По свидетельству современников, цесаревич Николай Александрович был очаровательным юношей, подававшим большие надежды стать в будущем умным и просвещённым монархом. Александр II и особенно императрица Мария Александровна уделяли трогательное внимание воспитанию его как наследника престола.
1. ПОПЕЧИТЕЛЬ С. Г. СТРОГАНОВ
Высочайшим указом 8 сентября 1859 г. попечителем к цесаревичу был назначен граф Сергей Григорьевич Строганов. Вряд ли тогда можно было сделать лучшее назначение. Из всех лиц, претендовавших на эту должность, Строганов был не только наиболее просвещённым, но и весьма заинтересованным в обучении человеком (381, т. 1, с. 86).
По своему происхождению и состоянию (имел более 80 тысяч душ крестьян) граф принадлежал к высшему аристократическому кругу общества. Родился он в 1794 г. в Вене в семье советника русского посольства. В 15-летнем возрасте поступил в Институт путей сообщения и сразу по окончании его курса был зачислен на военную службу. Произведённый в офицеры в 1811 г., участвовал в ряде стычек и боёв 1812 г., отличился в сражении при Бородине, затем проявил себя с лучшей стороны в заграничных походах, в турецкой войне 1828-1829 гг. и Севастопольской кампании.
Свои административные способности Строганов показал в работе Комитета учебных заведений (с 1826 г.) на посту военного губернатора в Риге и Минске, а также в качестве попечителя Московского учебного округа и руководителя старейшего университета. Время управления Сергея Григорьевича Московским университетом с 1835 по 1847 г. составило в истории этого учебного заведения эпоху, именуемую «строгановским временем». Б. Н. Чичерин сравнивал его с лучом света среди долгой ночи. И хотя ко времени вступления Строганова в управление округам университет уже доживал «архаический» период своего существования, а в студенческой среде закипала новая жизнь, попечитель сумел понять складывавшуюся обстановку, выбрать верный тон и такт в работе с людьми. Он регулярно посещал университет, внимательно слушал самые разнородные лекции. Избегал церемониала. Окружающие часто видели, как он среди группы студентов, никем не сопровождаемый, входил в аудиторию, опираясь на палку, слегка прихрамывая на свою сломанную ногу.
Граф наладил деловые контакты с ректором. При нём университет пополнился свежими силами. Основное внимание просвещённого попечителя было направлено на то, чтобы кафедры были замещены людьми со знанием и талантом. Строганов знал всех преподавателей и довольно верно их ценил. Он умел находить, поощрять и поддерживать светлые и даровитые умы, такие, как профессора О. М. Бодянский, Ф. И. Буслаев, Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, П. Н. Кудрявцев, С. М. Соловьев, Ф. И. Иноземцев и др. Воодушевлённые любовью к науке, полные сил и надежд, молодые учёные стали возвращаться в Россию из-за границы. Среди всех людей, причастных к университету и знавших его жизнь, преподавателей и студентов Сергей Григорьевич пользовался благоговейным уважением (327а, с. 26—27).
После графа Закревского около полугода Строганов был московским генерал-губернатором. Много лет он возглавлял Общество истории и древностей российских, для которого добился титула императорского и постоянную субсидию. Увлекался граф и археологией. Его усилиями была создана Археологическая комиссия. Кроме того, Строганов известен как страстный любитель искусств, особенно живописи и скульптуры, знаток и коллекционер русской нумизматики и иконописи. Именно он является основателем первой рисовальной школы (Строгановского училища).
Став попечителем наследника, Строганов на первых порах убедился в том, что царский первенец обладал всеми дарами, какими природа наделяет лишь избранных своих. Он нашёл в нём ум, восприимчивость, любознательность, прекрасную память. Вместе с тем он обнаружил редкие душевные качества в юноше скромном, даже застенчивом, который понимал своё высокое призвание, но тяготился недостаточной подготовкой, ограниченностью знаний в 16 лет, а главное, чувствовал, что, кроме основательного изучения русской грамоты, все прочие знания были поверхностны. С жаром граф принялся за дело, выяснил у академика Грота основные недостатки в содержании воспитания цесаревича и, посоветовавшись со своими бывшими учениками, в то время уже профессорами Московского университета, в короткое время составил особую программу занятий с наследником на три с половиной года, пригласив для её реализации группу наиболее выдающихся учёных и педагогов. В их число вошли словесник Ф. И. Буслаев, историки С. М. Соловьев и М. М. Стасюлевич, статистик И. К. Бабст, экономист А. И. Чивилев, профессор финансового права Н. X. Бунге и знатоки юридических наук К. П. Победоносцев, Б. Н. Чичерин и И. Е. Андреевский. Преподавание истории философии, которую Строганов считал необходимым элементом серьёзного образования, было поручено профессору Московской духовной академии В. Д. Кудрявцеву.
Военные науки преподавали генералы Э. И. Тотлебен, А. С. Платов, полковники М. И. Драгомиров и И. С. Шварев.
В то же время новый попечитель сохранил нескольких прежних преподавателей. По его предложению продолжали читать курсы по математике — преподаватель этой дисциплины в Пажеском корпусе капитан С. П. Сухонин, по механике — инженер-технолог мануфактурного совета Министерства финансов Н. Ф. Лабзин, по химии — химик, член Вольного экономического общества А. И. Ходнев. Преподавателем немецкой литературы вместо Р. Мюнцлова был назначен директор Главного немецкого училища при церкви Св. Анны Ю. Кирхнер. Гримму одному было предоставлено ещё некоторое время читать всеобщую историю на немецком языке. Все остальные курсы читались на русском языке. Не снискав ни любви, ни уважения великих князей, Гримм был уволен 22 декабря 1860 г. с огромной пенсией в 7 тысяч рублей. В информированных кругах это увольнение связывали также с «Письмом к императрице Марии Александровне» Искандера-Герцена, напечатанном в «Колоколе» 1 ноября 1858 г. Письмо произвело сильное впечатление при дворе. Герцен обоснованно, в, отличном стиле подверг уничтожающей критике «сладкоглаголивого льстеца», «бездарного немецкого школяра» Гримма, приглашённого в воспитатели наследника. В целом, надо признать, вокруг вопроса о воспитании царевичей плелась сложная сеть придворных потаённых интриг, которые лишь в незначительной степени становились достоянием общественности.
Занятия наследника с 1860 г. впервые пошли по вполне определённой системе. Будучи человеком высоко образованным и начитанным, с сильным характером, способным внушить к себе уважение и приобрести нравственный авторитет, Строганов сумел объединить деятельность преподавателей и создать для цесаревича ту школу, в которой он мог получать самое богатое, полное и в то же время твёрдое и определённое умственное развитие. По мнению князя П. В. Долгорукова, в 1860 г. Строганов оказал цесаревичу двойную услугу, удалив от него генералов Зиновьева и Гогеля, людей добросовестных, но отсталых представителей николаевской эпохи, и оставив при наследнике назначенного к нему ещё в 1858 г. полковника Рихтера (117, с. 136). Флигельадъютант Оттон Борисович Рихтер немец по происхождению, но вполне обрусевший и преданный России, учился в Пажеском корпусе, затем служил на Кавказе. Оттуда его вызвал бывший воспитатель наследника Зиновьев, который обратил на него внимание ещё в Пажеском корпусе. Человек честнейших правил и благороднейшего характера, в своих отношениях к цесаревичу Рихтер отличался необыкновенной заботливостью, преданностью и искренностью.
Великий князь Николай Александрович отвечал Рихтеру за его заботы горячей привязанностью, любовью и сердечностью. По словам Чивилева, наследник был умён, способен к труду мысли и сочувствовал всем её интересам, но слишком был мягок сердцем (324а, т. 11, с. 359). Эта сердечная мягкость соединялась у наследника со слабостью телосложения, которой лица, окружавшие его, и сам государь, не замечали. Александр II даже находил, что сын его est trop effemine (чересчур женственный) и рекомендовал ему физические упражнения, которые могли бы придать ему больше мужества и смелости.
Как уже отмечалось, Николай Александрович с малых лет болел золотухой, для лечения которой ежегодно отправлялся в Гапсаль и Либаву (ныне г. Лиепая) для морских купаний, после которых чувствовал себя относительно хорошо.
Лето 1860 г. он также провёл на Балтийском побережье в Либаве, по пути побывав в Ревеле, а по окончании купального сезона проездом из Либавы в Петербург посетил многие города и замки Прибалтийского края, в том числе Митаву (ныне г. Елгава) и Ригу.
2. ПУТЕШЕСТВИЯ ПО РОССИИ
Путешествия учат больше, чем, что бы то ни было.
Анатоль Франс
При Строганове цесаревич совершил ряд летних путешествий по России с целью ознакомления с внутренней жизнью коренных губерний необъятной страны. Первое образовательное путешествие с 6 августа по 5 сентября 1861 г. в сопровождении графа Строганова, полковника Рихтера, доктора Шестова и исполняющего обязанности дорожного секретаря Оома ограничилось Москвою, Владимиром, Нижним Новгородом и Казанью. Для объяснения царственному питомцу своеобразия и самобытности Поволжья был приглашён знаток народной жизни и быта края, состоявший в то время при министре внутренних дел в должности чиновника особых поручений, П. И. Мельников, ставший со временем выдающимся беллетристом-этнографом, известным под псевдонимом Андрей Печерский. Расставшись с августейшими родителями в Первопрестольной, цесаревич к полудню 8 августа прибыл во Владимир по только что открытой ветке Московско-Нижегородской железной дороги. В городе, основанном Владимиром Мономахом в 1108 г. (по другим предположениям — ок. 990 г. кн. Владимиром Святославовичем) на высоком левом берегу Клязьмы для защиты ростово-суздальской Руси с юго-востока и ставшим одним из главных общероссийских центров, пояснения давал большой знаток истории этой земли К. Н. Тихонравов, прослывший «владимирским Нестором-летописцем». Наследник престола внимательно осмотрел древнейшие Успенский (1158-1160) и Дмитровский (1194-1197) соборы, храмы мужского Рождественского (1191) и женского Успенского, или Княгинина (1200) монастырей и построенные в 1164 г. белокаменные Золотые ворота с надвратной церковью. В Рождественском монастыре в 1263 г. был погребён вел. кн. Александр Невский, мощи которого в 1724 г. по приказу Петра I были перенесены в Александро-Невскую лавру С. — Петербурга.
На следующий день во втором часу дня цесаревич со спутниками на почтовых лошадях приехали в Нижний Новгород, заложенный в 1221 г. владимирским князем Юрием Всеволодовичем как крепость при слиянии Оки и Волги. С 1350 г. город стал столицей созданного в 1341 г. Нижегородско-Суздальского княжества. В 1392 г. при Василии I он был присоединён к Москве и вскоре стал опорным пунктом Руси в борьбе с Казанским ханством. Так же, как и во Владимире, наследника престола повсеместно восторженно встречали и провожали многотысячные толпы народа. По словам Чичерина, великий князь производил на людей, видевших его в первый раз, самое благоприятное впечатление: «Высокий, стройный, красивый, при этом умный, живой и приветливый, он мог очаровать и привязать к себе всех, кто к нему подходил. Вся окружающая его атмосфера дышала каким-то задушевным и возвышенным строем». В течение 6 дней, проведённых в самый апогей ярмарки, царский первенец помимо посещения многочисленных общественных, учебных, военных и духовных учреждений значительную часть времени посвятил осмотру памятников старины и подробному изучению ярмарки. В главном кремлёвском Спасо-Преображенском соборе, основанном в 1225 г., он с интересом осмотрел древнее рукописное Евангелие начала XV в., стяг князя Д. Пожарского, хоругви Нижегородского ополчения 1611 г., знамёна народных формирований 1812 и 1855 гг., а также старинные облачения нижегородских митрополитов. В подземной усыпальнице он обошёл гробницы суздальских и нижегородских князей XIV в., а перед погребением народного героя Кузьмы Минина, где в его память был устроен придел во имя Косьмы и Дамиана, долго молился на коленях и положил земной поклон. (В 1962 г. Спасо-Преображенский собор был разобран и прах К. Минина был перенесён в Михайло-Архангельский собор, сооружённый в 1631 г. в честь победы Нижегородского ополчения 1612 г. — Е. Т.) цесаревич посетил также целый ряд храмов мужских и женских обителей, ярмарочный собор, армяно-григорианскую церковь и мечеть. Обошёл он зубчатые стены и башни Нижегородского кремля (1500, 1508-1511) — единственного из русских кремлей, никогда не взятого неприятелем. С высоты его стен царевич любовался неповторимой панорамой города и ярмарки, слияния Оки с Волгою и уходящего вдаль Заволжья. Довольно основательно вел. кн. Николай Александрович познакомился с Нижегородской (Макарьевской) ярмаркой, ежегодно функционирующей с 15 июля по 10 сентября. Ему напомнили её прошлое. После покорения Казани существовавший там с XIII в. торг был переведён к стенам Макарьевского Желтоводского монастыря на Волге, где быстро развился. По петровскому указу 15 февраля 1817 г., после пожара ярмарочных зданий, торг был переведён в Нижний Новгород. Ознакомление с ярмаркой цесаревич начал с Сибирской пристани и стоявшими в ней судами, загруженными различными товарами, затем один за другим обошёл основные торговые ряды — железный, медный, кафтанный, мучной, рыбный, обжорный и другие, заходил в лавки, покупал образцы товаров, беседовал с торговцами и покупателями. Наблюдал изобилие кустарных поделок на складах: из металла — ножей, гвоздей, замков, из дерева — мебели, посуды, игрушек, всевозможные текстильные, кружевные, кожевенные, керамические и другие изделия. Осмотрел он также соляную мельницу купца Блинова, пароходный завод Колчина, водоподъёмную машину и подземные ярмарочные галереи для стока нечистот. Побывал в пригородном селе Подновье, знаменитом своими крестьянскими садами и огородами, «смотрел, как варят там варенье, и сам помогал солить огурцы» (263а, с. 281). Все эти дни царский сын встречался со многими людьми различных сословий, запросто беседуя с рабочими на судах и волжскими бурлаками, чем окончательно покорил их. «Вот молодец, так молодец! — слышны были возгласы в народе. — Любит мужика цесаревич! До всего доходит!»
Рано утром 15 августа наследник и его спутники отплыли вниз по Волге на пароходе общества «Самолёт» «Джон Кокериль». Сопровождавший царского сына П. И. Печерский, знавший каждый уголок нижегородского Поволжья, подробно рассказывал о прибрежных селениях, особенностях быта местного населения, его промыслах и занятиях, легендах, поверьях, нравах и обычаях. Наследник был очарован новизной и необычностью рассказов Мельникова. И когда около Лыскова, расположенного напротив бывшего ярмарочного центра, Мельников особенно подробно и увлекательно распространялся о жизни раскольников за Волгой, об их скитах, лесах и промыслах, он сказал ему: «Что бы Вам, Павел Иванович, всё это написать — изобразить поверья, предания, весь быт заволжского народа». Мельников стал уклоняться, отговариваясь «неимением времени при служебных занятиях», но цесаревич настаивал: «Нет, непременно напишите. Я за вами буду считать в долгу повесть о том, как живут в лесах за Волгой» (250, т. 10, с. 197). Мельников обещал, но только через несколько лет после безвременной кончины вел. кн. Николая Александровича выполнил его завет, создал уникальную дилогию «В лесах» и «На горах», «усмотрев в старообрядческом Заволжье религиозно-эстетический идеал русского народа, его непреходящее достояние».
На речном пути из Нижнего Новгорода в Казань наследник престола трижды выходил на берег — в с. Лыскове, в г. Чебоксарах и в деревне Чакуры. В Казани он провёл 3 дня, посетил все храмы и осмотрел все памятники. Казань была основана в 1177 г. булгарами. С конца XIII в. город назывался Булгараль-Джадид (Новый Булгар) и являлся пограничным форпостом, защищавшим северо-западные границы Волжско-Камской Болгарии. В XIII—XIV вв. являлся столицей Казанского ханства. В 1552 г. Казань была завоёвана Иваном IV и присоединена к Русскому государству. Цесаревич тепло принял делегации всех инородческих (неславянских) народов, населявших Казанскую губернию: татар, мордвы, чувашей, черемисов (марийцев) и вотяков (удмуртов). Наибольшее внимание он уделил двум высшим учебным заведениям северо-востока России: Казанскому университету и Духовной академии.
19 августа наследник убыл из Казани на пароходе и, проведя следующий вечер в Нижнем Новгороде, 22-го в полдень по железной дороге через Владимир прибыл в Москву.
В 1862 г. период с 7 июля по 1 августа цесаревич провёл в Либаве, где в то время находились великие князья Александр и Владимир Александровичи, великие княжны Мария и Евгения Максимилиановны с младшими братьями. Там же с ними с 15 по 27 июля были Александр II с императрицей.
В 1863 г. вел. кн. Николай Александрович отправился во второе большое образовательное путешествие. Оно проходило в сопровождении Г. Г. Строганова, полковника Рихтера, врача Шестова, дорожного секретаря Оома, двух адъютантов, двух профессоров К. П. Победоносцева и И. К. Бабста и художника А. П. Боголюбова. Подобные путешествия предпринимались и раньше. Но приглашение при этом в свиту учёных было нововведением. Победоносцев объяснял устройство различных учреждений, Бабст рассказывал об экономическом состоянии края, а ознакомление цесаревича с памятниками искусства проводил внук А. Н. Радищева, художник, академик Боголюбов.
Вояж этот продолжался более 4 месяцев, с 11 июня по 19 октября, за это время цесаревич подробно познакомился с обширной частью империи, охватывающей 20 губерний. Он проплыл и проехал от С. — Петербурга через Неву и Ладожское озеро, откуда по р. Свирь в Онежское озеро с заходом в Петрозаводск. Далее по Мариинской системе, соединяющей Неву с Волгой, через Белозерск и Череповец в Рыбинск. По Волге с остановками во многих портах дошёл до Астрахани. Затем, поднявшись вверх до Царицына (ныне г. Волгоград), проследовал по железной дороге и Дону до Новочеркасска. Через Ростов-на-Дону, Таганрог и Керчь прибыл в Крым, остановившись в Ливадии. Из Ялты на пароходе отправился в Поти. Проведя на Кавказе неделю, вновь возвратился в Ливадию, откуда выехал в Бердянск и, проследовав через Екатерннослав (ныне г. Днепропетровск), Харьков, Курск, Орёл, Тулу, Москву, прибыл в Царское Село. План этого путешествия был всецело составлен графом Строгановым, которого благодарили и участники путешествия, и жители посещаемых цесаревичем городов.
Любопытный эпизод произошёл в период посещения наследником Петрозаводска, где он на пароходе, плывущем по Онежскому озеру, слушал песни известного сказителя, певца древнерусских былин слепца Кузьмы Ивановича Романова. Старик, представший перед цесаревичем в сермяге, лаптях и дырявой шляпенке, был поражён, когда узнал, что песнь о Вольге Буслаевиче ему подпевал сам цесаревич. Нижняя отвислая губа его затряслась, слёзы покатились из глаз, и он в восторге воскликнул: «Вот до чего дожил, что первенец царский поёт наши излюбленные песни!» Вел. кн. Николай Александрович целый вечер почти не отходил от старца, прослушал былины его «Добрыня Никитич», «О добром молодце и о жене неудачливой», расспрашивая его о былом, о русских богатырях, о Петре Великом… На Белом озере цесаревич побывал в двух известных монастырях: женском Горицком Воскресенском, основанном кн. Андреем Старицким в 1544 г. и мужском Кирилло-Белозерском, созданным в 1397 г. преподобным Кириллом.
Занятная оказия произошла в Рыбинске. Тамошняя биржа давала большой обед. Среди прочих тостов пили за здоровье графа Строганова и благодарили его за то, что он привёз наследника престола в главный склад привозимого с юга хлеба. Граф незамедлительно ответил: «Благодарю вас, господа, за тост, я сам радуюсь, что нахожусь в Рыбинске, потому что вновь убедился, что под вашими туго набитыми деньгою карманами бьются истинно русские сердца». Впечатление было крайне оригинальное: все стояли с открытыми от удивления ртами (418, 1896, № 7, с. 432—433).
Благодаря любви цесаревича к старине, были спасены в Ярославле и Костроме ценные памятники. В Ярославле, например, в старинной церкви Св. Иоанна Богослова наследник восторгался древним русским стилем и украшениями из изразцов и, узнав от настоятеля, что епископ Нил хочет приказать закрасить их, чтобы церковь эта не привлекала прихожан преимущественно перед другими, поехал лично к епископу, которому выразил своё восхищение старинными церквами. Этого было достаточно, чтобы епископ Нил отказался от мысли закрашивать их.
Отношение народа к цесаревичу было уважительное и трогательное. Матери приносили к нему младенцев с просьбою благословить их. Как отмечает Оом, в Костроме произошёл курьёзный случай. Цесаревич там лично принимал просьбы и разные мелкие подношения народа, стоявшего перед губернаторским домом. Среди прочих поднесены были одной старушкой на тарелке бумага с просьбой, при ней просфора и какая-то из бумаги же сделанная коробка, вроде ковчега. Когда занесли всё это в комнату, обратили внимание, что бумажный ковчег, стоявший возле просфоры на тарелке, покачивается. Взглянув внутрь коробки, обнаружили множество тараканов, ползающих по дну и стенкам ковчега. Когда стали разбираться, выяснилось, что просфора была поднесена старушкой как доказательство, что она утром помолилась за цесаревича, а тараканы в коробке как выражение пожеланий ему счастья (там же, с. 436).
В Саратове какой-то древний старец лет 80 или более, умилённый доступностью цесаревича пожелал благословить его самого, и великий князь благоговейно преклонив голову, подошёл под благословение. Старик осенил широким знамением креста, и вслед затем упал ему в ноги.
В Сарепте (бывший город, с 1931 г. в черте нынешнего Волгограда. — Е. Т.) августейший сын с любопытством знакомился с самобытными чертами этой колонии саксонских гернгутеров посреди русского Приволжья, располагавшей правами полного самоуправления под сенью двуглавого орла.
В районе Астрахани на Каспийском море цесаревич наблюдал рыбную ловлю известной тогда астраханской ватаги. Не прошло и получаса после отплытия за добычею рыбацких лодок, как они уже возвратились с целыми грудами белуги, осетров, севрюги и стерляди. На его глазах быстро и ловко была вынута из пойманной рыбы икра. Обед был предложен от имени рыболовной компании.
Довольно меткую характеристику цесаревичу дал в своём дневнике наказной атаман донцов генерал-адъютант граф П. X. Граббе, встречавший царского сына на земле Войска Донского. «До этого мне случалось нередко видеть его в разных парадах, выходах, — отмечает Граббе, — а теперь в первый раз одного как хозяина у себя. Как он прекрасен! Какой симпатичный голос! Какая умная и скромная приветливость! Любуясь им, пролетела ко мне мысль, какие судьбы готовит Провидение созданию, украшенному лучшими его дарами, и к приятным вообще впечатлениям примешалось как будто что-то похожее на сострадание».
В целом путешествия по родной стране имели большое значение для развития великого князя. Он непосредственно видел Россию такою, какой она была на самом деле. 19 октября 1863 г. цесаревич возвратился в Петербург, а в апреле 1864 г. Александр II принял решение отправить его в новое, заграничное путешествие. Разработанный графом Строгановым подробный план этого путешествия кроме научно-образовательных целей, знакомства с иностранными дворами, предусматривал возможность укрепить здоровье царского первенца морскими купаниями и самому цесаревичу по сердцу сделать выбор августейшей невесты.
Как мы знаем, это путешествие стало для царственного юноши последним.
3. ЗАГРАНИЧНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
18 июня 1864 г. великий князь Николай Александрович из Царского Села выехал поездом за границу. В составе его свиты были граф С. Г. Строганов, флигель-адъютант полковник О. Б. Рихтер, наставник цесаревича профессор Московского университета Б. Н. Чичерин, дорожный секретарь Ф. А. Оом, доктор Н. А. Шестов и адъютанты: поручик л.-гв. Кирасирского Его Величества полка П. А. Козлов и прапорщик л.-гв. Преображенского полка князь В. А. Барятинский. С первыми двумя спутниками мы уже познакомились. Что же представляли собой остальные члены свиты?
Бесспорно, наиболее авторитетным и способным из этой группы был Борис Николаевич Чичерин. Ко времени путешествия Чичерин получил общественное признание как один из идеологов умеренного либерализма. Им был опубликован целый ряд статей по истории России. В начале 1861 г. он был избран советом Московского университета исполняющим должность экстраординарного профессора по кафедре государственного права. С восторгом встретил он крестьянскую реформу, охарактеризовав её как «лучший памятник русского законодательства». Резко отрицательно оценивал революционно-демократическое движение, особенно деятельность А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, называя её «неистовым беснованием». Летом Чичерин получил приглашение от графа Строганова принять на себя чтение курса государственного права наследнику-цесаревичу. С начала 1863 г. цесаревич приступил к изучению этого курса под руководством Чичерина по программе, составленной последним для университетских лекций. Уже на первых занятиях стало ясно, что великий князь довольно легко справляется с весьма сложным материалом, кратко и ясно излагая целый ряд учений, насыщенных философским содержанием, причём излагает это довольно отчётливо, последовательно и даже изящно. По воспоминаниям Чичерина, «самые отвлечённые мысли, категорический императив Канта, философское учение Гегеля, легко усваивались даровитым юношей, которого природные способности и восприимчивый ум восполняли недостаток первоначального обучения» (381, т. 1, с. 88).
Вся хозяйственная часть путешествия лежала на Фёдоре Адольфовиче Ооме. Как заметил Чичерин, это был отменный, безукоризненно честный и добрый человек, происходивший из голландского рода. Он целиком был предан своему долгу и тому лицу, к которому он был приставлен. Живой, весёлый, общительный, участливый, Оом сердцем стоял, может быть, выше всех остальных. Он важно обсуждал все вопросы, придавая несколько преувеличенное значение мелочам.
Николай Александрович Шестов был человек не дурной, обходительный, но пошлый. К наследнику он был определён в 1859 г. по рекомендации лейб-медика Енохина, которому он приходился племянником. По отзывам, Шестов учился хорошо, но доктор из него получился неважный. Он не питал любви к медицине, хотя и был преподавателем Петербургской медико-хирургической академии. Оба молодых ординарца были добрыми, милыми, весёлыми ребятами, настоящими гвардейскими офицерами, но без всяких умственных интересов и без прочного образования. Все жили в полном согласии.
Надо добавить, что кроме вышеназванных лиц, был прикомандирован к цесаревичу поручик фельдъегерского корпуса Шлотгауэр и взят в качестве курьера женевец Бо. При цесаревиче состояли также камердинер Костин и рейткнехт Вельцин.
Как отметил в своих воспоминаниях Чичерин, из всей свиты цесаревича только граф Строганов мог поддерживать с ним серьёзный умственный разговор, в котором наследник со свойственной ему восприимчивостью всегда принимал живое участие. Отношения между ним и свитой были самые непринуждённые, разговор был всегда оживлённый и дружественный, и можно было высказываться обо всём с полною откровенностью. «Мы путешествовали, — пишет Чичерин, — как кружок друзей разных возрастов, различных положений, но все соединённые общим чувством и общими стремлениями. Центром этого маленького мира был прелестный юноша с образованным умом, с горячим и любящим сердцем, весёлый, приветливый, обходительный, принимающий во всём живое участие, распространяющий вокруг себя какое-то светлое и отрадное чувство» (там же, с. 126).
Цесаревич с тяжёлым сердцем расставался с родиной и, в частности, с Петергофом. «Если я за границей увижу один такой прелестный вид, то я буду вполне доволен», — признался он перед отъездом.
Через Берлин наследник престола прибыл в старинный баварский курортный город Киссинген, где тогда отдыхала российская императорская чета и другие влиятельные особы с их свитами. Там можно было увидеть императрицу Австрии Елизавету, короля Баварии, великую кн. Ольгу Николаевну с супругом — наследным принцем Вюртембергским, великого герцога Мекленбург-Шверинского. Среди отдыхающих цесаревич встретил вице-канцлера Горчакова и своего бывшего наставника, посланника в Штутгарте Титова. Король Баварии Людвиг II, сверстник великого кн. Николая Александровича, приветливо принимал всех гостей, но больше всех старался угодить венценосным родителям цесаревича.
Из Киссингена в начале июля императорская фамилия в экстренном поезде отправилась через Франкурт-на-Майне в Ганновер, Швальбах, Эйзенах и Веймар.
В Веймарском замке герцог Александр-Карл показал цесаревичу комнаты, носящие имена великих немецких писателей — Гёте, Шиллера, Виланда и Гердера. Эти знаменитости, так же, как Бах и Лист, упрочили за Веймаром название «германских Афин».
Далее Николай Александрович направился на четырёхнедельное пребывание в Схевенинген, близ Гааги, где ему были предписаны морские купания. Однако эти купания в водах Северного моря, по мнению очевидцев, не принесли пользы наследнику.
Из Схевенингена цесаревич ездил в окрестности Гааги, в разные города: Амстердам, Роттердам, Утрехт и Харлем. Посетил он и Заандам (Саардам), знаменитый пребыванием в нём молодого Петра Первого. В память посещения царственным питомцем Заандама князь П. А. Вяземский написал уже по смерти наследника трогательное стихотворение, в котором назвал цесаревича «минутным гостем, ангелу подобным, блеснувшим на земле, но не земли жильцом».
В Схевенингене граф Строганов вынужден был покинуть на время цесаревича в связи с внезапной смертью своего 46-летнего сына Александра в его псковском имении.
На время отсутствия Строганова заменил граф Матвей Юрьевич Виельгорский, добрейший, обходительный человек и страстный музыкант. Однако ещё до его прибытия компания цесаревича увеличилась другим типом — Владимиром, или, как его называли, Вово Мещерским — будущим редактором пошлой и нахальной газеты «Гражданин». Как заметил Чичерин, у последнего была «прирождённая наклонность к самому утончённому искательству и раболепству». Грустные предчувствия начинали тревожить царского первенца уже в самом начале его пребывания в Схевенингене, но их рассеяло сообщение о заключении перемирия между Данией и Пруссией, открывавшее ему возможность посетить Данию.
Престолонаследник по телеграфу испросил у отца позволения на поездку в Данию, и, получив это разрешение, незамедлительно отправился туда через Гамбург и Киль. В связи с войной Дания вовсе не входила в составленный ранее маршрут.
По прибытии в Копенгаген, великий князь остановился в доме российского посланника барона Н. П. Николаи, у которого узнал некоторые подробности о датском королевском доме. У короля Кристиана IX, вступившего на престол в 1863 г., и королевы Луизы было три сына и три дочери. Уже тогда в августейших домах мира эту королевскую чету называли «европейскими тестем и тёщей». Старшая дочь Александра Красивая в 1863 г. вышла замуж за будущего короля Великобритании Эдуарда VII, а средний сын Вильгельм Георг тогда же женился на великой княгине Ольге Константиновне, двоюродной сестре Николая Александровича, и стал греческим королём под именем Георга I. Забегая вперёд, скажем, что Кристиан IX через своих детей сумел породниться ещё с целым рядом европейских дворов.
Итак, на следующий день Николай Александрович в сопровождении свиты отправился в замок Фреденсборг, где был встречен всей королевской фамилией.
Прожив в Дании более двух недель, цесаревич решил сделать предложение очаровавшей его дочери короля Кристиана IX Дагмаре и, получив уверенность, что его чувства разделяются принцессой, отправился в Дармштадт, чтобы испросить разрешение родителей сделать это предложение. 1(13) сентября наследник с августейшими родителями отправился в Фридрихсгафен к королеве Вюртембергской Ольге Николаевне, где провёл неделю, затем вместе с отцом должен был принимать участие в прусских манёврах в Бранденбурге, для чего отправился в Берлин.
Здесь, судя по всему, под влиянием долгой езды верхом, когда Николаю Александровичу приходилось с 5 часов утра до 6 часов вечера следовать за Александром II на манёврах, боли в спине у него усилились. 13 сентября 1864 г. из Киля наследник престола со своей свитой снова отправился в Копенгаген, куда прибыл 15-го.
20 сентября произошла его помолвка, и в тот же день был отправлен в Дармштадт князь В. А. Барятинский для испрошения родительского благословения на обручение. Дав на него своё согласие, Александр II повелел сообщить об обручении наследника престола с датской принцессой Дагмарой жителям столицы 101 пушечным выстрелом. Никто тогда не мог представить, что наречённый жених через шесть месяцев уйдёт из жизни в самом цвете лет.
Между тем в Бернсторфе, где пребывал тогда датский двор, прошёл ряд торжеств.
На другой день после помолвки был дан обед у короля. За этой торжественной трапезой отличился капитан царской яхты «Штандарт» Дмитрий Захарович Головачев. Когда подали шампанское, он после тоста за помолвленных выпил глоток и сказал Чичерину с гримасой, что вино кисло. Чичерин расхохотался. Король, заметив гримасу спросил: «Что говорит капитан?» Тогда Головачев без малейшего стеснения отвечал: «Горько!» — «Пусть подадут другую бутылку», — приказал добрый король. Цесаревич, поняв, в чём дело, через стол заметил Головачеву, чтобы он оставил эти шутки. Что же? Попробовав вновь шампанское, он, видя, что король следит за его выражением, опять-таки сказал: «Всё-таки кисло!» Тогда королева спросила цесаревича, в чём дело? Престолонаследник, видимо, недовольный неуместной шуткой, объяснил, однако, что, по принятому в России обычаю, заздравное вино при подобных случаях, признаётся горьким или кислым, пока жених не поцелует невесту. «Если в этом дело, так поцелуйте её», — отвечала умная и глухая королева Луиза. Цесаревич, чтобы положить конец неловкому положению, поцеловал принцессу в щёчку. «Теперь сладко», — воскликнул бессовестный Головачев. Но зато и досталось ему на другой день от графа Строганова, который, объяснив ему все неприличие поступка, объявил, что если он позволит себе ещё раз подобную выходку, то или будет отправлен в Петербург или исключён из свиты Его Высочества, дабы не могли его приглашать ко двору (418, 1896, № 8, с. 553).
30 сентября (12 октября) Николай Александрович простился с невестой и отправился в Дармштадт, где встретился со своими родителями. В Дармштадт вызван был из Висбадена протоиерей И. А. Янышев, которому предполагалось поручить занятия Законом Божьим с невестой наследника. Обучить Дагмару русскому языку и русской истории цесаревич намеревался сам.
В октябре 1864 г. вел. князь Николай Александрович с остановками в Штутгардте, Нюрнберге, Мюнхене и Тироле прибыл в Венецию. 5 дней провёл он в этом знаменитом центре итальянской национальной культуры, с утра до вечера осматривая уникальные архитектурные памятники. Царственный юноша побывал в соборе Св. Марка, построенном ещё в XI в., во Дворце дожей, дворцах вдоль Большого канала, музеях и картинных галереях, совершил несколько прогулок в гондолах. Именно здесь, в Венеции, появились впервые угрожающие признаки его болезни. Наследник почувствовал сильную усталость и в последние дни уже без особого интереса осматривал творения архитектуры и живописи.
Из Венеции через Милан преемник прибыл в Турин. В Милане он обедал у принца Гумберта, будущего короля Италии, который на вопросы цесаревича об интересующих его конституции Италии и, в частности, о судебных учреждениях не смог дать вразумительные ответы. «Вы меня спрашиваете о вещах, — ответил он великому князю, — о которых я не имею никакого понятия. У вас в монархической стране князья обязаны знать законы и государственное устройство страны, у нас это дело палат».
По прибытию в Турин 27 октября первый король Италии Виктор-Эммануил II в связи с приездом цесаревича дал большой обед, на котором присутствовал весь бюрократический олимп Пьемонта. Юный князь Николай Александрович так умело и с таким тактом вёл разговор с итальянскими министрами, что покорил их всех своим обаянием. Например, военный министр Ламормора сказал, что молодой великий князь — совершенство (там же, с. 563).
Из Турина наследник проехал в Геную, а оттуда на фрегате «Александр Невский» отплыл в Ниццу. Сюда прибыла на зиму его любящая мать — государыня Мария Александровна — для которой петербургский климат был противопоказан.
Из Ниццы в течение несколько дней на военном корабле «Витязь» через Ливорно, цесаревич со свитой проследовал во Флоренцию. В это время Николай Александрович, несмотря на повторившиеся приступы болезни, был полон радужных надежд и мечтал о своей будущей семейной жизни. «Теперь я у берега, — говорил он, — Бог даст, отдохну и укреплюсь зимою в Италии, затем свадьба, а потом новая жизнь, семейный очаг, служба и работа… В Схевенингене все чёрные мысли лезли в голову. В Дании они ушли и сменились розовыми: не ошибусь, если скажу, что моя невеста их мне дала, и с тех пор я живу мечтами будущего… Я утешаю себя тем, что у нас вся будущность впереди». В письме к Н. П. Литвинову, поручику л.-гв. конной артиллерии, который состоял при наследнике, Николай Александрович пишет: «Хорошие я пережил минуты и искренно благодарю Бога, что нашёл то, чего так желал, о чём так долго мечтал: любить и быть любимым».
Для характеристики душевного состояния цесаревича много любопытного дают его письма к брату Александру Александровичу, с которым, как известно, его связывала нежная дружба и любовь. Цесаревич не раз признавался матери, что никому не пишет таких нежных и откровенных писем, как Саше, и даже не может отдать себе отчёта, кого он больше любит — Сашу или Дагмару.
4. ОБОСТРЕНИЕ БОЛЕЗНИ
Во Флоренции на третий день пребывания, т. е. 12 (20) ноября вел. князь слёг. Возникли сильные боли в спине, на которой появилась краснота с небольшой опухолью. Приглашённый итальянский профессор Бурчи высказал предположение, что у больного происходит воспалительный процесс в области позвоночника. Этот диагноз впоследствии оказался верным. Хотя наследнику стало несколько легче, однако, он двигался с трудом и, боясь возобновления острых болей, почти никогда не выпрямлялся и ходил сгорбившись. В течение целого месяца ему делали растирания, но, когда это лечение не принесло заметного облегчения, его решили перевезти в Ниццу. Окружающие великого князя надеялись, что молодость всё же возьмёт своё. Они веровали в южное небо, в благотворный воздух, в тёплый и умеренный климат.
20 декабря 1864 г. (1 января 1865-го) цесаревич со свитой выехал из Флоренции, в Ливорно пересел на «Витязь», который быстро доставил его в Ниццу. В Ницце, где наследник поселился на вилле Дизбах на Promenade des Anglais («прогулка англичан»), ему становилось всё хуже и хуже. Тогда в феврале были приглашены знаменитые французские доктора Рейе и Нелатон, которые не нашли ничего опасного в состоянии больного. В письменном протоколе они отметили, что болезнь цесаревича есть укоренившийся ревматизм и что последовательное лечение паровыми душами и купаниями в Барьер-де-Люшоне окончательно его поправит.
Между тем болезнь прогрессировала. Силы великого князя слабели с каждым днём. Он всё время ходил сгорбленным, был ужасно худ и бледен (418, 1905, № 6, с. 287).
В марте 1865 г. доктора пришли к заключению, что ухудшение происходит от приморского климата и решили перевести его на берега озёра Комо, а пока на время перевели в отдалённую от моря виллу Бермон, которая садом соединялась с виллой императрицы. В первые дни апреля 1865 г. состояние наследника резко ухудшилось и стало практически безнадёжным (418, 1896, № 9, с. 34).
4-го в Ниццу был вызван вел. князь Александр Александрович, а 6-го вечером выехал сам император с сыновьями Владимиром и Алексеем. Путь до Ниццы был преодолён с необычайною быстротою, всего за 85 часов. Можно представить, что испытывал отец в этом скоростном переезде из конца в конец Европы под «картечью телеграмм, несколько раз в сутки раздиравших сердечную рану его». В Берлине российского монарха на вокзале ожидал король Вильгельм I, в Париже — император Наполеон III. На востоке Франции в Дижоне к царскому поезду присоединился другой, вёзший из Копенгагена принцессу-невесту цесаревича с августейшей матерью королевой Луизой и братом, наследным принцем датским. Титулованные путешественники прибыли в Ниццу 10 апреля.
Как свидетельствует один из приближённых наследника Оом, о приезде государя нужно было объявить Николаю с большой осторожностью. Сделала это сама императрица.
Августейшие родители вошли в комнату больного вместе, но отец остался за ширмами, а Мария Александровна подошла к кровати. Николай, лежавший в беспамятстве, тотчас пришёл в себя, взял руку матери и, по обыкновению, стал целовать каждый палец отдельно. «Бедная ма, что ты будешь делать без твоего Ники?» — спросил он, глядя на мать. В первый раз он при ней высказал сознание своего положения.
«Дорогой мой, — отвечала императрица, — зачем такие грустные мысли? Ты знаешь, что нас ожидает радость». — «Я знаю, что ожидали па, но теперь уверен, что он уже приехал».
Государь, услышав эти слова, вышел из-за ширм и, опустившись перед страдальцем-сыном на колени, стал целовать руки больного. Оом высказывает мысль, что государь бывал строг к своему наследнику: «Скажу даже, в некоторых случаях, немилосерд, и мне казалось, что в эту минуту он почувствовал потребность нежностью изгладить всё, что могло остаться в памяти сына из болезненных ощущений, которые вызываемы были резкими замечаниями, запрещениями выражать мнения молокососу, как он его называл. Никогда не забуду горьких слёз цесаревича после прочтения ему официальной бумаги министра двора графа В. Ф. Адлерберга к Рихтеру, в которой ему было сообщено высочайшее повеление объявить Его Высочеству, чтобы он никогда не утруждал государя императора личным ходатайством по прошениям, на имя цесаревича поступающим.
Были минуты трогательные, когда вошла невеста умирающего, когда он, смотря на неё, говорил императрице «Не правда ли, какая она милая?», когда он держал руки стоявших с обеих сторон его одра любимого брата и дорогой наречённой его; когда она, эта бедная, едва познавшая первую любовь, стоя на коленях у изголовья царственного жениха своего, молилась за него или поправляла подушку, на которой покоилась голова с этим чистым, непорочным ликом».
5. СМЕРТЬ НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА
Итак, возле постели юного страдальца, на вилле Бермон собралась вся царская семья: безутешные родители, принцесса Дагмара, братья и сестра. Цесаревич часто впадал в забытье, но большее время находился в памяти. У него началась сильнейшая головная боль, сопровождаемая рвотой.
Утром 11 апреля больному сделалось значительно хуже, в 12-м часу ему предложили приобщиться св. тайн, что он исполнил с полным сознанием. После причащения Николай Александрович начал со всеми прощаться. Как отмечает Литвинов, он каждого присутствующего называл по имени и говорил по два раза: «Прощай, прощай». Последний консилиум врачей, в числе которых были профессора Здекауер и Пирогов и вызванный из Вены доктор Оппольцер, пришёл к заключению, что у цесаревича цереброспинальный туберкулёзный менингит и спасения нет. Тем не менее Николаю Александровичу беспрестанно давали мускус по настоянию Пирогова, который утверждал, что доктора не должны терять надежды до тех пор, пока в больном не перестанет биться сердце. Однако мускус только мучил страдальца. В 16.00 на него нашла икота, и его беспрестанно рвало мускусом. Несчастная принцесса Дагмара, стоя на коленях перед умирающим женихом, всё время вытирала ему рот и подбородок (51а, с. 57).
В 19 часов 30 минут началась агония, во время которой невеста и брат ни на минуту не отходили от изголовья умирающего.
Три раза в его комнату приглашали духовенство для чтения отходной. Наконец во время третьего чтения с 11 на 12 апреля в 0 часов 50 минут местного времени Николай скончался. В минуту кончины августейшие отец и мать держали одну руку умирающего, принцесса-невеста и любимый брат, великий князь Александр Александрович — другую.
Лейб-медик профессор Н. Ф. Здекауер позже говорил, что бред цесаревича был характерным. Он выступал перед какими-то депутатами, в другой раз как будто брал Кексгольм приступом. Вообще смерть показала, сколько обещала его жизнь. Замечательно слово, сказанное им насчёт нынешнего цесаревича: «В нас всех есть что-то лисье, Александр один вполне правилен душой». Как признавалась императрица, последними словами цесаревича были: «Стоп машина!»
Тело царственного первенца было вскрыто и бальзамировано. Вскрытие установило не только туберкулёзный менингит, но и внутренний нарыв в спинной кости, который был основным источником болезни. Выяснилось, что итальянский доктор один был прав в своём диагнозе.
Пошли толки и догадки: откуда мог произойти этот нарыв? Тогда вспомнили, что года два тому назад наследник в присутствии всей августейшей семьи принимал участие в скачке наперегонки с принцем Ольденбургским на ипподроме в Царском Селе. Цесаревич велел положить себе новое, щёгольское, но непривычное для него английское седло и на всём скаку слетел с лошади. Он тут же вскочил на ноги; казалось, падение не оставило о себе следа. Но прирождённая ему золотуха, по всей видимости, устремилась в ушибленное место, медленно и незаметно подтачивая организм. С той поры он изредка стал жаловаться на боль в пояснице. Ложное лечение, в особенности паровые души, ускорило болезнь и уменьшило страдания.
Рано утром 12 апреля 1865 г., в пятницу, известие о смерти наследника престола по телеграфу дошло до С. — Петербурга от министра императорского двора генерал-адъютанта графа Адлерберга 2-го. Тогда же утром о печальном событии было объявлено в приложениях к газетам и сообщено в губернии по телеграфу. Это был второй случай в России, начиная с Петра Великого, когда русские теряли своего наследника престола.
В тот же день в Ницце был обнародован высочайший манифест о кончине наследника и назначении другого. Несмотря на то, что ранее было известно о тяжёлой болезни Николая Александровича, весть о его кончине потрясла все слои русского общества. И как обычно, среди народа распространялись всевозможные фантастические слухи и толки, в которых было много нелепого. В Москве стоустая молва говорила, будто цесаревича отравили великий князь Константин Николаевич или его супруга «Константиниха». В Петербурге профессору А. В. Никитенко один генерал с весьма важным видом выразил своё мнение, что в болезни, а следовательно, и в смерти наследника сильно повинен Наполеон. «Каким же это образом?» — спросил Никитенко. Говоривший не сумел этого объяснить, но всё же остался при своём мнении.
Рассказывали, например, что лейб-медик Н. Ф. Здекауер требовал тёплых ванн, а цесаревича отправили купаться на побережье Северного моря на курорт Схевенинген, что один флорентийский врач указывал на спинной мозг, как на гнездо болезни и требовал скарификации, но его не послушали, что французский хирург Нелатон поставил фонтанели, а врач наследника Шестов их закрыл, что от государя скрывали правду и что он случайно узнал от фельдъегеря о готовящейся катастрофе и т. д. и т. п.
В образованном обществе преобладала своя точка зрения. Никитенко, например, считал, что жизнь этого благородного, много обещавшего для России юноши, возможно, была бы и сохранена, если бы пестуны его Гогель, Зиновьев и граф Строганов побольше заботились о его физическом воспитании и не были бы так «непростительно беззаботны в этом отношении». Ему вторил и поэт Тютчев, живший в Ницце с осени 1864-го до весны 1865 г. По его словам «наследника уморили нелепым образом воспитания, особенно тем, как вёл его в последние годы Строганов… Его страшно утомляли, заставляя учиться и двигаться свыше сил и не внемля спасительным предостережениям некоторых рассудительных медиков…»
В связи с этими суждениями Тютчева находится и его эпиграмма на графа С. Г. Строганова:
Как верно здравый смысл народа
Значенье слов определил;
Недаром, видно, от «ухода»
Он вывел слово «уходил».
Вот один из примеров того, как в народе относились к наследнику. Во время Ломоносовского обеда в зале Дворянского собрания Петербурга возле профессора М. М. Стасюлевича сидел какой-то купец. Когда провозгласили тост за наследника, — тогда было известно ещё только, что он опасно болен, — зал огласился восторженными криками в честь его и пожеланиями ему выздоровления. Крики не затихали в течение пяти минут. Стасюлевича это растрогало до слёз. Сидящий рядом купец, заметив их, спросил:
— Видно, вы очень любите наследника?
— Да, — отозвался Стасюлевич, — потому что знаю его хорошо: я был его учителем.
— Учителем?— повторил купец. — Ну, хорошо, что вы были его учителем, а не дядькою, а то вас стоило бы разорвать на клочки.
Стасюлевич, который три года преподавал историю наследнику, говорил, что цесаревич учился очень хорошо и вообще был прекрасным существом. Стасюлевич, как отмечал Никитенко, не мог вспоминать о нём без глубокой скорби и умиления. Он показывал ему тетради, в которых царственный юноша записывал свои уроки по истории. В них видна особенная тщательность в занятиях. Я. К. Грот, И. А. Гончаров, Ф. И. Буслаев, И. К. Бабст, М. И. Соловьев были также в восторге от занятий и успехов цесаревича. Соловьев говорил, что если бы из Московского университета выходил раз в десять лет один студент с познаниями русской истории, какие имел цесаревич, то он считал бы своё призвание исполненным.
«Всем горько, все притихли и приуныли от страшной вести, — писал К. П. Победоносцев 12 апреля 1865 г. А. Ф. Тютчевой, — но мы, знавшие его, всего сильнее чувствуем, что значит для всех потеря нашего царевича… Я верю, я чувствую всей душой… что этот час — роковой час в судьбах России. На него была надежда, и в каждом из нас, знавших его, эта надежда оживала тем более, чем темнее становился горизонт, тем сильнее стали напирать тёмные силы, чем безотраднее казалась обстановка судеб наших. На него была надежда — мы в нём видели противодействие, в нём искали другого полюса…. И эту надежду Бог взял у нас. Что с нами будет? Да будет его святая воля» (217, с. 504).
Между тем Ницца встретила русское горе тёплым и единодушным участием. Жители всех возрастов и званий приходили благоговейно поклониться гробу. Тело покойного цесаревича Николая было перенесено 14 апреля в русскую церковь, а 16-го — через весь город и потом вдоль моря на фрегат «Александр Невский», отплывший из Виллафранки в Кронштадт в составе эскадры под командой адмирала С. С. Лесовского. В этот же день государь и императрица Мария Александровна с детьми выехали из Ниццы в Дармштадт. Там в замке Югенгейм они в тесном семейном кругу, в состав которого вошла и принцесса Дагмара, провели несколько дней, нужных для восстановления сил императрицы, истощённой длительным уходом за больным сыном и потрясением безвременной его кончиной. 9 мая августейшая семья выехала из Дармштадта и 12-го прибыла в Царское Село.
На исходе 35 суток плавания 21 мая эскадра с прахом покойного цесаревича прибыла в Кронштадт, куда ездил и Александр II. В знак траура весь Балтийский флот приспустил флаги. Смертные останки Николая 25 мая были доставлены на пароходе «Александрия» под балдахином на палубе в Петербург, где с Английской набережной препровождены в церемониальном шествии к месту вечного упокоения в Петропавловскую крепость. Процессия следовала от Николаевского моста мимо Исаакиевского собора по площади и набережной на Троицкий мост.
«Войска, — как отмечал Никитенко, — с обеих сторон окаймляли площадь. Сперва потянулись разные придворные чины, ордена на подушках, бесконечный ряд духовенства в чёрном облачении и потом колесница с останками юноши, которого оплакивала Россия. За нею государь верхом на лошади…
Народ стоял безмолвно, сняв шапки, и с появлением колесницы крестился. Не было ни малейшего шума, ни толкотни, ни беспорядка. Вокруг царствовало полное безмолвие, нарушаемое только колокольным звоном с церквей и зловещими пушечными выстрелами с крепости… На всём Петербурге лежала какая-то печать уныния и скорби, а над ним, как чёрное покрывало, висело сумрачное небо». 28 мая состоялось само погребение в Петропавловском соборе, усыпальнице императорского дома. «В этой ранней могиле, — писал Чичерин, — были похоронены лучшие мои мечты и надежды, связанные с благоденствием и славою отечества. Россия рисковала иметь образованного государя с возвышенными стремлениями, способного понять её потребности и привлечь к себе сердца благороднейших её сынов».
Князь П. А. Вяземский в своих стихах говорил:
Гаданья светлые напрасны!
Им сбыться не дано судьбой:
Надежд грядущих цвет прекрасный
Сражён внезапною грозой.
Стасюлевич в предисловии к III тому своего сочинения «Материалы для истории Средних веков», посвящённого памяти царственного ученика, писал следующее: «Мы оплакиваем в эти минуты смерть, в которой заключались тысячи смертей: умирал не только человек, умирала юность, умирала красота, умирала первая и едва вспыхнувшая любовь, умирали надежды миллионов добрых людей, умирали идеи высокого, справедливого, благородного, умирало всё, что есть заметного и доброго на земле».
2 марта 1867 г. на месте кончины Николая Александровича была заложена и в течение одного года построена по проекту и под наблюдением академика Гримма часовня-памятник. Освещение её было проведено 26 марта 1868 г. в присутствии цесаревича Александра Александровича, членов русской колонии, местной администрации и войск местного гарнизона. В эту часовню были принесены драгоценные иконы от членов императорской семьи, а также от всех частей, в которых числился великий князь Николай Александрович. Одна из близлежащих улиц стала называться бульваром имени цесаревича.
В память умершего цесаревича, а также во имя святителя Николая Мирликийского чудотворца 12 апреля 1903 г. в Ницце в садах виллы Бермон состоялась закладка нового православного Свято-Николаевского собора. Попечительницей Строительного комитета этого храма была вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, а первым председателем комитета — двоюродный брат цесаревича князь Георгий Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбергский. Постройка этого великолепного храма, сооружённого в стиле московско-ярославских соборов XVII в., была закончена в 1911 г., освещён 17 декабря 1912 г. Новый проезд к храму с разрешения императора Николая II получил название Avenue Nikolas II.