „гатчинские привычки“ (приверженность к воинской муштре) глубоко укоренились в нем, любовь к парадам и разводам осталась у него на всю жизнь. По натуре Александр I не был реформатором. К такому заключению пришел и весьма осведомленный его биограф великий князь Николай Михайлович: „Император Александр никогда не был реформатором, а в первые годы царствования он был консерватором более всех окружавших его советников“[28].
Однако Александр не мог не считаться с „духом времени“, в первую очередь с влиянием идей французской революции, и даже в какой-то мере использовал эти идеи в своих интересах. Любопытно его заявление: „Самое могучее оружие, каким пользовались французы и которым они еще грозят всем странам, это общее убеждение, которое они сумели распространить, что их дело есть дело свободы и счастья народов“, поэтому „истинный интерес законных властей требует, чтобы они вырвали из рук французов это страшное оружие и, завладевши им, воспользовались им против их самих“[29]. В русле этих намерений и следует рассматривать широковещательные демагогические заявления царя (особенно за границей) о его стремлении к преобразованиям, к обеспечению „свободы и счастья народов“, о намерении отменить в России крепостное право и ввести „законно-свободные учреждения“, т. е. конституционные порядки.
По сути дела Александр I стремился, не меняя основного направления политики Екатерины II и Павла I, к укреплению абсолютизма — такими способами, которые соответствовали бы „духу времени“. В этом и заключалась суть его заигрывания с либерализмом, присущего, впрочем, не только Александру, но и другим российским монархам. Однако он не чуждался, особенно в годы откровенной реакции, применять и „палаческие методы управления“. Одна из характерных черт российского самодержавия — его умение, в зависимости от конкретной обстановки, проводить гибкую политику, идти на уступки, приспособляться к новым явлениям и процессам в стране и использовать их в интересах укрепления своих позиций.
Вступая на престол, Александр I публично и торжественно провозгласил, что отныне в основе политики будет не личная воля или каприз монарха, а строгое соблюдение законов. В манифесте от 2 апреля 1801 г. об уничтожении Тайной экспедиции говорилось, что отныне положен „надежный оплот злоупотреблению“, что „в благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона“[30]. При каждом удобном случае Александр любил говорить о приоритете законности. Населению были обещаны правовые гарантии от произвола.
Все эти заявления имели большой общественный резонанс. Идея законности, утверждения „власти закона“ была главнейшей у представителей различных направлений русской общественной мысли: Сперанского, Карамзина, декабристов, Пушкина (наиболее четко выражена эта идея в его оде „Вольность“). Для разработки плана преобразований царь привлек своих „молодых друзей“ Строганова, Кочубея, Чарторыского и Новосильцева, которые и составили его „интимный кружок“, или „Негласный комитет“. Хотя комитет и назывался „негласным“, о нем знали и говорили многие. Впрочем, и сам Александр не делал из него тайны, опираясь на него в борьбе с сановной оппозицией. „Молодые друзья“, однако, уже оставили былые республиканские увлечения и придерживались весьма умеренных взглядов, были осторожны в своих проектах и предположениях и, строя планы реформы государственного управления, рассуждая о необходимости издать „Жалованную грамоту народу“, тем не менее, исходили из незыблемости основ абсолютизма и сохранения крепостничества.