о: он распорядился, чтобы кто-нибудь из его семьи постоянно дежурил на кухне. К тому же Александр садился за стол всегда в кругу семьи и приближенных, и пока последние не уписывали за обе щеки, Александр не дотрагивался до кушаний. Всё это было для него тем более мучительно, что он, как известно, любил чрезвычайно плотно и сытно поесть, и все его вечные страхи и тревоги не мешали его тучности и полноте.
Принимались прямо таки невообразимые для ума иностранца меры предосторожности, когда Александр должен был совершить более или менее дальнюю поездку. Переезжал ли он из Гатчины в Петербург или обратно, солдаты стояли неразрывной цепью на всём пути вдоль рельс и на улицах вплоть до въезда во дворец. В народе же очень умело распространили раз навсегда слух, будто этим путем войска по доброй воле всех, от высших командиров до последнего солдата, оказывают почести своему обожаемому монарху и царю. Если же Александр совершал более отдаленную поездку на юг или заграницу, сотни тысяч войска занимали заблаговременно всю многоверстную линию железных дорог. Вдоль пути тщательно засыпалась каждая малейшая рытвинка.
Те деревни, которые лежали неподалеку от рельсового пути, становились наглухо отрезанными от последнего. Обыскивалась каждая мужицкая хата, не ведет ли из неё подкоп под рельсы. За неделю или две до прохождения царского поезда солдаты становились уже в цепь и наблюдали, чтобы каждый, получивший надлежащее разрешение пройти или переехать через рельсы, действительно миновал цепь и по другую сторону переезда. В последние же три дня цепь стягивалась вплоть к рельсам. Ружья заряжались огнестрельными патронами, солдаты стояли спиной к рельсам и имели приказ стрелять во всякого, кто бы даже попытался приблизиться к рельсам. Но кроме всего этого императорская главная квартира, заботившаяся об охране царя во время пути, пускалась на всевозможные хитрости. Один раз внезапно менялось направление пути, так что только заранее расставлялись войска на всякий случай по различным железным дорогам. В другой раз пускались с небольшими промежутками один за другим три вполне одинаковых царских поезда, вследствие чего никто не знал, в каком поезде находился царь, или же наконец поступали и так: несколько дней подряд пускали в различные часы царский поезд, не давая, однако, никому приметить, в каком именно поезде находится Александр с семьей и свитой. Он уже давно проехал и укатил за сотни верст, а солдаты всё еще стоят десятками тысяч в холод и зной и оказывают воинские почести проходящим мимо пустым поездам.
Если принять всё это во внимание, то известное покушение близ станции Борки надо счесть прямо таки гениально задуманным и проведенным. Царский поезд со всей царской семьей шел с юга на север, когда вблизи названной станции раздался взрыв, поезд сошел с рельс, и все вагоны разбились вдребезги. Поднялся общий вопль и стон. Одним из первых, выбравшихся из под обломков и развалин, был Александр. С свойственным ему хладнокровием он приказал окружавшим его лицам и сбежавшимся солдатам приступить к розыскам всех членов его семьи и остальных, находившихся еще под обломками. Это, действительно было какое то чудесное спасение, ибо в то время как тяжело раненные и мертвые лежали десятками вокруг, вся царская семья спаслась: Александр отделался одним испугом, Мария Федоровна, как она сама об этом телеграфировала в Гейдельберг графу Шувалову, получила синяки под глазами, все же дети получили более или менее тяжелые поранения. Старшая дочь Александра Ксения осталась на всю жизнь горбатой, и это в значительной мере послужило причиной тому, что ее выдали замуж за своего же родственника, великого князя Александра Михайловича. Конечно, народу не было сообщено ни о том, что члены царской семьи понесли увечья, как равно ни о том, что крушение поезда было следствием удавшегося покушения. В официальных телеграммах, коими русский народ был оповещен о случившемся, говорилось лишь о неожиданном крушении по неизвестной причине, причём Александр будто бы сам передал в руки косо то из высших чинов, как объект для будущего следствия, собственноручно поднятую им гнилую шпалу. На картинах, пущенных в народ в миллионных экземплярах, были изображены и обломки царского поезда, и груды тел убитых придворных и слуг. Сам же Александр, был изображен стоящим в стороне и окруженным всеми членами своей семьи, здоровыми и невредимыми. Спасение было названо немедленно чудесным избавлением от опасности, как равно народу старались внушить, что божий промысл спас для России своего помазанника её царя, в то время как вся интеллигентная Россия скрежетала зубами и проклинала неудачу покушения, но вынуждена была вместе с остальной частью населения служить и выслушивать бесконечные молебны, принимать участие в поздравлениях, и, наконец, выражать свои верноподданнические чувства. Единственным сколько-нибудь благоприятным результатом, этого чудесного спасения было то обстоятельство, что всюду и везде сооружены были различного рода благотворительные и просветительные учреждения в память чудесного избавления и т. д. Кроме того, этот же день 17-го октября был отныне объявлен табельным, высокоторжественным днем, каковой все с тем же скрежетом зубовным подневольно празднуется русским народом и теперь, так как нынешний царь, тогдашний наследник, находился в числе спасенных.
Несмотря на все старания и розыски, полиции и жандармам не удалось раскрыть и схватить заговорщиков, совершивших это феноменальное покушение. Тем более приняты были меры, чтобы изобразить катастрофу одним лишь случайным крушением поезда, каковое при данных условиях не могло быть никем и ничем предупреждено. Понадобились, конечно, и козлы отпущения. Министр путей сообщения бравый адмирал К. Н. Посьет, в сущности нисколько не виновный в случившемся крушении и неответственный за него, вынужден был выйти в отставку. На его место был назначен Гюббенет (т. е. опять таки иностранец, так как Александр III, всё больше и больше терял доверие к своим русским министрам), который и продержался на этом посту до января 1892 г. Затем на пост министра путей сообщения был назначен Кривошеин, и вся Россия была немало изумлена, когда чуть ли не первым распоряжением императора Николая II была отставка Кривошеина. Из уст в уста передавалась тогда версия, будто Кривошеин пал по той причине, что поздравил неудачно Николая II, сопровождавшего труп отца, с благополучным прибытием. В сущности это не так, и вполне документально установлено, что Кривошеин пал вследствие взяточничества и растраты государственных сумм. К концу царствования Александра III произошли и еще некоторые перемены в составе его министров и ближайших советников, Граф Толстой был министром внутренних дел до конца восьмидесятых годов. Насколько он умел править и распоряжаться в духе Александра III, насколько он был ненавистен русскому народу, показывает то обстоятельство, что на его жизнь в марте 1888 г. произведено было покушение, Оно окончилось полной неудачей, но графу Толстому суждено было свирепствовать еще только немногим свыше года; он умер естественной смертью в мае 1889 г. Русский народ облегченно перевел дух, ноне на долго. Министром внутренних дел назначен был И. Д. Дурново, копия его предшественника, графа Толстого, и к тому же весьма скверная копия. Он владычествовал над Россией до 1895 г., пока нынешний император, вступив на престол, по примеру своего отца не произвел полнейшую перетасовку всех своих министров и советников. Дурново попал при этом случае в председатели комитета министров, Его предшественником на этом посту не играющем сколько нибудь существенной роли, был знакомый уже нам Бунге, которого Александр III очень любил и назначил председателем комитета министров в надежде, что этот хитренький немец сумеет жить со всеми в ладу и будет примиряющим звеном между министрами, вечно ссорящимися и интригующими друг против друга. Преемником Бунге был, в качестве министра финансов, ныне покойный уже Иван Алексеевич Вышнеградский. Он очень удачно играл из себя финансового гения, но понимая, где лежит корень управления финансами России, старался во всём потакать вошедшему в силу и милость Бунге. Тот в благодарность за это всегда с особым усердием отстаивал бюджетные росписи Вышнеградского, в то время как в этих росписях было гораздо больше внешнего блеска, нежели дельности и содержания. И в то время как одни уходили, а на их место назначались другие, один только человек стоял во всё время царствования Александра III незыблемым столпом на горе, ужас и страдание всего русского народа: то был обер-прокурор святейшего синода Константин Петрович Победоносцев. Сколько несчастья, сколько страданья причинил этот русский Торквемада русскому народу! Александр в своем ослеплении надеялся достичь любви своих подданных и настоящего верноподданничества только лишь насчет просвещения, культуры и прогресса. Чем темнее народ, рассуждал он, тем легче господствовать над ним при помощи палки и нагайки; чем безграмотнее и неразвитее народные массы, тем прочнее абсолютизм. Победоносцев исходил из этого же принципа и стал первейшим другом и любимцем Александра. Победоносцев знал и понимал, чего собственно хочет и добивается Александр, но не может ни выразить, ни провести, вследствие полного отсутствия государственных талантов. Но и Александр понял выдающийся ум Победоносцева, был рад, что нашел в нём свое собственное я, и не только передал всё влияние ига ход государственных дел одному Победоносцеву, но и также самого себя отдал в руки ему же. Победоносцев вполне овладел душой Александра III и сделал из него ханжу, какой еще никогда не сидел на русском троне. Православие сделалось единственным и высшим душевным убежищем Александра. Он много молился, умилялся душой в обстановке икон, лампадок и чудотворных мощей, окружил себя попами и монахами и заставлял всю свою семью верить и молиться. Будь Александр развратником, весь двор развратничал бы вместе с ним, как равно будь он атеистом, все приближенные и придворные подражали бы ему в этом. Теперь же все молились, неистово крестились и клали поклоны, бегали по церквам и монастырям, ездили на поклонение к святым мощам, давали деньги и собирали таковые на постройку церквей, Последним в особенности можно было сильно угодить Александру и Победоносцеву. Александр в своем полном затемнении стал верить, что ему при помощи разных указов и вечно угрожающей палки удастся искоренить из России западноевропейскую культуру и насадить во всех своих подданных веру и религиозность. Это было бы злом еще не столь большой руки, ибо при полной государственной бездарности Александра он не сумел бы провести свои тенденции в жизнь. Все горе и несчастие заключалось именно в том, что умный и весьма талантливый Победоносцев и знал, как нечто подобное необходимо насаждать, и имел нужную на то неограниченную власть. Вот превосходный пример. Александр думал, думал, как ему насадить православие и веру еще в большей мере, чем это имело место, и надумался, чтобы ему представляли на усмотрение и разрешение план каждой церкви, строящейся где бы то ни было во всей колоссальной Российской империи. Победоносцев же действовал умнее, хотя для России и горестнее. Он увеличил число епархий и викариатов. Он увеличил число мужских и женс