Александр III и его время — страница 4 из 37

1. ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ

Высочайший манифест о назначении нового наследника, как было сказано, обнародован в Ницце 12 апреля 1865 г. «Лишившись первородного сына и прямого преемника нашего, — говорилось в конце этого манифеста, — ныне в бозе почившего государя наследника цесаревича и великого князя Николая Александровича, мы, на точном основании закона о престолонаследнике, провозглашаем второго сына нашего, Его Императорское Высочество великого князя Александра Александровича наследником нашим и цесаревичем». Манифест этот был доставлен в Россию с нарочным и обнародован в С. — Петербурге 19 апреля.

29 мая в белом зале Зимнего дворца в 1-м часу дня Александр II принимал представителей иноземных держав и многочисленные депутации от всех сословий, прибывших из разных губерний для присутствия на похоронах цесаревича Николая. К депутациям присоединились представители петербургского дворянства и городского общества.

Император вышел к ним в сопровождении цесаревича Александра Александровича. «Я желал вас видеть, господа, — сказал он, — чтобы лично изъявить вам от себя и от имени императрицы нашу сердечную благодарность за участие всей семьи русской в нашем семейном горе. Единодушие, с которым все сословия выразили нам своё сочувствие, нас глубоко тронуло и было единственною для нас отрадою в это скорбное время. В единодушии этом наша сила, и пока оно будет существовать, нам нечего бояться ни внешних, ни внутренних врагов. Покойному сыну суждено было, во время путешествия его по России в 1863 г., быть свидетелем подобного же единодушия, вызванного тогда посягательством врагов наших на древнее достояние русских и на единство государства… Да сохранится единодушие это навсегда! Прошу вас, господа, перенести на теперешнего наследника моего те чувства, которые вы питали к покойному его брату. За его же чувства к вам я ручаюсь. Он любит вас также горячо, как я вас люблю и как любил вас покойный. Молитесь Богу, чтобы он сохранил его нам для будущего благоденствия и славы России! Ещё раз благодарю вас, господа, от души».

На царском приёме впервые после восстания 1863-1864 гг. участвовали высшие гражданские чины и аристократы Царства Польского. Император, в присутствии цесаревича Александра Александровича, обращаясь к ним, сказал: «Я желал видеть вас, господа, чтобы поблагодарить за чувства, которые вы выразили мне при последних тяжких обстоятельствах. Хочу верить, что они искренни, и желаю, чтобы были разделены большинством ваших соотечественников, подданных моих в Царстве Польском. Чувства эти будут лучшим ручательством в том, что мы не подвергнемся уже тем испытаниям, через которые прошли в недавнее время. Я желаю, чтобы слова мои вы передали вашим заблужденным соотечественникам. Надеюсь, что вы будете содействовать к образумлению их. При сём случае не могу не припомнить те слова, поставляемые мне в укор, как бы оскорбление для Польши, которые я сказал в 1856 г. в Варшаве по прибытии туда в первый ещё раз императором. Я был встречен тогда с увлечением и в Лазенковском дворце говорил вашим соотечественникам. «Оставьте мечтания!» («Point de reveries!»). Если бы они последовали этому совету, то избавили бы ваше отечество от многих бедствий. Потому-то возвращаюсь к тем же прежним моим словам. Оставьте мечтания! Я люблю одинаково всех моих верных подданных: русских, поляков, финляндцев и других; они мне равно дороги; но никогда не допущу, чтобы дозволена была самая мысль о разъединении Царства Польского от России и самостоятельное без неё существование его. Оно создано русским императором и всем обязано России. Вот мой сын Александр, мой наследник. Он носит имя того императора, который некогда основал царство. Я надеюсь, что он будет достойно править своим наследием и что он не потерпит того, чего я не терпел. Ещё раз благодарю вас за чувства, которые вы изъявили при последнем печальном событии».

20 июля в Большой церкви и Георгиевском зале Зимнего дворца состоялось торжественное принесение присяги цесаревичем. Александр Александрович подробно описал этот день в своём дневнике. В первой половине дня он вместе с родителями и братом Владимиром побывал в Петропавловской крепости на могиле «милого Никсы». Затем, переодевшись в атаманский мундир, вместе с отцом обошёл войска. В час дня началась церемония. «… Все пошли с тётями и племянницами, — записал цесаревич. — Я шёл с т (етей) Соней. Мари и Ольга тоже были в русских платьях. Придя в церковь, начался молебен. Молитвы великолепные, я молился сколько мог, страшно было выходить посреди церкви, чтобы читать присягу. Я ничего не видел и ничего не слышал; прочёл, кажется, недурно, хотя немного скоро. Из церкви пошли тем же порядком в Георгиевскую залу, где папа, мама и все тёти стояли на троне и на ступеньках. Тут я прочёл военную присягу…» Приняв присягу под штандартом Атаманского своего имени полка, Александр преклонился перед императором, который заключил сына в свои объятия и поцеловал. Также изъявила свои чувства и императрица. Присутствовавший на этом церемониале министр внутренних дел П. А. Валуев заметил: «Обе присяги — церковно-гражданскую и военную — он (цесаревич) прочитал внятным и ровным голосом, но голос ещё не сложился… После присяги приём. Вел (икого) князя заставили сказать по нескольку слов всем членам Государственного совета и всем сенаторам. Вероятно, ещё и многим другим лицам военного звания. Тяжёлая задача без надлежащей подготовки. Особое впечатление произвела на меня императрица во время военной присяги. Она стояла одна перед троном лицом к нам. Государь сошёл и стал близ цесаревича. Императрица стояла неподвижно, не поднимая глаз и только как бы шатаясь от усилия выдержать до конца. На лице то глубокое выражение страдания или скорби, которое заключается в отсутствии всякой подвижности впечатлений. Душа обращена вовнутрь. Внешне безжизненна. Если бы я мог быть уверен, что при этом не было никакой aigreur (чувства досады), я пожелал бы преклониться перед ней, как пред иконой. В сильном и безмолвном страдании есть святость и повелительное обаяние». Сиятельный Петербург отметил этот день блестящей иллюминацией и народным гулянием. Как признался цесаревич, этот день для него был тяжёлым, словно камень свалился с плеч.

О состоявшемся событии Александр II известил своих подданных новым прочувствованным манифестом. Заметим, что император ещё до присяги назначил нового наследника атаманом всех казачьих войск, шефом л.-гв. Атаманского казачьего и 3-го Смоленского уланского полков и поселённого № 9 выборгского финского стрелкового батальона. Также царь зачислил его в л.-гв. гусарский полк, в л.-гв. кавказские эскадроны собственного Его Величества конвоя, в л.-гв. казачий уральский дивизион и в л.-гв. донскую казачью батарею. По принесении присяги цесаревич Александр Александрович зачислен в Гвардейский экипаж, во все полки и отдельные части гвардии, в которых сам государь состоял шефом и в которых новый наследник ещё не числился. Тогда же он был возведён в звание канцлера Александровского университета в Финляндии. Цесаревичу сохранён весь придворный штат усопшего брата в неизменном составе. Помимо графа С. Г. Строганова и генерала О. Б. Рихтера, к нему перешли Ф. А. Оом, И. К. Бабст, К. П. Победоносцев, князь В. П. Мещерский. Оба ординарца брата — П. А. Козлов и князь В. А. Барятинский — были назначены адъютантами к Александру Александровичу. Кроме этих «унаследованных» лиц вскоре ближе всех стал к цесаревичу флигель-адъютант граф И. И. Воронцов-Дашков, ничем не связанный с покойным братом. Попечителем к особе наследника назначили генерал-адъютанта Б. А. Перовского. С 1868 г. адъютантом его также стал граф С. Д. Шереметев.

Титул наследника престола принёс Александру производство в чин генерал-майора (30 апреля 1865 г.) с зачислением в свиту императора. Некоторые правители зарубежных государств выразили новому цесаревичу знаки своего особого признания. Так, от короля Швеции Карла XV он получил орден Серафимов, от короля Бельгии Леопольда I — орден Леопольда. Император Франции Наполеон III наградил наследника орденом Почётного легиона Большого креста, король Италии Виктор-Эммануил II — орденом Аннунциады…

Смерть любимого старшего брата цесаревича Николая Александровича глубоко потрясла Александра. Горестные дни, проведённые им на юге Франции, глубоко врезались в память. «Приехать великим князем, а уехать наследником, — признавался он, — тяжело, и в особенности лишившись самой верной моей опоры, лучшего друга и любимейшего брата».

С раннего детства их связывали нежные близкие отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности и общности интересов. Они постоянно устно и письменно обменивались мыслями и впечатлениями. Братья были откровенны и искренни друг с другом.

В дни своего детства и юности Александр не готовился стать царём. Намерения его отличались благородством. Он помышлял быть верным другом и добрым помощником старшего брата. Однако превратности судьбы поставили его лицом к лицу с новой высокой жизненной задачей, к которой он, по собственному признанию, был не готов. «Я одно только знаю, — откровенно говорил Александр Александрович князю В. П. Мещерскому, — что я ничего не знаю и ничего не понимаю. И тяжело, и жутко, а от судьбы не уйдёшь… Прожил я себе до 20 лет спокойным и беззаботным, и вдруг сваливается на плечи такая ноша…» (186, с. 223).

В самом деле, новому цесаревичу предстояло многое познать, приступить к изучению труднейшей из всех наук — науки управлять огромным государством, каким являлась Российская империя.

Был ли он готов к такой гигантской работе? Надо признать, что некоторые родственники и близко знавшие его люди были настроены к нему довольно критично. Великая княгиня Елена Павловна, тётушка наследника, в то время, по словам государственного деятеля А. А. Половцова, «громко говорила, что управление государством должно перейти к Владимиру Александровичу» (221, т. 2, с. 426). Хотя известно, что Владимир не отличался особыми талантами.

Родной дядя Александра великий князь Константин Николаевич вскоре после восшествия его на престол утверждал, что и он, и Владимир в отличие от цесаревича Николая Александровича «в детстве и юношестве были предоставлены почти исключительно самим себе» (208, с. 46). Он не щадил самолюбия, не стесняясь отзывался презрительно о наследнике. Даже подруга императрицы Марии Александровны А. Н. Мальцева «не скрывала своего слабого мнения о новом цесаревиче» (354, с. 418).

Воспитатель Александра профессор А. И. Чивилев, узнав, что его ученик объявлен наследником престола, ужаснулся и в разговоре со своим коллегой профессором К. Н. Бестужевым-Рюминым, по признанию крупного сановника Е. М. Феоктистова, сказал: «Как жаль, что государь не убедил его отказаться от своих прав: я не могу примириться с мыслью, что он будет править Россией». «Конечно, — пишет Феоктистов, — опасения эти были преувеличены, но нельзя отрицать, что в интеллектуальном отношении государь Александр Александрович представлял собой весьма незначительную величину — плоть уж чересчур преобладала в нём над духом» (327, с. 217).

Но существуют и более благожелательные отзывы о наследнике. «Из достоверных источников известно, — вспоминал позднее С. Ю. Витте, — что, когда цесаревич Николай был безнадёжно болен (о чём он сам знал), на восклицание одного из приближённых к нему: «Что будет, если что-нибудь с вами случится? Кто будет править Россией? Ведь ваш брат Александр к этому совсем не подготовлен»! — он сказал: «Вы моего брата, Александра, не знаете: у него сердце и характер вполне заменяют и даже выше всех других способностей, которые человеку могут быть привиты».

По свидетельству современников, у Александра Александровича было немало привлекательных черт. Он был предельно честен, правдолюбив, бескорыстен, самостоятелен в своих мнениях, добродушен, благожелателен, откровенен. Одним из определяющих начал его жизни было сознание долга, высокое чувство ответственности. Он любил выслушивать и уважать мнение людей, но презирал угодливость и фразёрство, сплетни и клевету. В то же время он был несколько угловат, застенчив, резковат. Безусловно, новый престолонаследник был менее талантлив и менее подготовлен, нежели его предшественник, старший брат. Как отмечает в своих воспоминаниях В. П. Мещерский, личность Александра Александровича «сложилась за последние годы под сенью, так сказать, и под влиянием духовного мира его старшего брата… Они жили эти последние годы, что называется, душа в душу… И это не было слепое подчинение младшего брата старшему, совсем нет, это был взаимный обмен и мыслями, и чувствами, и впечатлениями, при котором один дополнял другого. Дружба эта была объединением двух совсем различных и притом самостоятельных существ. В старшем брате не было никаких элементов философии; напротив своим чутким и восприимчивым ко всем оттенкам окружающего его мира, своим тонким и проницательным умом, понимавшим сразу намёки на мысль, он всецело воспринимал и влияние на себя жизни или считался с нею и признавал её силу; младший брат потому и представлялся философом, что, наоборот, он не подчинялся, так сказать, силе окружавшей его жизни, не моделировал себя по ней, не дорожил никаким on dit («говорят») и крупными и цельными, так сказать, штрихами выражал свой образ мыслей и свой духовный мир, минуя те оттенки и утончённости, которые в личности старшего брата играли свою роль и имели своё значение. Первый был художник мысли, второй был её философ своей собственной школы; и чтобы конкретнее выразить это различие, я бы сравнил первого с искусным столяром, а второго с плотником с верным взглядом и с верною рукою» (186, с. 225—226).

2. РАСШИРЕНИЕ КРУГОЗОРА БУДУЩЕГО ВЕНЦЕНОСЦА

После объявления Александра наследником цесаревичем отец стремился восполнить его знания, расширить кругозор, подготовить к обязанностям будущего руководителя величайшего на свете государства. Александру дополнительно были спланированы лекции лучших историков, правоведов, экономистов. Среди них были С. М. Соловьев, К. Н. Бестужев-Рюмин, К. П. Победоносцев, Ф. И. Буслаев, И. К. Бабст, Ф. Г. Тернер, М. А. Корф и др.

В 1865 и 1866 гг. русскую историю будущему императору Александру III преподавал профессор Сергей Михайлович Соловьев. По мнению современников, для этого чистого и возвышенного учёного чувство долга было единственным руководящим началом его действий. Профессор не ограничивался только лекциями, а нередко подолгу беседовал со своим царственным питомцем по проблемам исторического развития.

К изучаемым фактам и событиям Соловьев относился как истинный учёный: честно, основательно и вдумчиво, стараясь уловить их настоящий смысл. Он рассматривал историю как закономерный, последовательный и прогрессивный процесс. Ведущей причиной развития общества историк считал изменение государственных форм. У него государство воплощало в себе народ. «Произвол одного лица, — подчёркивал Соловьев, — как бы сильно это лицо ни было, не может переменить течение народной жизни, выбить народ из его колеи».

Особая задушевность тона, — писал о Соловьёве А. Кони, — чувствуемая всеми глубокая, страстная любовь профессора к своему предмету и новые горизонты, открываемые им своим слушателям, придавали особую прелесть этим лекциям» (161, т. 7, с. 102). Известно, что ко времени преподавания истории великому князю, Соловьев проявил себя как неутомимый труженик, посвятивший жизнь, мысли, науке, любимому им Московскому университету.

В 1851 г. Сергей Михайлович опубликовал первый том «Истории России», обнаружив при этом основательный и глубокий анализ прошедших событий. С тех пор без перерыва в течение 28 лет выходило по тому этого труда ежегодно. Последний 29-й том, доведённый до 1775 г. вышел посмертно. С 1864 по 1870 г. Соловьев занимал должность декана историко-филологического факультета, а в 1871-1877 гг. — ректора университета. В 1872 г. он был избран действительным членом Академии наук. В последние годы жизни Сергей Михайлович являлся председателем Московского общества истории древностей российских, а также директором Оружейной палаты.

Узнав о смерти учёного, последовавшей 4 октября 1879 г. наследник престола Александр Александрович в послании на имя его жены выразил своё соболезнование и уважение к почившему. «С живейшим прискорбием услышал я по возвращении моём, — писал цесаревич, — о кончине многоуважаемого Сергея Михайловича. Вам ближе и ощутительнее, чем кому-либо, скорбь невозвратной потери, но эту скорбь разделяют с вами все русские люди, издавна привыкшие видеть в супруге вашем не только учёного и талантливого писателя, но и человека добра и чести, верного сына России, горячо принимавшего к сердцу и в прошедших, и в будущих судьбах её всё, что относится к её славе, верно хранившего в душе своей веру и преданность церкви, как драгоценнейший залог блага народного. Приняв от него всегда памятные мне уроки и наставления в истории нашего отечества, я не могу быть равнодушным к нашему горю и вменяю себе в сердечный долг выразить вам своё искреннее и глубокое сочувствие».

В период 1865-1879 гг. русскую историю великому князю также читал историк и писатель Константин Николаевич Бестужев-Рюмин. В отличие от Соловьёва он отвергал принцип исторической закономерности. Лекции его были насыщены яркими примерами из Библии, Данте, Шекспира, древней и новой русской литературы. Являясь знатоком источниковедения и историографии, Бестужев-Рюмин, критически разбирал взгляды разных авторов на прошедшие события истории, как правило, воздерживаясь от собственных суждений. В то же время, создавая портреты государственных деятелей, большое значение он придавал их художественно-психологическим характеристикам. Бестужев-Рюмин был официальным учредителем и первым директором (1878-1882) высших женских курсов в Петербурге. Им написан цикл популярных книг по русской истории IX—XVI вв.

С декабря 1865 г. курс законоведения новому наследнику стал читать Константин Петрович Победоносцев. Этот человек занял особое место в жизни будущего императора Александра III. Долгие годы, практически до конца его правления, он был наставником, интимным советником и вдохновителем проведения внутренней политики в России, «свидетелем, — как он признавался сам, — отчасти и участником многих важных событий». Естественно, биография этого государственного деятеля заслуживает более подробного изложения.

Родился он 21 мая 1827 г. в Москве в Хлебном переулке в семье профессора российской словесности Императорского Московского университета, магистра философии и словесных наук, воспитанника Заиконоспасской академии Петра Васильевича. Мать происходила из старинного рода костромских дворян Левашовых. Дед его был священником в Звенигородском уезде, затем настоятелем церкви Св. Великомученика Георгия в Москве на Варварке. В 14 лет он поступил в одно из самых привилегированных учебных заведений — Императорское училище правоведения в С. — Петербурге, по окончании которого в июне 1846 г. был определён на службу в канцелярию 8-го московского департамента Сената с чином титулярного советника. В 1859 г. будущий вице-император публикует статью в герценовских «Голосах из России», в которой резко критикует существующую отечественную судебную систему, заявляет о гласности как об основном лекарстве, с помощью которого можно вылечить главные болезни российской бюрократии — малокомпетентность и безответственность. В этом же году он защитил магистерскую диссертацию «К реформе гражданского судопроизводства», а в 1860 г. избирается профессором Московского университета по кафедре гражданского права. Главный его труд — «Курс гражданского права» — выдержал пять изданий и стал настольной книгой для нескольких поколений русских юристов.

По рекомендации графа С. Г. Строганова Константин Петрович в 1861-1862 гг. преподаёт законоведение цесаревичу Николаю Александровичу и его братьям — великим князьям Александру и Владимиру. С восторгом он воспринял отмену крепостного права. В письме к смоленской помещице С. П. Энгельгардг 9 марта 1861 г. он пишет: «Мы до сих пор ещё недостаточно оцениваем всю важность этой перемены, но, господи боже, какая великая перемена! Каково же, подумайте, в России нет крепостного права! Нет больше людей, которые считались бы собственностью себе подобных. Нет бесправных! Мы ещё не можем понять, что это значит…» (36, оп. 94, д. 24, л. 1). В то же время Константин Петрович принимает участие в комиссии по подготовке судебной реформы. «… В особенности ставил он высоко начало гласности (судебного. — Е. Т.) производства, — вспоминал знаменитый юрист А. Ф. Кони. — Его не удовлетворял канцелярский образ Фемиды, совершающей своё дело с повязкою на глазах». «Что прячется от света и скрывается в тайне, — говорил он нам на лекции о публичности производства, — в том верно есть неправда, и если цель правосудия состоит в отражении правды, в исправлении и обличении неправды, в соблюдении закона, то оно не может опасаться света и все его действия должны совершаться открыто… Мог ли я тогда думать, — пишет далее Кони, — что через четверть века после этого тот же Победоносцев, к которому я вынес из университета большую симпатию, как к своему профессору, будет мне говорить с презрением «о той кухне, в которой готовились Судебные уставы…» (161, т. 7, с. 100). По свидетельству Кони, в середине 60-х гг. Победоносцев был высокого роста, чрезвычайно худощавого телосложения, с бледным «гладковыбритым лицом, в толстых черепаховых очках, сквозь которые устало и безразлично глядели умные глаза, а из бескровных уст лилась лениво и бесшумно монотонная речь. Победоносцев, предшествуемый литературною известностью и славой опытного цивилиста, внушал нам уважение, но не оживлял нас и оставлял равнодушными к своему предмету» (161, т. 2, с. 254). Жил он уединённо, в общении был сух и немногословен, не терпел необоснованных возражений. Бедным людям часто оказывал материальную помощь. Имел дар убеждать собеседника в правоте своих идей. Внимательно следил за развитием науки, литературы, формированием политических течений.

Близость к царской семье помогла будущему «интимному советнику» довольно круто продвигаться по служебной лестнице. В 1865 г. он назначается членом консультации Министерства юстиции, с 1868 г. — сенатор, с 1872 г. — член Государственного совета по Департаменту гражданских и духовных сил. В 1880 г. Константин Петрович по инициативе наследника престола и не без помощи Лорис-Меликова выдвигается на пост обер-прокурора Святейшего синода и члена Комитета министров.

Несомненно, многое дали будущему народоправителю могущественнейшей империи лекции об истории русской словесности достославного Фёдора Ивановича Буслаева, профессора Московского университета, академика, талантливого исследователя русского языка, древнерусской литературы, искусства и фольклора.

Ранее, в 1860 г., курс русской словесности Буслаев читал первому сыну Александра II. В период с 1861 по 1881 г. он возглавлял кафедру русской словесности. Некоторое представление о Буслаеве в середине 60-х гг. дают воспоминания о нём А. Ф. Кони. «И рядом с образом Соловьёва, — пишет он, — вижу я угрюмое лицо профессора истории русской литературы, входящего на кафедру и после некоторого молчания начинающего свою лекцию словами: «В-третьих!» Это знаменитый Фёдор Иванович Буслаев, читавший необязательный курс для студентов-юристов, посвящённый памятникам древней русской письменности. По богатству материала, раскрываемого перед слушателями в ярком научном освещении, со звучавшей иногда в голосе тонкой насмешливостью над наивными верованиями отдалённого прошлого, лекции эти представляли даже и для юристов большой интерес, тем более что иногда Буслаев делал экскурсии в сторону и подвергал беспощадной критике того или другого из учёных, считавшихся авторитетами» (161, т. 7, с. 102).

В своих исследованиях Буслаев серьёзное внимание уделял изучению и изданию письменных источников XI—XVII вв. Видел в языке отражение всей духовной жизни человека. Показал связь истории языка с бытием народа, с его нравами, обычаями, преданиями и верованием. Выступал последовательным представителем мифологической школы в русской науке. В языке и мифологии Буслаев стремился найти зарождение и развитие тех начал, которые определяют народное мировоззрение и «нравственное бытие народа». Главное место отводил в курсе русского языка лингвистическому методу, предполагавшему изучение его языка на основе литературы. Учёный опубликовал большое число исследований и заметок по истории языка, литературы, русской и западно-европейской живописи, иконографии, миниатюры и орнамента. На исходе жизни, потеряв зрение, Буслаев продиктовал свои мемуары. Скончался Фёдор Иванович на 80-м году жизни.

Экономику и статистику великому князю Александру Александровичу преподавал профессор политической экономии Московского университета Иван Кондратьевич Бабст, который, как мы уже отмечали, в 1862-1863 гг. читал этот же курс старшему сыну Александра II Николаю. В 1864-1868 гг. Бабст был директором Лазаревского института восточных языков в Москве, с 1867 г. управлял Московским купеческим банком. Кони лаконично говорит о нём: «Иван Кондратьевич Бабст читал нам политическую экономию по Рошеру, прибавляя от себя лишь краткое исследование об организации и деятельности банков. Когда на кафедре появлялась его крупная фигура с заспанным лицом землистого цвета и он, закатывая глаза, начинал тягучим голосом свою лекцию, часто употребляя выражение «Можете себе предста-а-а-вить», слушателями овладевала невольная сонливость. Его лекции статистики состояли из голых цифр и географических терминов. Было очевидно, что практическая финансовая деятельность, которой он в начале шестидесятых годов предался, отвлекала его от учёных трудов и от кафедры» (161, т. 7, с. 100-101).

В 1866 и 1869 гг. Бабст сопровождал наследника престола в путешествиях по России. Работы Бабста по проблемам всеобщей истории, политэкономии, экономической географии и статистике печатались в различных периодических изданиях. Сотрудничал он в журнале «Вестник промышленности», в газетах «Акционер», «Москва» и «Москвич». Выступал за необходимость и благотворность реформ второй половины XIX в. Являлся сторонником конституционно-монархического государственного строя. Скончался Иван Кондратьевич в 1881 г. на 58-м году жизни.

Ряд лекций по экономике цесаревичу прочитал Фёдор Густавович Тернер. Это был довольно начитанный, безукоризненно честный, но по характеристике Половцова весьма ограниченный человек. После окончания Петербургского университета в 1850 г. он в возрасте 27 лет поступил на службу в Министерство иностранных дел. Через 6 лет Тернер был назначен секретарём экспедиции церемониальных дел при Особой канцелярии Министерства императорского двора. В 1859 г. его причислили к канцелярии Кавказского и Сибирского комитетов для занятий по статистической части. В 1862 г. он переведён в Министерство финансов чиновником особых поручений, откуда был командирован в Германию для изучения работы прусских таможен. В 1864 г. Тернера определили совещательным членом статистического совета при Министерстве внутренних дел, а вскоре — вице-директором департамента внешней торговли. В течение зимы 1865-1866 гг. он давал по четыре урока статистики и экономики новому цесаревичу. В своих «Воспоминаниях жизни» Тернер писал: «Я тогда не предвидел, что много лет спустя мне самому придётся в течение почти полугода докладывать ему по разным финансовым делам во время моего управления Министерством финансов за болезнью Вышнеградского. Я мог заметить во время моих занятий с Его Высочеством, что уже и в эти молодые годы в нём проявлялись те черты характера, которые впоследствии выступили у него ещё с большей ясностью. Чрезвычайно скромный и даже недоверчивый к себе, государь наследник проявлял, несмотря на то, замечательную твёрдость в отстаивании раз сложившихся у него убеждений и мнений. Он всегда спокойно выслушивал все объяснения, не вдаваясь в подробное возражение против тех данных, с которыми он не соглашался, но под конец просто и довольно категорически высказывал своё мнение. Так, напр., по вопросу о таможенной охране, когда я объяснял ему вредные последствия чрезмерного таможенного покровительства, Его Высочество, внимательно выслушав все мои объяснения, под конец высказал мне откровенно, что, по его мнению, русская промышленность всё же нуждается в значительной охране. Это, впрочем, был единственный пункт, в котором он высказал мне своё определённое мнение, не вполне согласное с тем взглядом, который я развивал на данный предмет» (51а, с. 49). В 1872 г. Тернер стал членом совета при министре финансов, а в 1880 г. — директором Департамента государственного казначейства. В 1892 г. при И. А. Вышнеградском Тернера назначили на должность товарища министра финансов и сенатором. Подчёркивая его честность, Победоносцев остроумно заметил, что «… это та лампада, которая горела перед образом у нигилиста Желябова, когда его пришли арестовать». С 1896 г. Тернер — член Государственного совета. Был известен своими работами по земельным вопросам. Скончался Фёдор Густавович в 1906 г. Похоронен на Волковском лютеранском кладбище в Петербурге.

Основы государственного устройства русской империи наследнику престола читал Модест Андреевич Корф. 1 июня 1865 г. Александр Александрович отметил в своём дневнике: «В 1/2 1 был у меня в первый раз М. А. Корф. Начал он очень хорошо и умно, надеюсь, что будет так продолжаться». Действительно и все последующие лекции его были прослушаны великим князем с большим интересом. За плечами Корфа была довольно насыщенная кабинетная жизнь. Родился он в Петербурге в 1800 г. Происходил из старинного дворянского рода Вестфалии. Был лицеистом первого выпуска. С 1826 г. работал у знаменитого М. М. Сперанского во втором отделении императорской канцелярии, участвовал в подготовке «Полного собрания законов» и «Свода законов». Корф выделялся высокой культурой и государственным умом. Он олицетворял собой деликатность и вежливость, приличие в поведении и речах. Немало значимых, общедержавных документов прошло через его руки на посту управляющего делами Комитета министров, Государственного секретаря, начальника Второго отделения императорской канцелярии, председателя Департамента законов Государственного совета. «В эпоху Николая I барон Корф, — заметил Д. А. Милютин, — как и все современные государственные люди, отличался изворотливостью в ведении дела, прилаживанием к чужим взглядам и неустойчивостью собственных убеждений». Николай I выказал Корфу особое доверие: в 1847 г. ему было поручено читать курс правоведения великому князю Константину Николаевичу. Впоследствии он читал основы государственного устройства русской империи младшим сыновьям императора Николаю и Михаилу Николаевичам, а в царствование Александра II великим князьям Николаю, Александру, Владимиру и Алексею Александровичам. Корф умер тихо в 1876 г., как будто заснул, от старческой слабости. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге.

Помимо вышеназванных педагогов занятия с цесаревичем проводили и другие преподаватели. Французскому языку продолжал обучать его М. Реми, который находился рядом с великим князем с его ранних лет. Государственное право изучал с наследником Г. Пискарёв, английскую литературу преподавал М. Мечин. Когда 31 мая 1865 года он провёл последнее занятие, великий князь отметил в своём дневнике: «Мне всякий раз жаль кончать с каждым учителем занятия, потому что разом прерываются все близкие отношения между учителем и учеником, а иногда эти отношения бывают очень хорошие. М. Мечин — человек солидный и отличный англичанин, которого мы все любили и любим, но с ним по крайней мере я буду ещё видеться, потому что он будет продолжать с моим братом Владимиром». Бесспорно, чтение курсов различных наук расширяло кругозор нового наследника, но, по всей видимости, не могло изменить основные черты его сложившегося характера. Кроме того, новое положение великого князя возлагало на него, так сказать, представительские функции, что ограничивало время для учёбы. Цесаревич вынужден был вместе с государем соблюдать церковный и светский этикет, бывать на различных официальных заседаниях, приёмах, визитах и встречах, смотрах, парадах и балах, тем более что Александр II «дорожил тем, чтобы новый наследник везде являлся и везде его сопровождал».

3. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Величайшая радость в жизни человека — быть любимым, но не меньшая — самому любить.

Плиний Младший

Издавна известно, что ничто не усиливает любви так, как неодолимые препятствия. В полной мере эта истина соответствует той любви, которая возникла между двумя сердцами — великого князя Александра Александровича и фрейлины его матери, княжны Марии Элимовны Мещерской.

Впервые он увидел её весной 1864 г. в свите императрицы. Молодая фрейлина была довольно мила: стройная брюнетка, приветливая и общительная. Великого князя она пленила своей элегантностью и живостью ума. От самого рождения судьба её несла некоторый отпечаток трагизма. Мария была дочерью князя Элима Петровича Мещерского и его жены Варвары Степановны (в девичестве Жихаревой). Родилась она 12 февраля 1844 г. Отец её известен как сотрудник русских альманахов и журналов, поэт, писавший преимущественно на французском языке. Служил он в качестве атташе русского посольства в Дрездене, Турине и Париже, был корреспондентом Министерства народного просвещения, имел придворное звание камер-юнкера, а также чин титулярного советника.

Элим Петрович многое сделал для укрепления культурных связей между Россией и Францией, ознакомления французского читателя с современными ему русскими поэтами: А. С. Пушкиным, В. А. Жуковским, Е. А. Баратынским, В. Г. Бенедиктовым, И. И. Козловым, Н. М. Языковым и другими. Современники отмечали европейскую образованность, благородство натуры и «русский дух» Мещерского. Вёл он богатую, беспечную светскую жизнь, имел красивую внешность и экзальтированность человека, исполненного романтических причуд, был краснобаем и задиристым дуэлянтом. Умер 7 ноября 1844 г. от водянки, сопровождающейся истощением, на 47-м году жизни, когда Марии не исполнилось и года. Мать, красивая молодая женщина, оказалось в сложном положении, средств для существования осталось немного. В то же время взаимоотношения со свекровью — безбедной, но своенравной Екатериной Ивановной (урождённой Чернышёвой), разведённой с мужем, обер-прокурором Священного синода, сенатором, князем Петром Сергеевичем Мещерским, — не сложились.

Детские годы Марии прошли в одном из красивейших городов мира — Париже и на Лазурном берегу Средиземного моря, во Французской Ривьере, под контролем то матери, то бабушки. В пятнадцать лет она потеряла мать, бабушка Катя перевела её в Ниццу, где она была взята под покровительство императрицы Александры Фёдоровны, жены Николая I. Мария за границей почти всё время болела. Когда ей исполнилось 18 лет, состоялся переезд «парижской сиротки» в Петербург, в дом на Сергиевскую к тётке — княгине Елизавете Александровне Барятинской (до замужества кн. Чернышёвой). Граф С. Д. Шереметев в своих мемуарах пишет: «… я был в полку, когда прибыла в дом Барятинских девушка очень молодая, с красивыми грустными глазами и необыкновенно правильным профилем. У ней был один недостаток: она была несколько мала ростом для такого правильного лица… Красивое, словно выточенное лицо с глубоким выражением глаз, в ней было что-то загадочное, она была молчалива и на меня смотрела несколько свысока» (354, с. 71).

«Нельзя сказать, — продолжает Шереметев, — чтобы княгиня Барятинская её баловала. Напротив того, она скорее держала её в чёрном теле. Она занимала в доме последнее место, и мне как дежурному и младшему из гостей, когда приходилось обедать у полкового командира, не раз доставалось идти к столу в паре с княжной Мещерской и сидеть около неё… Присутствие такой скромной и красивой девушки не могло остаться не замеченным. Хотя она говорила не совсем правильно по-русски, но старательно, пребывание за границей, конечно, давало себя чувствовать, хотя она и старалась втянуться в новую обстановку. Впрочем, дом княгини Барятинской всего менее был русским домом, несмотря на присутствие хозяина, князя Владимира Ивановича» (354, с. 415). По протекции родственников Мария была представлена императрице Марии Александровне, супруге Александра II и получила фрейлинский шифр. С первых дней пребывания в России, по её признанию, она почувствовала себя хорошо как никогда.

И вот встреча с наследником престола… Ей 20, ему 19 лет. Имело ли это значение тогда? Возможно. Ведь девушка, как правило, в эти годы опережает юношу в своём развитии. Не будучи красавицей, в строгом смысле, она была довольно симпатична, приветлива и добра, отличалась откровенностью, насмешливостью и остроумием. Кроме того, она была хорошо воспитана, изящна и грациозна, неплохо разбиралась в литературе, искусстве и музыке, прекрасно владела французским и английским, играла и рисовала, писала стихи, ездила верхом на лошади.

Уже после первых встреч открытый и честный Александр почувствовал глубокую симпатию к Марии и естественную потребность видеться с ней. Находясь в Царском Селе в мае и июне 1865 г., почти ежедневно он бывает на вечерних собраниях у императрицы в Китайской комнате Большого дворца, где видится с молодой фрейлиной. После 12 апреля 1865 г. императрица, всегда от природы сдержанная, ещё более ушла в себя и ограничивалась узким кругом избранниц. Помимо государя и отдельных высокопоставленных лиц, приглашаемых на эти вечерние собрания, здесь собиралась блестящая компания молодёжи, группировавшаяся вокруг нового цесаревича. Сюда входили оба его адъютанта П. А. Козлов и князь В. А. Барятинский (Бака), брат Владимир, граф И. И. Воронцов-Дашков, Мария Мещерская и её подруга фрейлина Александра Васильевна Жуковская, которая всего на два года была старше её. Общего разговора на этих вечерах, как правило, не было, играли в карты, в лото, рассматривали картины, рисовали и т. д. Александр Александрович скрупулёзно фиксирует в своём дневнике встречи с Марией Элимовной Мещерской. «… В собрании (3 июня) играли все в лото, очень было приятно, потому что я сидел около М. Э.», через день «сидел как обыкновенно возле моего милого друга, потому что большего я и не желаю, как быть её другом», «… играли (7 июня) в мистигри, сидел как обыкновенно. Каждый день тоже самое было бы невыносимо, если бы не М». «Покатавшись в Павловском (8 июня), на возвратном пути нашёл М. Э. и А. В. (Жуковскую) на Луговой дорожке под деревом, сошёл с лошади и присел к ним; разговаривали около 20 минут, потом отправился домой», «… я поехал по Английской дороге (10 июня), нашёл там М. Э. и А. В. и гулял с ними по лесу». Александр испытывает потребность видеться с Марией. «… Отправился с А. Б. в Павловск (11 июня) и гуляли в парке в надежде встретить М. Э.». Вечером в собрании «веселились немало, я почти всегда бываю в духе по милости моей соседки». В дневнике Александра покоится высохший цветок от М. Э., преподнесённый ею в Царском Селе 11 июня 1865 г. «17 июня катался под парусами с М. Э. и А. В.», «проводили М. Э., А. В. до церкви». 18 июня катались в лодке, в которой «сидели папа, М. Э., А. В., а Алексей и я гребли».

Тёплые отношения цесаревича с Марией Мещерской становятся заметными для окружающих. Поздно вечером, почти до часа ночи у Александра задержался В. П. Мещерский, которому он откровенно читал свой дневник. «Было много интересного, — отмечает наследник, — в особенности разговора В. П. с кн. Вяземским, который касался лично до меня и моих отношений к М. Э.».

На следующий день Александр, встретив Марию с её неизменной подругой Жуковской на Английской дороге от Царского Села к Павловску, решается предупредить её о возникших сплетнях в свете. «Я давно искал случая ей сказать, — помечает он в дневнике, — что мы не можем быть в тех отношениях, в каких мы были до сих пор. Что во время вечерних собраний мы больше не будем сидеть вместе, потому что это даёт повод к различным нелепым толкам и что мне говорят уже об этом многие. Она совершенно поняла, и сама хотела мне сказать это. Как мне ни грустно было решиться на это, но я решился… Но наши дружеские отношения не прервутся, и если мы увидимся просто без свидетелей, то будем всегда откровенны. М. Э. мне сказала между прочим: «Ma seule priere pour vous sera toujours, que les hommes, ce que vous etes a prisent» («Я умоляю вас: оставайтесь всегда таким, каким вы есть сейчас»), Я её очень благодарил за это чувство ко мне и сказал, что теперь трудно меня испортить, потому что мой характер уже немного сложился, и что я твёрд в своих убеждениях, но всё-таки я буду только тогда покоен, когда женюсь…. На прощание мы обругали порядком le beau monde (бомонд) за его интриги, я сел верхом и, простившись с милыми собеседницами, отправился на рысях домой».

Однако не так просто было ему расстаться со своей симпатией. Ведь добрые чувства — соседи любви. В этот же вечер во время игры в секретер он первый раз сел на другое место, а не рядом с Марией. На следующий день 20 июня после завтрака он проводил её до лестницы и «получил от неё карточку верхом, которая очень удалась». Вечером же он снова сидел на прежнем месте и не скучал. При любой возможности он не упускает случая хотя бы несколько минут поговорить с Марией. 23 июня на Английской дороге Александр встречает Мещерскую с Жуковской. После оживлённого разговора «М. Э. сорвала какой-то белый цветок и поднесла мне, уверяя, что это символ невинности и чистоты душевной, — записал он в дневнике, — я его разорвал, она непременно хотела отыскать другой, но нигде не могла найти. Я заметил ей на это, что как трудно отыскать между людьми символ этого цветка. Она поднесла мне другие, объясняя прелесть их. Не знаю, что с ней было, но она была в таком странном настроении духа и так настойчиво объясняла каждый цветок, облокотясь на мой экипаж, что я бы принял её за сумасшедшую, если бы не знал её ближе. Она сказала мне шутя: «Возьмите меня с собою» — я подумал про себя, хорошо было бы, если это было возможно».

В дневнике цесаревича до наших дней также сохранился и второй засушенный цветок от М. Э., подаренный ему уже в среду 23 июня 1865 г. в Павловске на Английской дороге.

В этот же день Александр с родителями переехал в Петергоф. Как бы подводя итог проведённым дням в Царском Селе, он записал: «Никогда не забуду я этой весны, всегда останется она у меня в памяти, потому что это может быть последняя весна, которую я провожу так приятно после всех тяжёлых дней в Ницце и в Петербурге».

Однако Мещерская не выходит из головы. Через два дня в пятницу Александр записывает: «… М. Э. я до сих пор не видел, что мне весьма досадно, не знаю даже, где она ездит гулять и что она делает в Петергофе; это далеко не Царское, но что делать, не вечно же веселиться, надо и поскучать. Впрочем, разве до веселья ли мне теперь перед присягою. А всё-таки М. Э. не достаёт, так привык видеться с нею каждый вечер, а иногда ещё и утром. Разговаривать с нею хочется и всегда находить разговор, иногда не интересный, но всё-таки приятный, потому что это она с вами говорит. С тех пор, что я в Петергофе я больше думаю о Dagmar и молю Бога каждый день, чтобы он устроил это дело, которое будет счастьем на всю мою жизнь. Я чувствую потребность всё больше и больше иметь жену, любить её и быть ею любимым.… До сих пор нет никаких известий из Дании после возвращения Fredy. Мама писала королеве об её желании, если можно, то приехать сюда с Dagmar, но я боюсь, что королева не согласится…»

В последующие дни, каждый из которых, как и предыдущие, довольно насыщен для цесаревича различными мероприятиями: встречами, приёмами, поездками, занятиями, военными учениями, посещениями, он, тем не менее как правило, находит время видеться и разговаривать с Мещерской. Когда же это не удаётся, Александр по-своему испытывает тревогу, волнения и переживания. 28 июня он был в собрании у императрицы, «все почти играли в карты, я сочинял стихи с Д. С. Арсеньевым и страшно скучал и грустил по М. Э., которая не была приглашена на вечер».

Вместе с близкими друзьями наследник в Петергофе совершает ряд морских прогулок, в большинстве которых принимает участие и Мария. При этом всякий раз ей отводится главное внимание.

7 июля в дневнике Александр помечает о письме от королевы Дании, которая сообщает, что не хотела бы теперь прислать Дагмару, поскольку ей нужны сейчас покой и купания в море. Зимой же она будет продолжать заниматься русским языком и, может быть, Законом Божьим… «Кажется, — резюмирует цесаревич, — сама Дагмара желает выйти замуж за меня. Что же касается меня, то я только об этом и думаю и молю Бога, чтобы он устроил это дело и благословил его».

Однако Дагмара далеко, где-то в призрачном тумане, а реальная жизнь проходит здесь. Ежедневно он помечает в своём дневнике о присутствии Марии Мещерской, где её видел, периодически приводит разговор с ней. 10 июля за чаем она спросила: «… Люблю ли я, когда поют за обедней «Отче наш»?» Я отвечал, что очень и в особенности слова «Да будет воля твоя». Она мне сказала, что именно это она всего больше любит в этой молитве. Потом она просила меня вспоминать о ней, когда будут петь эту молитву, и прибавила что-то ещё, но я не расслышал, а она ни за что не хотела мне повторить слова».

Через день вечером поехал верхом по берегу моря и потом в Английский парк: «Проезжая мимо новых фрейлинских домов, я в первый раз увидел М. Э. на балконе, раскланялись».

С 22 июля по 8 августа цесаревич в основном находился в военном лагере под Красным Селом и на манёврах, командуя 1-м батальоном л.-гв. Преображенского полка. Ныне Красное Село входит в состав С. — Петербурга. В те времена это было одно из живописных мест, расположенное в 25 верстах юго-западнее столицы на речке Дудергофка и озёрах Дудергофское, Долгое и Безымянное. Все правители России, начиная с Петра I, любили бывать в этой местности. С 1823 г. в районе Красного Села регулярно располагались лагеря войск гвардейского корпуса.

В лагере Александр Александрович принимал участие в манёврах кавалерии и конной артиллерии, в полковых учениях, испытал на себе тяготы походов и переходов, стрелял в тире, наблюдал скачки, общался с офицерами и солдатами в непринуждённой обстановке у костра, пел с ними песни, спал в стоге сена, питался, фотографировался. В то же время при любом удобном случае он бывал в Петергофе, виделся и обменивался впечатлениями с Марией Мещерской.

Дни с 10 по 13 августа наследник престола считал лучшими из всего петергофского пребывания, поскольку мог общаться с М. Э.

По установленной ранее традиции Александр II пожелал сам представить своего наследника Первопрестольной. С 14 по 20 августа в этой поездке приняли участие также брат цесаревича Владимир и дядя — великий князь Михаил Николаевич. После возвращения из Москвы вновь продолжаются приятные невинные встречи с Мещерской. В собрании у императрицы играли в разные игры, Александр был очень доволен, когда сидел рядом с Марией. Она писала здесь же и дарила ему стихи на русском и английском языках, они много и непринуждённо говорили между собой. В один из вечеров Мария заметила, что не может говорить с ним серьёзно, поскольку со всех сторон их слушают. «Это, к несчастью, правда!» — признался Александр.

Как-то в одном из разговоров о высшем свете Мещерская сделала заключение, что именно ему она «обязана всеми своими несчастьями и неприятностями с самого её детства». В последний день лета после завтрака Мария объявила Александру, что «вчера был счастливый день, потому что мы виделись восемь раз». В тот же день вечером он сказал ей: «Сегодня несчастный день, потому что виделись только два раза». 4 сентября во время прогулки верхом на Английской дороге из Царского Села в Павловск Александр встретил Марию, которая ехала в коляске с берейтором. Между ними состоялся серьёзный и даже несколько грустный разговор. Их никто не мог слышать, кроме берейтора, который не понимал по-французски. Говорили о будущем, о том, какие глупости сочиняют на них обоих. Мария, между прочим, сказала Александру, что она очень бы хотела, чтобы люди знали его больше, и уверяла, что его никто не знает и поэтому сочиняют бог знает что.

— Молитесь ли вы когда-нибудь за меня? — спросила она.

— Я молюсь за всех меня любящих и за всех моих друзей, — ответил он.

Потом говорили о разных других вещах, о том, как тяжело жить на свете. Александр сказал ей, что он очень завидует своему милому брату, который больше не на этой неблагодарной земле. Мария ответила, что, конечно, он очень счастлив теперь там и что ему можно завидовать (как будто предчувствовала свой скорый конец).

После поездки с 6 по 10 сентября в подмосковное село Ильинское, где отдыхала императорская чета, цесаревич продолжил регулярные встречи с Мещерской. 17 сентября Александр получил от неё альбом со стихами, в котором она просила написать ей что-нибудь. На следующий день наследник помечает в дневнике: «Сегодня опять несчастный день, не виделся совсем с М. Э.».

Что бы ни описывал в своём дневнике Александр, везде ежедневно и непременно присутствует Мария. Во второй половине сентября царевич тренируется в Царском Селе в гребле на озере, а затем участвует в гонке и выигрывает призы на двойке «Славянка» и одиночке «Дротик». Для него важно, что среди присутствующих зрителей была и М. Э.

Время от времени в обычную жизнь императорского двора некоторое оживление вносили выступления мастеров искусства: артистов, музыкантов, композиторов, писателей и поэтов.

В начале октября появился совершенно новый, необычный жанр выступлений. Состоялись два спиритических сеанса известного тогда в Западной Европе мага Юма, «посвящённого» в секреты общения с душами умерших людей. Ради любопытства на этих сеансах присутствовал и великий князь Александр. Из его записей 10 октября мы узнаём: «Были Юм, Папа, дядя Костя, князь Гагарин с женою, графиня Тизенгаузен, А. В. и я. Сначала долго ничего не было, но потом пошло отлично. Аккордеон играл великолепно, стол подымался, крутился и отвечал на вопросы. Потом начал писать княгине Гагариной, как будто бы от имени её отца, который недавно умер. Потом ещё что-то писал и кончил тем, что написал Rmim mnjiv Rherft («абракадабра»), и тем кончились все манифестации духов. Во время сеанса многие чувствовали, что их трогали. Я чувствовал несколько раз в колено и даже раз в нос, а А. В. (Жуковскую) в плечо. Вернулись домой только в половине второго». На следующий вечер, на сеанс была приглашена и М. Э.

Мещерская, милая, умная, общительная девушка с образованием, которое далеко превышало обычный уровень женского образования того времени, очень тонко пользовалась своими преимуществами и влиянием на князя. Она продолжала дарить ему книжки, стихи, рисунки, фотографии. Александр чувствовал себя наверху блаженства, когда на вечерних собраниях у императрицы разговаривал, рисовал, рассматривал иллюстрации, играл в карты или слушал кого-либо, находясь рядом с Марией. Нередко по пустякам они обижались друг на друга и также легко мирились.

Находясь под её обаянием, он каждый день искал встреч с ней, хотя бы на несколько минут. 30 октября выпало много снега, начался санный путь. Вскоре наследник стал часто кататься на коньках и получал истинное удовольствие, когда имел возможность на льду катать Марию в кресле. Понимая всю бесперспективность своих отношений с Мещерской, Александр 7 ноября завёл с ней разговор о своём друге, адъютанте Илларионе Ивановиче Воронцове-Дашкове. «Я ей сказал, — пишет цесаревич, — жалко, что она так мало знает И. И. Она мне отвечала, что она очень хотела бы с ним познакомиться поближе, но остерегается слишком много и часто разговаривать с ним, чтобы не говорили про неё, что она ухаживает за ним, потому что он очень богат, и надеется выйти за него замуж… Я подумал, как было бы хорошо, если бы она могла выйти за него. Это был бы великолепный муж, честный, благородный и умный малый. Я был бы совершенно счастлив и спокоен, если бы этим кончилось».

К сожалению, как мы знаем, эти пожелания повисли в воздухе. Воронцов-Дашков в 1867 г. счастливо обвенчался с Елизаветой Андреевной (Лили) Шуваловой, внучкой первого кавказского наместника князя Михаила Семёновича Воронцова, приходившегося Иллариону Ивановичу троюродным дядей.

Как это не удивительно, через много лет единственный сын Марии Мещерской Елим заключил брачный союз с дочерью Иллариона Ивановича Софьей…

Пока же всё шло своим чередом. Александр и Мария стремятся видеть друг друга везде, где это возможно. На одном из вечеров Мещерская сказала ему, что к ней пристают, зачем она садится возле него. Но Александр признаётся, что не она, а он садится возле неё. С досадой он пишет в дневнике: «Снова придётся сидеть бог знает где и премило скучать на собраниях. О глупый, глупый свет со своими причудами». 17 ноября стояла прекрасная погода. Было тепло. Во второй половине дня взошла луна и освещала лёд. Каток был просто волшебным. Александр много катал Марию в кресле, а она рассказывала ему о своей сложной жизни за рубежом.

«Это катанье, — отметил цесаревич, — я никогда не забуду, так было чудно хорошо при этой луне». В последующие дни подобные катания повторялись.

Однако 23 ноября Мария не появилась на катке. Преданная ей подруга Александра Жуковская поведала, что Мещерская больше не будет ходить на каток. Оказывается, камер-фрейлина Тизенгаузен сделала ей замечание за то, что она слишком часто приходит на каток. Кроме того, много слухов, что Мария бегает за наследником. Жуковская передала также просьбу княжны, чтобы Александр Александрович не сердился на неё и не садился вечером рядом.

Возмущению цесаревича не было предела: «Опять снова начались сплетни, толки. Проклятый свет не может никого оставить в покое. Даже из таких пустяков подымают истории. Чёрт бы всех этих дураков побрал!!! Даже самые невинные удовольствия непозволительны, где же после этого жизнь, когда даже повеселиться нельзя. Сами делают чёрт знает что, а другим не позволяют даже видеться, двух слов сказать, сидеть рядом. Где же после этого справедливость?»

К удовольствию цесаревича, совместное катание на льду продолжилось уже через день. Вскоре он вновь сидел в собрании рядом с Марией.

28 ноября Александра пригласил к себе отец, передал ему фотографию Дагмары, зачитал её письмо и просил на него ответить в ближайшие дни. Однако эту просьбу сын исполнил только 15 декабря. Все эти дни он находился под очарованием Марии Мещерской, с которой встречался по несколько раз в день.

1 декабря неизменная подруга Марии Саша Жуковская передала Александру её записку, в которой та пыталась описать его портрет и его характер. Со многим он согласился, но просил Марию добавить и отрицательные черты.

7 декабря 1865 г. весь императорский дом переехал на зимние квартиры в Петербург. «Жалко было покидать Царское, — отметил цесаревич, — где, может быть, в последний раз провёл такую весну и осень. Столько милых воспоминаний. В час приехали в С. — Петербург и отправились с Владимиром в санях в Зимний дворец… Я поселился в милых комнатах покойного брата».

Для Александра началась обычная размеренная жизнь. Она была заполнена учёбой, приёмами, визитами, встречами, охотой, регулярными посещениями манежа, катка в Тавриде, театров, цирка. Немало времени отводилось занятиям музыкой, чтению, вечерним собраниям у императрицы. Всё активнее подключается он и к решению государственных вопросов, присутствуя на докладах у императора, шефствует над многими учреждениями и воинскими частями, возглавляет Комитет по предотвращению холеры. Напомню, что поздней осенью 1865 г. над Россией разразилось одно из тех бедствий, которых невозможно было избежать. Явилась острая инфекционная болезнь, холера. В С. — Петербурге первая жертва холеры скончалась 17 ноября и вскоре 21 ноября последовало высочайшее повеление об учреждении в столице временного комитета для принятия необходимых мер против этого опасного заболевания. Во главе комитета был поставлен наследник престола.

Однако, его душа по-прежнему была наполнена нежными чувствами к Марии Мещерской. 10 декабря Александр встречается с княжной на катке в Тавриде: «Много говорил с М. Э., которую не видел уже три дня. Сожалели очень, что больше не в Царском и ругали город с его обществом. Потом катались с горы с М. Э. и кончили прогулку кругосветным путешествием с Бакою, М. Э. и А. В.». В этот же день вечером он был впервые в Мариинском театре на опере А. Н. Серова «Рогнеда» (на сюжет из русской истории). Опера очень понравилась, в особенности хоры странников, «хороши и печальны». Александр не забыл отметить, что оперой была довольна и Мария, которая находилась недалеко, в средней ложе. Следует отметить, что будущий император любил театр и еженедельно бывал на различных спектаклях, поддерживал контакты со многими артистами Мариинского, Михайловского, Александринского и Большого (Каменного) театров, был знаком с некоторыми композиторами.

15 декабря у царевича состоялся разговор с императрицей о Дагмаре, которой он написал письмо и благодарил за фотокарточку. Говорили о Никсе, о Ницце, о Строганове, который теперь вызывает гораздо больше скорби, чем в те времена, и в особенности, чем в Ницце.

О Дагмаре, судя по его дневнику, он почти не вспоминает, зато нет дня, где бы несколько раз не отметил о Марии Мещерской. В последний день года он как бы подводит короткий итог: «Этот год будет всегда памятен мне во всю мою жизнь. Много горя принёс он мне, и с ним началась для меня совсем новая жизнь… Лишился я лучшего своего брата и друга, которого я всего более любил на этой неблагодарной земле… И как бы утешением мне за все мои огорчения были для меня нынешняя весна и осень в Царском… без этого бы я совсем упал бы духом и всё казалось бы мне конченным для меня в этой жизни… Прощай, ужасный и милый 1865 год».

В первые месяцы 1866 г. он по-прежнему с первым юношеским увлечением, с большим вниманием и нежностью относится к Марии. С ней ему легко, весело и хорошо. 3 января он помечает, что на обеде для испанского посла Оссуны и бельгийской делегации было много гостей, стариков и старух, «М. Э. и А. В. были тоже. М. Э. удивительно хороша и в духе».

10 января вечером вновь у императрицы долго говорили о Дагмаре, о предстоящей поездке в Данию «и о свадьбе, если Бог даст всё, как желал». Вновь говорили о Ницце, о старшем брате и его письмах. «Вообще разговор был интересный и приятный». В конце января и особенно в феврале Александр часто бывает на разных спектаклях в театрах. Некоторые из них смотрит по несколько раз («Африканку», «Теолинду», «Конёк-Горбунок»), Помимо вышеназванных театров, бывает и в Морском театре (опера-фарс «Орфей в аду»). 16 февраля он послал Марии Элимовне свою новую карточку и велел поздравить с днём рождения. Ей исполнилось 22 года. Почти весь этот день Александр провёл на охоте с отцом в районе Колтулина, где было убито семь лосей. В последующие дни февраля цесаревич почти ежедневно встречается с Мещерской в Тавриде на катке и получает душевное удовлетворение от общения с ней. 26 февраля ему исполнился 21 год. Получил много поздравлений. Особо ценны для него были знаки внимания от М. Э., которую встретил в коридоре со своей преданной подругой. Обе поздравили его и объявили, что будут молиться за него. Поздно вечером на ужине «сидел возле М. Э., которая была непозволительно хороша» и произвела на него «большой эффект».

В этот же день он записал в дневнике: «Вот минуло мне 21, что-то будет в этом году? Вспомнил я письмо милого брата, которое он написал мне ровно год тому назад, где он поздравляет меня с 20-ю годами. Всё, что он мне желал, может желать только такой брат и друг, которому я был бы верен всю свою жизнь и готов был сделать для него всё, что он желал. Но вот его не стало, и он оставил мне своё место, которое для меня было всегда ужасно, и я только одного и желал, чтобы брат мой был женат скорей и имел сына, тогда только, говорил я себе, я буду спокоен. Но этому не суждено было исполниться».

15 марта Александр особенно остро переживает свою первую любовную идиллию. После обеда с Марией и своим братом Владимиром он прошёл по верхнему коридору Зимнего дворца и зашёл посмотреть её комнаты. Был в спальне и видел подаренные им фотографии в рамках на стене, «потом, поцеловав у неё руку, пошли домой». Вечером у цесаревича состоялся очень важный для него разговор с Вово Мещерским, с которым он регулярно встречался и обменивался впечатлениями о своих дневниковых записях.

«Между прочим, — пишет Александр Александрович, — говорили о М. Э.; он уверял меня, что она сама ему говорила, что совсем меня не любит. Но я, конечно, ему не верю, потому что этого не может быть после всего, что она сама мне говорила и писала. Я её люблю не на шутку, и если бы был свободным человеком, то непременно бы женился и уверен, что она была бы совершенно согласна».

Через день вечером его охватывает страстная тоска по своей очаровательнице. Находясь вечером в золотой гостиной, слушая французскую пьесу и музыку «я страшно скучал, и было несносно, потому что видел всё время душку М. Э., а разговаривать с ней не мог и не хотел. Даже ужинать не удалось с ней». Лёг спать около двух часов ночи, «Плакал, как ребёнок, — признаётся он, — так меня этот вечер перевернул и измучил».

23—24 марта 1866 г. у Александра заканчивается очередной журнал его дневниковых записей с 30 мая 1865 г. Он использует последние страницы для подведения некоторых итогов прожитого времени. «Это было прощание с моей молодостью и с моей отчасти беспечной жизнью. Теперь настаёт совсем другое время, серьёзное, я должен думать о женитьбе, и дай бог найти мне в моей жизни друга и помощника в моей незавидной доле. Прощаюсь я с М. Э., которую любил как никого ещё не любил и благодарен ей за всё, что она мне сделала хорошего и дурного. Не знаю, наверное, любила ли она меня, или нет, но всё-таки она со мною была милее, чем с кем-либо. Сколько разговоров было между нами, которые так и останутся между нами».

Чувства переполняют его душу, и он помещает в дневник стихи известных ему авторов, слова, которые соответствуют его переживаниям.

Безумно жаждать твоей встречи,

Со страхом встречи ожидать,

С восторгом слушать твои речи,

Дыханье томное впивать.

Тебя одну повсюду видеть

Тебе всю душу перелить

Весь этот мир возненавидеть,

Чтобы тебя одну любить.

Слезами неги упиваться,

Тебя терзать, тебя томить,

Твоим томленьем наслаждаться —

Вот как желал бы я любить.

Александр признаётся: «Были неприятности и ей и мне за нашу любовь, сколько раз я хотел отстать от этой любви и иногда удавалось на несколько времени, но потом опять сойдёмся и снова мы в тех же отношениях.

Весна и осень в 1865 г. в Царском Селе останутся всегда в моей памяти, я жил моей милой М. Э.

Пред строгим светом, пред мольбою,

Быть может, и виновен я,

Но перед Богом и тобою

Была чиста любовь моя.

Не скажу никому,

Где я был вчера.

Кого я видел там,

С кем время я провёл.

Любить, но кого же?

На время не стоит труда,

А вечно любить невозможно!

А жизнь, как посмотришь

С холодным вниманьем вокруг, —

Такая пустая и глупая шутка!!!

В воспоминаниях есть прелесть,

Они на то судьбой даны,

Чтоб в мыслях летом жил зимою,

А в осень памятью весны!

Из стихотворения Лермонтова «Договор»:

Пускай толпа клеймит презреньем

Наш неразгаданный союз.

В толпе друг друга мы узнали,

Сошлись и разойдёмся вновь.

Была без радостей любовь,

Разлука будет без печали.

Шекспир в своё время писал: «Сын имеет, конечно, право выбирать себе жену, но ведь и отец, оставляющий всё своё счастье в достойном потомстве, вправе участвовать хоть советом в таком деле». Александр II, заботясь о судьбе своего наследника, на семейном совете в конце марта 1866 г. принял решение о том, что цесаревич поедет на исходе мая в Данию, проведёт там недели три, а по возвращении совершит образовательное путешествие по России. О предстоящем визите наследника в Копенгаген доверительно было сообщено датскому королю Христиану IX. Цель этой поездки была довольно прозрачна: Александр Александрович должен был предложить руку и сердце датской принцессе. Казалось все точки над «I» были проставлены. Однако вскоре вся империя содрогнулась от страшного драматического события. «4 апреля точно обухом треснуло всех по голове», было совершено ужасное, небывалое на Руси преступление — покушение на жизнь государя. Наследник престола узнал об этом где-то около пяти часов вечера в Зимнем дворце. Он быстро выбежал из комнаты, сообщил страшную весть брату, и оба помчались к кабинету отца. Александр II только что возвратился с Казанского собора, где отслужил молебен после своей полуденной прогулки, которая могла стать для него последней. В момент, когда император благодарил членов Государственного совета возле своего кабинета за первые поздравления о его спасении и бодро говорил: «Верно, я ещё нужен России», вбежали цесаревич с великим князем Владимиром и кинулись с рыданием в объятия отца». «Меня Бог спас, — промолвил растроганный отец и твёрдо сказал наследнику: — Ну, брат, твоя очередь ещё не пришла».

Выяснились подробности покушения. Глава империи в четвёртом часу дня садился в коляску у северных ворот Летнего сада после прогулки в нём с племянницей принцессой Марией Баденской и племянником герцогом Николаем Лейхтенбергским и, конечно, со своим Милордом, породистым чёрным сеттером.

Когда Александр II стал надевать шинель, раздался выстрел из толпы, собравшейся поглазеть на монарха. Как было установлено, стрелял одетый по-крестьянски Д. В. Каракозов, 25-летний дворянин Саратовской губернии, исключённый в своё время из Казанского и Московского университетов. По уверению свидетелей, в том числе генерала Э. М. Тотлебена, оказавшийся в толпе крестьянин Костромской губернии, шапочный мастер Осип Комиссаров, подтолкнул стрелявшего в царя террориста, чем спас жизнь царя.

Цесаревич негодовал. «Боже мой, что за люди! — отметил он с возмущением в дневнике. — Стрелять в государя! Какие-то выродки! Что он им сделал, как у них могла подняться рука! Безумцы! Ведь папа так много делает для России: он отменил крепостное право, проводит многие реформы, которые должны укрепить государство и привести к миру и процветанию. Он работает целыми днями, не жалея себя, не покладая рук, но находятся выродки, не дорожащие Россией, ум которых отравлен ядом европейских учений». А если бы злодейство удалось, то ведь вместо «дорогого папа» он бы мог оказаться на троне! Уму непостижимо! Нет, нет об этом даже страшно подумать!

Между тем со всех концов России поступали письма и телеграммы, в которых сообщалось о беспредельной любви и преданности населения императору, о благодарственных молебнах Всевышнему Творцу за спасение августейшего монарха и выражениях общего негодования к злодею, посягнувшему на священную жизнь царя. В трактирах и гостиницах, в общих залах и отдельных комнатах восторженно пили за здоровье государя. Вечером в театрах проходили торжественные спектакли, при полном праздничном освещении.

Не довольствуясь вестью, что Александр II избежал опасности, в Петербурге все желали увидеть своими глазами обожаемого монарха. Властитель России соблаговолил назначить на 6 апреля парад в своём присутствии. В назначенное время на Марсовом поле состоялся грандиозный парад под восторженные крики народа. Цесаревич Александр Александрович командовал л.-гв. Преображенским полком, а некоторые из великих князей находились в строю тех частей войск, в которых они числились. Наследник престола был хорошо информирован о принятых его отцом мерах в связи с покушением. Прежде всего император широко отблагодарил своего спасителя, громогласно заявив, что жалует крестьянина Комиссарова потомственным дворянством. Государь назначил ему единовременную субсидию в 50 тыс. рублей и 3 тыс. ежегодного содержания. С высочайшего разрешения была открыта подписка на составление капитала для приобретения Комиссарову дома в Петербурге и имения. Вскоре на Невском проспекте разносчики с криком: «Комиссаров, Комиссаров!», продавали портреты «спасителя», как его стали везде называть. Появились даже папироски «комиссаровские».

Одновременно была назначена следственная комиссия во главе с графом Н. М. Муравьёвым, который поклялся «скорее лечь костьми, чем оставить неоткрытым это зло — зло не одного человека, а многих, действовавших в совокупности». В верхних эшелонах власти произошли серьёзные перестановки. В целом покушение 4 апреля 1866 г. стало переломом в истории царствования Александра II и гранью, которая резко отделила его деятельность после этого события. Консервативный крен во внутренней политике России усилился.

Апрельское происшествие не изменило намеченной поездки цесаревича в Данию. Однако в середине месяца неожиданно для него всплыла малоприятная новость. Тётя Мария Николаевна (сестра царя, в замужестве герцогиня Лейхтенбергская) уведомила его, что в одной из французских газет была напечатана зазорная статья, в которой сообщалось, что наследник русского престола ведёт несерьёзную жизнь, отказывается от брака с датской принцессой, поскольку увлечён княжной Мещерской. Мало того, эта статья была тиражирована в газетах других стран и даже — о, ужас! — в Дании. Александр был шокирован этим сообщением. Он представил, как могли среагировать на это в королевской датской семье. Но больше всего его беспокоило другое: «За себя мне всё равно, но бедная, бедная М. Э.! Вот до чего я её довёл, что об ней печатают в газетах! Вот он, мир-то! Вот люди!»

Александр II, не на шутку встревоженный дошедшими до него толками, спросил у наследника, какие у него отношения с Мещерской? Сын ответил, что никаких и что все эти разговоры — досужие домыслы.

Молодой царевич, конечно, не был лишён впечатлительности. Он питал к Мещерской нежную привязанность, искал общения с ней. В его жаждущей любви душе происходила тяжёлая борьба между чувством и долгом. Княжна обладала всеми качествами для того, чтобы вскружить голову такому восприимчивому человеку, как Александр. Её приветливость, доброта и любезности, грациозные и непринуждённые, полные достоинства движения и манера — всё это действовало неотразимо.

18 апреля 1866 г. на большом императорском балу в Зимнем дворце цесаревич узнает от княжны «ужасную» новость, после которой приходит к радикальному и твёрдому решению — отказаться от престолонаследия! Вот, что он записывает в свой дневник: «18 апреля… выбрился, вымылся и завился и, одевшись, отправился к папа. Стояли в коридоре и смотрели, как собираются на бал. В 1/2 10 бал начался полонезом. Было великолепно. Приглашённых более 2’000 человек. После польского начались танцы, я как хозяин так усердно танцевал, что от непривычки у меня закружилась голова, и я насилу стоял на месте. Маруся (сестра его. — Е. Т.) была очень мила, но грустна, потому что завтра уже уезжает, что ей совсем не хочется. Я с нею танцевал мазурку. После ужина решился пойти вальсировать с М. Э., и это было единственное утешение на балу. После 2-х туров она мне сказала: «Знаете, что было со мною сегодня на балу? Витгенштейн решился просить моей руки». Я чуть не упал, услыхав это. Но она просила никому не говорить об этом и сказала, что она хотела, чтобы я первый это узнал. После этого я был как сумасшедший, но к счастью бал скоро кончился, и мы, простившись с мама и папа, пошли домой. Было уже 2 часа, курили ещё у меня с компанией, но мне было не до разговоров, я был так убит морально и физически после этого проклятого бала. Как будто нарочно М. Э. была так убийственно хороша сегодня вечером, так, что многие мне это говорили как будто для того, чтобы ещё больше меня тревожить. Что со мною было, когда я видел милую М. Э. под руку с Витгенштейном, я не могу пересказать, я был готов на всё, только чтобы помешать этому браку. Но бог с нею, пусть она будет счастлива, когда другого жениха ей отыскать трудно. Может быть, со временем свыкнусь с этой мыслью. Но всё-таки буду всегда сожалеть, что она мне не принадлежала хоть на час. Прощайте, Дусенька!» (22, оп. 1, д. 298, с. 36—37).

Однако Мария не выходила из головы. Она всецело завладела его мыслями и чувствами. Александр не мог уснуть в ту ночь, ворочался, вставал курить, наконец утром решил посоветоваться с опытным Владимиром Мещерским, который на целых шесть лет был старше его. Разговор оказался непростым. Вово знал об увлечении цесаревича своей дальней родственницей Марией Мещерской, но не предполагал, что это увлечение столь глубоко.

Александр заявил, что готов отказаться даже от престола, лишь бы соединить свою судьбу с «ненаглядной Дусенькой».

Мещерский пытался было отговаривать великого князя от опрометчивого шага, умолял подумать о России, о его высоком предназначении, но вскоре понял, что доводы рассудка мало действуют на пылкие чувства влюблённого. «Хорошо — сказал Вово, — вы откажетесь от права на престол, от титула, от престолонаследия, откажетесь от всего и женитесь на Мещерской. Но ведь она вас не любит, она неспособна любить. Это мелкая эгоистическая натура, испытывающая удовольствие от того, что кружит голову престолонаследнику!» — «Я достаточно знаю М. Э., — парировал Александр, — уже два года, чтобы не ошибаться, по крайней мере, в этом».

Великая страсть овладела душой молодого человека. «Что бы я дал за один поцелуй от неё. Были минуты, — вспоминал он, — когда было недалеко до этого, но всё-таки было нельзя, потому что или А. В., или Владимир были там, хотя и не видели и не слышали, что мы делали. Когда мы христосовались, то эта минута была для меня каким-то сном, когда я прикасался к её губам, почти к самым губам».

В третьей декаде апреля императорский двор переехал в Царское Село. Александр по-прежнему продолжал жить по предписанному ему учебному режиму, присутствовал на докладах сановников государю, встречался с высокопоставленными и близкими лицами, в том числе и с Марией Мещерской. Потребность любви и нежности переполняло его юное сердце. Ему мало было видеться и говорить с Марией. У него пробудилась чувственность, желание владеть ею. Сдерживая себя, он принимает решение не ходить на вечерние собрания к своей матери-императрице: «Во-первых, чтобы заниматься дома, а во-вторых, они мне надоели. Мне теперь мало видеться только с М. Э., что прежде уже для меня было счастьем, я чувствую, что теперь это меня не насыщает и мне надо больше, но что это больше…» Для его чистой и непорочной души было противоестественным обладать женщиной вне брачных уз. В мае после длительной и трудной внутренней борьбы, после многих бессонных ночей Александр принимает решение отказаться от права наследования престола и жениться на Марии Мещерской.

В его дневнике появляется запись: «Я только и думаю теперь о том, чтобы отказаться от моего тяжёлого положения и, если будет возможность, жениться на милой М. Э. Я хочу отказаться от свадьбы с Dagmar, которую я не могу любить и не хочу. Ах, если бы всё, о чём я теперь так много думаю, могло бы осуществиться! Я не смею надеяться на Бога в этом деле, но, может быть, и удастся. Может быть, будет лучше, если я откажусь от престола. Я чувствую себя неспособным быть на этом месте, я слишком мало ценю людей, мне страшно надоедает всё, что относится до моего положения. Я не хочу другой жены, как М. Э. Это будет страшный переворот в моей жизни, но если Бог поможет, то всё может быть, я буду счастлив с Дусенькой и буду иметь детей. Вот мысли, которые теперь меня всё больше занимают, и всё, что я желаю. Несносно, что поездка в Данию на носу и преследует меня, как кошмар».

Александр считал, вместо него наследником престола вполне может быть брат Владимир, который всего на два года младше его. Царский сын хотел в ближайшее время высказать своё решение отцу и надеялся, что тот всё поймёт.

«Я каждый вечер молю Бога, — пишет Александр 17 мая в дневнике, — чтобы Он помог мне отказаться от престола, если возможно, и устроить счастье моё с милой Дусенькой. Меня мучит одно, это то, что я боюсь очень за М. Э., что, когда наступит решительная минута, она откажется от меня, и тогда всё пропало. Я непременно должен с ней переговорить об этом и как можно скорее, чтобы её не застали врасплох. Хотя я уверен, что она готова за меня выйти замуж, но Бог один знает, что у неё на сердце, не хочу больше об этом».

18 мая вечером наследника пригласил к себе отец и сообщил, что датский король, прочитав статью о нём и Мещерской, интересуется: правда ли это? Александр ушёл от прямого ответа, но сказал, что сейчас не желает ехать в Данию и совсем не хочет жениться. «Что же мешает тебе ехать в Данию? Уж не любовь ли к Мещерской?

Видя молчание сына, император порекомендовал ему хорошенько подумать и перенёс разговор на завтра.

Александр после встречи с отцом пошёл в собрание к своей матери и, сидя за столом отдельно от Мещерской, написал ей краткую записку, в которой сообщил, что отказывается от поездки в Данию. Мария сразу же ответила, что он должен ехать. Царевич был уверен, что Мещерская на самом деле рада такому решению, ибо в душе готова стать его женой, но говорить об этом он не стал, потому что «она может испугаться и отказать».

На следующий день Александр написал письмо Марии, в котором объяснил, что во имя их любви решил отказаться от престола. Письмо запечатал и собрался переправить своей обожаемой возлюбленной после собрания у императрицы. Тогда же вечером 19 мая 1866 г. состоялся откровенный и тяжёлый разговор с отцом, который нашёл отражение в дневнике цесаревича: «… Я остался с Папа один. Он у меня спросил, подумал ли я о вчерашнем и на что я решился. Я отвечал, что решительно не могу ехать в Данию. Тогда Папа спросил у меня, что мне мешает ехать, я отвечал, что чувствую, что не могу любить её и поэтому не хочу ехать. Папа сам сказал, что, наверное, твои чувства к М. Э. мешают ехать. Я хотел молчать, но Папа заставил меня сказать. Тогда Папа рассердился и сказал мне: «Что же ты хочешь, чтобы я так и написал в Данию, что всё, что написано в газетах правда, и поэтому ты не приедешь?» Я отвечал: «Конечно, я этого не желаю». Тогда я решился высказать всё, что у меня было на душе, и сказал о том, что я решил отказаться от престола, потому что чувствую себя неспособным. Папа окончательно рассердился на меня и сказал: «Что же ты думаешь, что я по своей охоте на этом месте, разве ты так должен смотреть на своё призвание? Ты, я вижу, не знаешь сам, что говоришь, ты с ума сошёл». И потом прибавил: «Если это так, то знай, что я сначала говорил с тобой как с другом, а теперь приказываю ехать в Данию, и ты поедешь, а к (няжну) Мещерскую я отошлю…» Папа сказал мне: «Убирайся вон, я с тобой говорить не хочу». С тем я и вышел, но что происходило у меня в груди, этого описать нельзя: грусть, тоска и раскаяние» (там же, с. 43). Негодование отца положило конец всем пылким надеждам юного цесаревича, оно означало крушение всех его светлых мечтаний о милой княжне, крах его желаний, дум и чаяний. Александр не ожидал, что разговор примет такой оборот, что его родитель откажется понимать его. Особенно больно задели его слова об участи «милой Дусеньки». Тяжёлые душевные страдания выпали на долю великого князя. Римский философ Сенека писал: «Ничего на свете не заслуживает такого уважения, как человек, умеющий мужественно переносить несчастья… Переноси с достоинством то, что изменить не можешь». Александр чувствовал потребность излить свою душу близкому человеку. Но кому? Получить от него моральную поддержку и совет. Вернувшись к себе, он немедленно послал за Мещерским и рассказал ему о случившемся. Вово пытался по-своему рассеять угнетённое состояние и волнения цесаревича. Но сердце того продолжало кровоточить. Особенно его тревожило сознание вины за причинённые горести Марии. Да, ему было плохо, но это не причина, чтоб доставлять страдания и боль другим. «О Боже, что за жизнь, — горестно восклицает он в своём дневнике, — стоит ли того жизнь после этого! Зачем я родился, зачем я не умер раньше». В этот же вечер он написал письмо М. Э., в котором кратко изложил о случившемся и посоветовал, если будут спрашивать, не давать никаких писем и записок, а всё, что у неё есть, или спрятать, или сжечь. Новый день шёл обычным порядком. Занятия, встречи, разговор с родителями. Александр заявил, что готов ехать в Данию. Государь был доволен решением сына и дружески добавил, «что он сам был совершенно в этом же положении перед тем, как жениться. Он тоже любил и хотел тоже отказаться от престола, но, что всё вышло к лучшему» (там же, с. 33). История умалчивает: знал ли сын о юношеском увлечении своего отца Ольгой Калиновской! Но сейчас сын вынужден был смириться, хотя душевная рана напоминала о себе. Было скучно и грустно. В записке, переданной после завтрака через Сашу Жуковскую, Мария известила Александра о глубоком потрясении после полученного от него письма. Саша поведала, кроме того, что княжна страшно расстроена, не находит себе места, плачет не переставая и, сославшись на болезнь, даже не смогла быть на выходе. Встретившись вечером в парке, Александр сказал Марии, что он вынужден ехать в Данию, что у него нет другого выхода, но что он навсегда сохранит к Марии нежные чувства любви и признательности. Милая княжна всё понимала, она ни в чём его не винила. М. Э. была грустна как никогда и призналась, как показалось Александру, с сожалением, что не подозревала о его любви. Пожав друг другу руки, они разошлись.

Вечером у императрицы Александр, улучив момент, обратился к отцу с просьбой не поступать с княжной бессердечно, поскольку она ни в чём не виновата. Услышав это, августейшая мать заметила, что сын может не беспокоиться: удаление от двора Мещерской будет незаметно под предлогом её поездки на время в Париж к своей тётушке княгине Чернышёвой.

Мало-помалу жизнь Александра входила в прежнюю колею. Хотя надвигалась поездка в Данию, он ежедневно виделся с Мещерской. Встречи эти чем-то напоминали те прежние — идиллические, чистые и невинные. Накануне отъезда наследник горячо молился в Петропавловском соборе на могиле милого Никса. В день отъезда он встретился в парке с Марией, где они нежно простились. Вскоре после с обедни цесаревич пошёл прощаться с камер-фрейлиной графиней Тизенгаузен. Но, войдя в коридор Лицейского корпуса, где теперь жили придворные служащие и фрейлины, он увидел Мещерскую, шедшую к себе. Словно обезумев от радости, они бросились друг к другу и вскоре очутились одни в пустой комнате. Они долго целовались… прямо в губы и крепко обняв друг друга» (там же, с. 32). Однако, как писал Лопе де Вега: «Давно известно — меж неравных не уживается любовь». У них были разные судьбы и разные дороги. Его уже ждала яхта для следования в Данию. Мария вынуждена была покинуть царский двор. Граф Шереметев пишет, как вскоре князь Владимир Иванович Барятинский пригласил его с собою в коляску для прогулки в Павловск на музыку. «Рядом с ним темнее ночи, — замечает он, — сидела княжна Мария Мещерская. Я видел, как расстроен был князь, какое испытывал он волнение, но не знал, в чём дело… Это был канун окончательного выезда княжны за границу» (354, с. 74). За границей она против своей воли была выдана замуж за великосветского савраса (князя П. П. Демидова Сан-Донато) и была глубоко несчастна. Уже беременная, поехала она в театр, кажется, в Вене, когда муж её внезапно выстрелил из пистолета в её ложе в виде шутки, чтобы её напугать. Она пожила недолго и, родив сына, умерла» (там же, с. 420).

Довольно трудно сложилась судьба её подруги, также фрейлины императрицы, дочери В. А. Жуковского Александры Васильевны Жуковской (1842-1899), ставшей впоследствии женой барона фон Вормана. В конце 1860-х — начале 1870-х гг. она состояла в связи с великим князем Алексеем Александровичем. В 1871 г. они просили императрицу Марию Александровну разрешить им повенчаться, но получили категорический отказ. Тайно обвенчались в Италии, но брак был аннулирован Александром II. В конце 1871 г. А. В. Жуковская родила в Зальцбурге сына Алексея, получившего титул барона Седжиано. Указом Александра III от 21 марта 1884 г. барон Алексей Седжиано был возведён с нисходящим потомством в графское Российской империи достоинство с присвоением ему отчества Алексеевич и фамилии Белевской. Он был женат на княжне Марии Петровне Трубецкой (род. в 1870 г.), младшей дочери действительного статского советника С. — Петербургского уездного предводителя князя П. Н. Трубецкого. Накануне 1-й Мировой войны гр. А. А. Белевской-Жуковский состоял шталмейстером высочайшего двора. После октябрьского переворота 1917 г. остался в России. В 1932 г. был расстрелян в Тбилиси. Он имел сына Сергея Алексеевича (ум. в 1953 г.) и двух дочерей. Одна из них гр. Мария Алексеевна (1901-1996), в первом браке была за В. А. Янушевским. Скончалась она в Париже.

4. ПОМОЛВКА

В воскресенье 29 мая 1866 г. в 3 часа дня наследник убыл в Данию из Кронштадта на императорской яхте «Штандарт», сопровождаемой кораблём «Олаф». Александру сопутствовали в этом вояже его брат Владимир, генерал Перовский, контр-адмирал Бок, полковник Литвинов, секретарь Оом и личный адъютант Козлов.

2 июня в полдень, не доходя одной мили до Фреденсборга, «Штандарт» бросил якорь в проливе Эресунн напротив небольшой рыбацкой деревни Хумлебак. Вскоре к яхте пришвартовался катер с русским послом при королевском дворе Николаи и датским адмиралом Ермингером, назначенным сопровождать великих князей. На берегу высоких гостей встречал сам король Христиан IX со свитой. После взаимных приветствий, представлений и обмена любезностями монарх пригласил Александра и Владимира в свою карету.

В парке Фреденсборга цесаревич увидел во встречающем их экипаже Дагмару. Рядом с ней была королева. И Александр, и принцесса испытали здесь и радость, и тревогу, и смущение. В краткие мгновения взаимных приветствий все были безупречно вежливы и почтительны. В памяти Александра всплыли совместные драматические дни с Дагмарой в Ницце и короткие милые встречи с ней в Югенгейме. Вместе с королём он пересел к дамам, и вскоре кортеж проследовал к королевскому замку, утопающему под сенью величественных старых лип.

Возле парадной лестницы дорогого гостя встречали чопорные придворные и празднично разодетые младшие дети короля: двенадцатилетняя дочь Тира и семилетний сын Вольдемар.

Добрый король сам проводил царственного юношу до его покоев, сказав, что именно здесь останавливался его старший брат Николай. Апартаменты Александра располагались на первом этаже в северо-западной части главного здания и состояли из трёх комнат. Знакомясь с помещением, он обратил внимание на прекрасные картины голландской школы и портрет Екатерины II во весь рост работы Дартеса. Главная комната была обставлена белой с позолотой мебелью, крытой светло-голубой шёлковой тканью. Из этого же материала были и занавеси.

Увидев на стекле одного из окон нацарапанные имена Nix и Dagmar, цесаревич вспомнил, что Никса в своё время писал ему об этом. Почему-то стало невыразимо грустно. Александр перекрестился и мысленно попросил брата помочь устроить его земное счастье с Дагмарой. Сидя вскоре на позднем завтраке между королевой и Дагмарой, он ощущал повышенный интерес к себе как русскому принцу, смущался и чувствовал себя весьма стеснённо, как бы не в своей тарелке. Рядом сидели малознакомые или совсем незнакомые члены королевской семьи. Александр почти ничего не ел и произнёс за столом всего несколько фраз. Брат Владимир стал для него как бы палочкой-выручалочкой, вёл себя уверенно и бойко, рассказывал подробности плавания из Кронштадта «по балтическим волнам».

Сразу после завтрака королевская семья отправилась с великими князьями на прогулку в дворцовый парк, затем беседовали в салонах короля, отдыхали. В шесть часов состоялся парадный обед в зале с куполом. Мужчины блистали во фраках при орденских лентах, дамы сияли в вечерних туалетах. Король исполнил почётную миссию, наградил Владимира высшим датским орденом Слона (Александр был удостоен этого ордена ранее).

К сожалению, как и утром, русский престолонаследник чувствовал себя неловко и стеснённо, не находя нужных слов Дагмаре, которая всё время была рядом с ним.

На душе у него стало несколько легче на вечернем рауте, когда он обменялся улыбками с датской принцессой.

Расставшись около 12 часов ночи, Александр записал: «… мысль и желание на ней жениться снова возникли во мне».

Уверенность и раскованность пришли на следующий день. Александр проснулся в хорошем расположении духа. Внутреннее смятение его улеглось, сомнения развеялись. День выдался тёплый, солнечный. Стоя у окна, несколько минут он наслаждался красотой дворцового парка и спускающейся к озеру террасой, богато убранной цветами и украшенной статуями старого датского скульптора Иоганна Видевельта.

Словно угадав его настроение, хозяева устроили завтрак в парке. Столы были изящно сервированы на берегу сказочного озёра Эсрума. Обстановка была естественной и непринуждённой. Много говорили, шутили, смеялись. После завтрака пили лёгкие виноградные вина, запросто болтали обо всём на свете. Всем было весело и приятно. Александр настолько почувствовал себя привычно в новой обстановке, что вместе с братом Владимиром рискнул спеть несколько куплетов из новой оперетты Жака Оффенбаха «Прекрасная Елена», которая с успехом шла в Петербурге, но которую ещё не знали хозяева Фреденсборга.

Новое чувство расположения и симпатии к Дагмаре овладевало им всё больше и больше, и об этом он написал отцу сразу же, расставшись с ней вечером: «Я чувствую, что могу, и даже очень, полюбить милую Минни, тем более что она так нам дорога. Решительно не знаю, что скажет на всё милая Минни; я не знаю её чувства ко мне, и это меня очень мучит. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе».

Целыми днями Александр неотлучно проводил время вместе с Дагмарой. Ему было интересно с ней, ежедневно благодаря ей он открывал всё новые и новые страницы датского королевства, которое всё больше нравилось ему. По предложению Дагмары русским гостям показали замок Эльсинор, где провёл свою короткую жизнь Гамлет, герой одноимённой трагедии Шекспира, сводили и на его могилу. 5 июня вместе с принцем Фредериком и сопровождающими лицами Александр побывал в Копенгагене, где сфотографировались на память, посетили русскую церковь и русское посольство. Наиболее яркие впечатления оставил королевский музей. Великий князь подивился особенно «поясу целомудрия» — «сложной штуке с замком», которую надевал своей возлюбленной датский король Христиан IV, правивший в XVI в.

В тот же день цесаревич встретился с братом Алексеем, прибывшим на корабле «Ослябя», где он проходил морскую практику в качестве гардемарина под руководством своего воспитателя адмирала К. Н. Посьета. Впервые в Копенгагене встретились три брата — три великих князя…

День проходил за днём, а долгожданного предложения со стороны русского наследника не было. Он никак не решался объясниться в любви с Дагмарой, хотя у него уже состоялся обстоятельный разговор с её братом Фредериком и с её отцом. Вступивший в ноябре 1863 г. на датский престол Христиан IX Глюксбург был искренно заинтересован в брачном союзе с властелином Российской империи. Дания переживала не лучшие годы своей истории. Начавшаяся в феврале 1864 г. Австро-прусско-датская война, привела её к поражению. По Венскому перемирию, закончившемуся 30 октября того же года, Дания потеряла герцогства Шлезвиг, Гольштейн и Лауэнбург. В те дни, когда русский престолонаследник находился в Дании, возник конфликт между Австрией и Пруссией из-за области Шлезвиг-Гольштейн, который послужил непосредственным поводом Австро-прусской войны. В этих условиях Дания, постоянно чувствуя дыхание мощного германского хищника, как никогда ранее, нуждалась в сохранении своего суверенитета и поддержке сильного европейского государства. Такую поддержку Дания могла получить в лице России в том случае, если состоится брак по любви между наследником русского престола и датской принцессой. Христиан IX был несколько встревожен сообщениями в некоторых европейских газетах о сердечной склонности цесаревича к русской княжне. И хотя, как заверил его державный отец Александра, это всего лишь салонные измышления и пересуды, тем не менее душевное беспокойство у короля сохранялось.

И вот наконец 11 июня, на десятый день пребывания цесаревича в датском королевстве, случилось то, чего ждали правящие династии двух государств: Романовых и Глюксбургов. Двадцатилетний Александр Александрович предложил руку и сердце семнадцатилетней Марии-Софии-Фредерике-Дагмаре.

В этот день после утреннего чая цесаревич гулял со своими братьями и Фредериком, как обычно, в парке. Затем перед завтраком после рисования Дагмара пригласила Александра посмотреть её комнаты. На второй этаж поднялись вместе с её отцом и великим князем Алексеем. Христиан IX и Алексей вскоре ушли, оставив милую парочку наедине. В какой-то момент сообразительная принцесса Тира закрыла дверь комнаты на ключ. Александр понял, все пути назад отрезаны, предстояло сделать решительный шаг навстречу судьбе. И он был сделан.

Поздно вечером престолонаследник описал эти минуты в своём дневнике: «Сначала осмотрел всю её комнату, потом она показала все вещи от Никсы, его письма и карточки. Осмотрев всё, мы начали перебирать все альбомы с фотографиями… Пока я смотрел альбомы, мои мысли были совсем не об них; я только и думал, как бы решиться начать с Минни мой разговор. Но вот уже все альбомы пересмотрены, мои руки начинают дрожать, я чувствую страшное волнение. Минни мне предлагает прочесть письмо Никсы. Тогда я решаюсь начать, и сказал ей: «Говорил ли с Вами король о моём предложении и о моём разговоре?» Она меня спрашивает: «О каком разговоре?» Тогда я сказал, что прошу её руки. Она бросилась ко мне обнимать меня. Я сидел на углу дивана, а она на ручке. Я спросил её: может ли она любить ещё после моего милого брата? Она отвечала, что никого, кроме его любимого брата, и снова крепко меня поцеловала. Слёзы брызнули и у меня, и у неё. Потом я ей сказал, что милый Никса много помог нам в этом деле и что теперь, конечно, он горячо молится о нашем счастье.

Говорили много о брате, о его кончине и о последних днях его жизни в Ницце».

Итак, две чистых, непорочных души сделали важный шаг навстречу друг друга. Вскоре дверь отперли, комната быстро наполнилась родными и близкими.

Первыми поздравили король и королева. На лицах многих были слёзы радости. Александр чувствовал себя на седьмом небе, смотрел на всех именинником. Дагмара, казалось, не помнила себя от счастья, смеялась и плакала. О помолвке наследника русского престола с принцессою Дагмарой было объявлено официально, что было воспринято датским народом с величайшей радостью.

На берегу моря в шесть часов последовал праздничный обед, на котором в присутствии многочисленных гостей состоялся, по сути, обряд объявления молодых женихом и невестой. Много раз провозглашались тосты за их счастливое будущее, за здоровье их родителей и близких.

Самый молодой из присутствующих трёх братьев великий князь Алексей настолько был рад за старшего брата, что несколько перебрал на этом вечернем пиру и «не помнил, что говорил и что происходило».

В этот же счастливый день отправили телеграмму в Петербург, а наутро получили ответ от императорской четы: «От всей души обнимаем и благословляем вас обоих. Мы счастливы вашим счастьем. Да будет благословение Божие на вас».

По принятому обычаю, жених подарил своей невесте от себя и от родителей драгоценности, которые привели Дагмару в восторг. Она радовалась этому дару, как дитя, тем более что подарок был преподнесён ей с любовью.

Чувства радости и счастья по случаю помолвки Александр и Дагмара выразили в своих письмах августейшей семье, которые были отправлены в Петербург специальным нарочным.

Казалось, можно было уже возвращаться домой. Однако по просьбе короля и Дагмары Александр задержался в Дании ещё на полмесяца. Все дни были насыщены для него важными поездками, посещениями и встречами. Христиан IX позаботился, чтобы использовать это пребывание для укрепления своего политического престижа.

12 июня Александр вместе с братьями посетил главный город страны — Копенгаген, где в русской церкви протоиерей И. В. Рождественский отслужил для них обедню и благодарственный молебен.

На другой день королевская датская семья совместно с великими князьями прибыла с визитом на корабли русской эскадры в порту датской столицы. На флагманском фрегате «Ослябя» накрыли стол, убранный флагами и цветами. Во время ужина Дагмара была центром всеобщего внимания. Звучали восторженные тосты и здравицы. После каждого тоста следовал салют из пушек, что производило соответствующий эффект на гостей. Улучив минуту, Александр увлёк свою невесту после ужина в одну из кают и там её горячо, с чувством поцеловал «первый раз на русской территории». 14 июня под вечер цесаревич и принц Фредерик вместе с королём на его яхте «Шлезвиг» отплыли на север страны на сельскохозяйственную выставку. Их сопровождал русский «Штандарт». Утром следующего дня подошли к пристани старинного города Орхус на востоке полуострова Ютландия, где их встречали представители местной власти и ликующие жители. Приветственные речи по случаю прибытия высоких гостей неоднократно прерывались аплодисментами и криками «Ура!». Хорошее впечатление оставил военный парад под музыку оркестра. Для Александра день оказался трудным и от жары, и от постоянного к нему повышенного внимания. Он несколько раз по своему адресу мысленно пускал крепкое словцо за то, что согласился на эту поездку. Вместо того чтобы уютно провести часы в прохладе Фреденсборга, ему пришлось неотлучно от короля целый день находиться под палящим солнцем в павильонах и загонах. К вечеру знакомство с выставкой наконец закончилось, и наутро русский принц с королевской свитой благополучно вернулся в Копенгаген, а затем и во Фреденсборг, где его с нетерпением ждала прекрасная и милая Минни.

В течение двух последних недель Александр и Дагмара провели немало восхитительных и дорогих их сердцам совместных часов. Несмотря на то, что она значительно уступала ему в росте, цесаревич не замечал этого. Она была хорошо сложена, подвижна и чрезвычайно грациозна. Минни многое рассказала о себе, о взаимоотношениях с Никсой, о переписке с ним, показала даже сокровенное место у беседки в парке Бернсдорфа, где они впервые поцеловались. В один прекрасный день они объяснились в любви, поднялись на верхний этаж дворца во Фреденсборге и на окошке нацарапали перстнем свои имена. В те солнечные июньские дни они много фотографировались. Благодаря придворному фотографу Хансену их счастливые лица сохранились до наших дней. Дагмара, свежая, как утренняя роза, словно излучает красоту, нежность и любовь. Александр подтянутый, крупный, уверенный, как будто олицетворяет прекрасное здоровье, силу, честность и надёжность.

28 июня 1866 г. цесаревич покинул гостеприимную Данию. Он тепло попрощался с королевской семьёй. Нежная Минни не смогла сдержать слёз, Александр также был растроган, но крепился. Он уезжал переполненный новыми впечатлениями и новыми чувствами. О свадьбе договорились на май следующего года, пообещав до того регулярно писать друг другу письма. Александр был намерен также ещё непременно посетить королевство. Своим родителям он вёз небольшое послание от своей невесты. «Это письмо Вам передаст Саша, — писала Дагмара, — потому что, к несчастью, момент нашего расставания уже пришёл. Я очень сожалею, что он уезжает. Но я также очень признательна Вам, дорогие родители, что Вы позволили ему так долго побыть у нас. Мы воспользовались этим, чтобы лучше узнать друг друга. Каждый день сближал наши сердца всё больше, и я могу сказать Вам, что уже чувствую себя счастливой. Заканчивая, я хочу ещё раз выразить Вам мою искреннюю признательность за Ваши дорогие письма, адресованные нам обоим, которые нас так тронули! Шлю Вам также просьбу прислать ко мне его осенью! Я Вас покидаю, дорогие родители, чтобы побыть с ним ещё немного до его отъезда. Обнимаю Вас от всего сердца, остаюсь навсегда Вашей. Минни».

1 июля на подходе к Кронштадту «Штандарт» с возвращающимися великими князьями был встречен яхтой «Александрия», на которой находился император Александр II. Присутствовавший при встрече министр внутренних дел Валуев отметил: «Все в хорошем духе и довольны. Свита великих князей весьма довольна пребыванием в Дании. Много расспросов и рассказов. Казалось, ни в Европе, ни в России нет туч пред зарёю будущей свадьбы». Возвращаясь в Петергоф, встретили великого князя Константина Николаевича (дядю Костю), председателя Государственного совета, который также вышел со своим пароходом навстречу цесаревичу. В высших кругах предстоящий брак наследника вызывал живейший интерес. 17 июня в России официально была объявлена помолвка Александра Александровича. Избранное общество на все лады обсуждало эту тему. Например, Валуев отмечает, что вел. княгиня Елена Павловна передала ему разные подробности о неохоте, с которою цесаревич ехал в Копенгаген, о его любви к кн. Мещерской, о том, что он будто бы просил государя позволить ему отказаться от престола и пр.

Для наследника наступили тяжёлые дни. Уже 1 июля, в день прибытия он отметил в дневнике: «Так грустно без милой душки Минни, так постоянно об ней думаю. Её мне страшно не достаёт, я не в духе и долго ещё не успокоюсь». Александр решил рассказать о своих чувствах своей матери, как только она вернётся из подмосковного Ильинского и попросить перенести свадьбу с Дагмарой на осень текущего года. О своём решении он написал невесте.

Переписка их дышит нежностью и любовью. Дагмара писала ему каждые 2—3 дня о тех же чувствах, что испытывал и он сам. «Мой милый душка Саша! Я даже не могу тебе описать, с каким нетерпением я ждала твоё первое письмо и как была рада, когда вечером получила его… я всё время думаю о тебе, день и ночь, не проходит минуты, чтобы я не посылала к тебе мои мысли, чтобы они следовали за тобой повсюду. Ну когда же настанет день и мы вновь увидимся?»

4 июля приехала императрица… Но только 10 июля в Петергофе во дворце Коттедж состоялся серьёзный разговор Александра с родителями о времени свадьбы. Мария Александровна пообещала написать королевской чете в Данию о том, что Дагмара могла бы приехать в сентябре, а свадьбу устроить в октябре.

Желанный ответ был получен 26 июля в письме, которое доставил из Копенгагена полковник О. Рихтер. Король и королева выразили своё согласие о проведении свадьбы осенью текущего года.

Дни до свадьбы летели стремительно, как птицы. Цесаревич, повинуясь предписаниям отца, всё активнее входит в сферу гражданского и военного управления. С 8 июля по 8 августа он находится в лагере и на манёврах под Красным Селом, командуя л.-гв. Преображенским полком.

В то же время он регулярно присутствует на докладах у императора, встречается с различными государственными деятелями и друзьями, читает. Вечера, как правило, проводит у императрицы.

К обычным его занятиям добавились и заботы об устройстве жилья с его будущей супругой. На семейном совете было решено передать будущим молодожёнам Аничков дворец, чему очень рад был Александр. Построено здание было в середине XVIII в. в стиле барокко (архитекторы М. Г. Земцов, Г. Д. Дмитриев, В. В. Растрелли), а первым владельцем его стал морганатический супруг императрицы Елизаветы Петровны граф А. Г. Разумовский. Дворец был обращён главным фасадом не на Невский проспект, ещё не имевший тогда значения главной улицы города, а на Фонтанку. К нему примыкал регулярный сад, украшенный павильонами, трельяжами, беседками и садовой скульптурой. Дворец отличался нарядностью внешнего облика и затейливостью отдельных деталей. Несмотря на различные перестройки, со временем он обветшал и требовал серьёзного ремонта.

Реставрация этой стройной громады в срочном порядке была поручена даровитому архитектору И. А. Монигетти.

Для проживания в тёплое время будущей чете великого князя предназначался в Царском Селе величественный Александровский дворец. Сооружён он был в стиле русского классицизма архитектором Дж. Кваренги по заданию Екатерины II в конце XVIII в. для своего любимого внука Александра Павловича.

5. ПОЕЗДКА ЦЕСАРЕВИЧА АЛЕКСАНДРА ПО РОССИИ В 1866 Г.

Важным приложением к образованию цесаревича Александра Александровича стало его путешествие по России в 1866 г. Александр II, отправляя сына в путешествие по России, стремился по собственному опыту лично познакомить наследника с особенностями страны в районе Поволжья. Недаром говорится: лучше раз увидеть, чем десять раз услышать. В конце лета, с 8 по 28 августа, наследник престола совершил 3-недельное путешествие по России. Вместе с ним в поездке приняли участие его брат Владимир, граф Перовский, секретарь Оом, доктор Гирш, князь В. Мещерский, а также преподаватели: законоведения Победоносцев и политической экономии Бабст, дававшие цесаревичу объяснения по своим предметам. Для ознакомления царственных питомцев с памятниками искусства был приглашён внук А. Н. Радищева, художник, академик А. П. Боголюбов. Кроме того Александра сопровождали адъютанты: князь Барятинский, Литвинов, Козлов и Иванцев.

Маршрут поездки включал посещение Твери, Рыбинска, Ярославля, Костромы, Нижнего Новгорода, Казани и Москвы. План этого путешествия был всецело составлен графом Перовским. Благодаря ему внимание цесаревича акцентировалось на наиболее важных экономических и культурных центрах Поволжья, природных и бытовых особенностях региона, архитектурных и исторических памятниках. Важно подчеркнуть, что эта поездка была первым путешествием нового наследника по России. Отношение народа к цесаревичу было уважительным и трогательным. Повсеместно огромные массы простого люда собирались для того, чтобы увидеть и поприветствовать царских сыновей. Во время первой остановки в Твери, куда царский поезд прибыл по Николаевской железной дороге утром 9 августа, путешественников тепло встретили губернатор князь П. Р. Багратион, командующий войсками Московского округа генерал А. И. Гильденштуббе и губернский предводитель дворянства князь Б. В. Мещерский. Сразу же по приезде цесаревич с князем Багратионом, племянником героя Отечественной войны, посетил собор, затем губернаторский дом. Во время представления дворянства и гражданских чинов великие князья познакомились с героем войны 1812 г. семидесятивосьмилетним поэтом и прозаиком Фёдором Николаевичем Глинкой и престарелым ветераном-декабристом Матвеем Ивановичем Муравьёвым-Апостолом, которому некогда смертную казнь заменили каторгой, а позже поселением в Сибири. По амнистии 1856 г. Муравьёв-Апостол Александром II был восстановлен в прежних правах.

После представления Александр проехал по городу, побывал в мужской и женской гимназиях, в городском приюте для девочек и мальчиков. Заехал в Успенский Отрочь монастырь, был в соборе и у настоятеля. Видел келью, в которой в заточении находился московский митрополит Филипп, задушенный по повелению Ивана Грозного Малютой Скуратовым. Вечером в городском саду цесаревич наблюдал фейерверк над Волгой, затем на полчаса зашёл в залу дворянского собрания. Там в числе других была представлена ему вдова адмирала Корнилова с дочерью. Из Твери утром 10 августа наследник престола отправился со своей свитой вниз по Волге в Рыбинск на пароходе «Наяда». До Калязина их сопровождал князь Багратион. Плывя вниз по Волге, участники путешествия останавливались в небольших городках и знакомились с их достопримечательностями. Первая остановка была сделана в небольшом местечке Корчёво, где посетили собор. Александру поднесли здесь хлеб-соль и образ. Также выходили на берег в селе Кимры. У села Медведь остановились, чтобы принять хлеб-соль, но на берег не выходили. К вечеру часов в 7 пришли в Калязин. Там пошли в Никольский собор, который позже, в 1940 г., при создании Угличского водохранилища оказался затопленным. Ныне об этом месте напоминает только многоярусная колокольня, возвышающаяся прямо из воды. В Калязине Александр распрощался с Багратионом и отправился дальше на пароходе. Верстах в трёх от города бросили якорь и расположились на ночлег. Как отметил цесаревич, ночь была великолепная и лунная. Рано утром 11 августа путешественники пришли в один из древнейших и красивейших городов России Углич, известный с 937 г. Здесь они ознакомились с его историческим центром — кремлём, Спасо-Преображенским собором, церковью Дмитрия на Крови и др. Александру напомнили, что в угличском кремле с 1584 г. в почётной ссылке находилась седьмая жена Ивана Грозного Мария Фёдоровна, из рода местных бояр Нагих. 15 мая 1591 г. в дворцовом саду при неясных обстоятельствах погиб их сын болезненный мальчик восьми лет царевич Дмитрий, последний отпрыск угасавшей династии Рюриковичей. Вскоре на крови поставили часовенку, затем деревянную церковь. А в 1692 г. заменили её существующей каменной церковью.

Александр обратил внимание как удивительно скоро и хорошо рисовал Боголюбов: «Куда бы мы ни приехали, везде он успевает набросать виды и даже иногда детали». Короткие остановки были сделаны в небольших уездных городках Мышкине и Мологе, где посетили соборы. В Рыбинск царственные путники прибыли в 6 часу вечера. На пристани их встречал ярославский губернатор И. С. Унковский и купечество. Взойдя на крутую набережную по широкой лестнице, усыпанной с обеих сторон массою народа, Александр со свитою посетили Спасо-Преображенский собор и после литии вернулись на пристань. Отсюда они отправились на пароходе «Ярославль» в Шексну на фабрику купца Журавлева, который сопровождал путешественников. Выйдя на берег, вояжёры осмотрели сначала канатную фабрику громадных размеров, потом механический завод и литейную, зашли в конторский дом и расписались все в книге почётных посетителей. По возвращении на пароход, хозяин поднёс Александру свои произведения на серебряном подносе. Прибыв вновь в Рыбинск, остановились в доме купца Переславцева, в котором в своё время останавливался старший брат Никса. В этот же вечер Александру было представлено местное дворянство, земство и купечество. Рыбинск покинули утром 12 августа уже не на «Наяде», а на пароходе «Поспешный». Масса народу стояла на пристани и на набережной и дружно кричала «Ура!». Александр и его спутники стояли на мостике и кланялись, снимая кепи.

На пути пароход сделал непродолжительную остановку в небольшом прелестном городке Романове-Борисоглебске (с 1918 г. Тутаев). Александр с братом Владимиром и Унковским посетили Крестовоздвиженский собор, поднявшись в четвёрке по высокому и довольно крутому левому берегу Волги. Много баб и мужиков влезли в воду, чтобы ближе подойти к высоким путникам. В половине второго пришли в один из крупнейших промышленных центров России Ярославль, основанный князем Ярославом Мудрым около 1010 г. на месте древнего поселения Медвежий Угол, при слиянии реки Коростель с Волгой. По преданию, тут князь зарубил секирой медведя. Не случайно впоследствии медведь стал изображаться на гербе губернии. По принятому обычаю, отправились в Спасо-Преображенский собор одноимённого монастыря, где путников встретил архиепископ Нил, сказавший тёплую приветственную речь. После краткого молебна цесаревич с братом Владимиром и спутниками побывали в Духовном училище, Сиротском доме и Демидовском лицее. После обеда с высшими чиновниками губернии цесаревич продолжил осмотр разных учреждений. Побывал в Николаевском приюте, основанном в память совершеннолетия Никсы, в военном училище, в богадельне, устроенной ремесленниками, а также в нескольких церквах.

13 августа наследнику престола были представлены дворянство, гражданские чиновники, военные, купцы, горожане и крестьяне. Затем он со своими спутниками побывал в Метрополичьих палатах и на мукомольной паровой мельнице купца Крохоняткова. Особое впечатление на всех произвела церковь Иоанна Предтечи в Толчкове. Этот выдающийся памятник архитектуры является вершиной ярославской школы церковного зодчества XVII в. Пятнадцатиглавая церковь поразила всех не только своими размерами и совершенством композиции, но и роскошью декоративного убранства и мастерством его исполнения. А. П. Боголюбов пришёл в восторг от отделки храма, в которой использованы фигурный кирпич и цветные расписные изразцы. В этот же день путники посетили земскую больницу, сумасшедший дом, приют для приходящих девочек и мальчиков, нанесли визит губернатору и побывали в погребе купца Соболева, где дегустировали венгерское вино. После обозрения фейерверка в комнате Александра состоялся содержательный разговор о русской живописи, в котором задавал тон академик Боголюбов. Также два дня пробыли в Костроме. Особое впечатление на наследника престола произвёл Ипатьевский монастырь, с которым связана Ипатьевская летопись — список конца XIV — начала XV вв. с одного из древнейших летописных сводов Киевской Руси. С большим интересом великие князья Александр и Владимир осмотрели здание бывших Келарских келий, чаще называемое палатами бояр Романовых. Здесь в 1613 г. жил молодой боярин Михаил Романов незадолго до избрания его на царство. В Костроме цесаревич побывал также на механическом заводе Шипова, льнопрядильной фабрике купца Зотова, посетил женскую гимназию, Романовский институт и Богоявленский женский монастырь. Вечером 15 августа на центральной площади города около памятника Ивану Сусанину присутствовал на концерте хора Ивана Молчанова. Утром следующего дня «Поспешный» продолжил своё плавание вниз по Волге. На пути к Нижнему Новгороду пароход сделал короткие остановки в небольших уездных центрах — Плёсе, Кинешме и Юрьевце. Около 10 часов утра путешественники прибыли в Нижний Новгород, который поразил их своей чудной панорамой, огромным множеством пароходов и барок. Три дня цесаревич провёл в Нижнем Новгороде. Со своими спутниками 17 августа он побывал в местном кремле, в Михайло-Архангельском соборе, сооружённом в 1631 г. в честь победы Нижегородского ополчения 1612 г. Осмотрел гробницы нижегородских князей и Кузьмы Минина. Побывал в трёх церквах, в женском институте, в военном госпитале, земской больнице, где видел публичных женщин. Ему сообщили, что в период работы ярмарки их приезжает со всех сторон России до 3 тысяч. В этот же день посетил сумасшедший дом, один из женских приютов, нанёс визит генерал-губернатору Н. А. Огарёву и посмотрел в театре на ярмарке драму «Ришелье», где заглавную роль исполнял знаменитый В. Самойлов. 18 августа наследник престола посетил знаменитую ярмарку, переведённую в Нижний Новгород в 1817 г. из уездного города Макарьева после пожара. Осмотрев Спасский староярмарочный собор, познакомился с главным зданием ярмарки, хлебной биржей, стеклянным рядом, Сибирской пристанью, чайным складом. Там же на ярмарке вечером побывал на представлении в цирке Сулье. На следующий день Александр присутствовал на освящении новой часовни, в которой поставили образ преподобного Макария, покровителя ярмарки. Побывал у купца Королева в сапожном ряду, затем у Боткина, чайного торговца, в меховом магазине московских купцов, где купил шубу из бурой лисицы для Минни. Окончил осмотр ярмарки железными рядами и пекарней. Заехал также на место, называемое Самокат, где расположены трактиры и увеселительные заведения для простого народа. На конной ярмарке затем купил для своей сестры Мари маленькую пегую сибирскую лошадку за 50 рублей. Во второй половине дня цесаревич принял участие в народном празднике. Хорошее впечатление произвели на него выступления всевозможных хоров песенников, фольклорных ансамблей черемисов (марийцев), тирольцев, цыган, а также свирельщиков и гусляров. Вечером в театре был на спектакле «Свадьба Кречинского».

20 августа Александр со всей свитой вновь побывал на ярмарке, зафиксировал своё пребывание у фотографа, после чего продолжил знакомство с различными учреждениями города. Несмотря на жару, русский принц посетил богадельню для стариков, 1-й приют для девочек и мальчиков, женский монастырь, два стрелковых батальона, механический завод купца Колчина. Вечером, отмывшись от пота и пыли, посмотрел две пьесы в театре ярмарки и выступления певцов и танцоров.

Утром 21 августа путешественники отправились на «Поспешном» по Волге к Казани. По пути сделали краткие остановки в Лыскове и Козьмодемьянске. Около полудня следующего дня судно причалило к пристани Казани, где высоких гостей встречали представители власти во главе с губернатором Нарышкиным. После посещения Благовещенского собора Александр в залах губернаторского дома принял депутации от разных слоёв населения. В этот же день он провёл приём дворянства, председателей палат и профессоров университета, побывал в Казанском женском монастыре и Татарской слободе, где обратил внимание на обилие местных красавиц. Вечер провёл на приёме у губернатора и на балу в дворянском собрании. 23 августа он посетил женский приют, университет, Родионовский женский институт, военные госпиталь и лагерь, побывал на народном празднике в т. н. Русской Швейцарии. Около 7 часов вечера вместе с губернатором отправился на пароходе в село Спасский затон, куда прибыл к полуночи. Оттуда на экипажах, приготовленных Молоствовыми, через два часа добрались до села Никитское, Отдохнув до 8 утра, поехали на охоту. В результате шести загонов было убито 140 зайцев, 13 лисиц и 3 волка. Как признался сам Александр: «Удачнее охоты быть не могло». Поздно вечером 24 августа охотники вернулись в Казань. На следующий день цесаревич отбыл через Нижний Новгород в Москву, откуда прибыл в Царское Село 28 августа. Трёхнедельная поездка по России произвела сильное впечатление на наследника престола, он получил немало новых и полезных знаний о своём отечестве, познакомился со многими историческими памятниками, различными предприятиями, святыми обителями, учебными заведениями, больницами и богадельнями, встречался с людьми всех сословий и званий.

6. ДИНАСТИЧЕСКИЙ БРАК

Брак, основанный на взаимной склонности и на рассудке, есть одно из величайших благ человеческой жизни.

И. С. Тургенев

1 сентября 1866 г. в Копенгаген на императорской яхте «Штандарт» из Кронштадта отбыла представительная русская делегация под началом флигель-адъютанта и контр-адмирала графа А. Ф. Гейдена, которая должна была сопровождать в Россию датскую принцессу.

Через десять дней весь датский королевский дом трогательно провожал взволнованную, переполненную радужными надеждами и ожиданиями Дагмару (Дагмара по-датски «утренняя заря», аналог имени Аврора). Наступивший перелом в её судьбе выдавали быстро стекавшие по лицу крупные слёзы. Это были слёзы и разлуки, и счастья, и радости. Наблюдавший эту сцену датский поэт вдохновенно произнёс: «Слёзы твоей разлуки обратятся в жемчуг», «… в ожидающем тебя свадебном венке таится императорская корона величайшего в свете государства» (74а, с. 6).

В числе провожающих был и знаменитый датский сказочник Ханс Кристиан Андерсен, который позже в письме графине Мими Холынтейн так рассказал об этом эпизоде: «Вчера наша дорогая принцесса Дагмара прощалась с нами. За несколько дней до этого я был приглашён в королевскую семью и получил возможность сказать ей до свидания. Вчера на пристани, проходя мимо меня, она остановилась и протянула мне руку. У меня навернулись слёзы. Бедное дитя! Всевышний, будь милостив и милосерден к ней! Говорят, в Петербурге блестящий двор и прекрасная царская семья, но ведь она едет в чужую страну, где другой народ и религия, и с ней не будет никого, кто окружал её раньше…» (168, с. 13).

14 сентября престолонаследник встречал свою «Звезду Севера», которая впервые засияла на горизонте русской истории. Высоконаречённую невесту на королевской яхте «Шлезвиг» сопровождал её родной брат, наследный принц Фредерик. Навстречу «Шлезвигу» из Кронштадта на яхте «Александрия» вместе с цесаревичем вышла императорская чета со старшими детьми Владимиром, Алексеем и Марией. По всему периметру акватории внушительно разместилась расцвеченная флагами русская эскадра из более чем 20 судов. Царственная невеста прибыла на кронштадтский рейд и при восторженных возгласах встречающей толпы впервые вступила на русскую землю. Из Кронштадта принцесса и царская семья проследовали на «Александрии» в Петергоф. На всём пути им чётко салютовали корабли и орудия прибрежных фортов. Грандиозная встреча ждала Дагмару и на петергофской пристани, откуда она отправилась в Царское Село. Никто из старожилов не помнил такой прелестной осенней погоды, какая была в 1866 г. Министр внутренних дел П. А. Валуев записал в своём дневнике: «Слышал гром пушечных салютов в честь приезда принцессы Дагмары. У нас три дня итальянское небо, итальянское солнце. Торжественное вступление на русскую почву словно благословляется небом. Светло, тепло, тихо, кротко и мирно на небе и на земле. Да будет это предзнаменованием и да исполнится предзнаменование. Много слёз на Руси, много скорби и грусти. Да будет Дагмара им утешительницей и миротворицей. Мысленно призываю на неё благословение Божие…» (114, т. 11, с. 149). Очевидцы отмечали, когда принцесса проезжала по царскосельским аллеям с Александром II, императрицей и августейшим женихом к Александровскому дворцу, толпы народа видели на выразительных лицах государя и его супруги чувства глубокой внутренней радости.

Цесаревич не отводил влюблённых глаз от миловидной невесты. Дагмара сияла своими большими тёмными глазами, очаровывая всех мягким, как бархат, глубоким и вдумчивым взглядом. «Никогда не смогу забыть, — восторженно записала она 14 сентября в дневнике, — ту сердечность, с которой все встретили меня. В тот момент я чувствовала себя так, как будто я вовсе не была им чужая, и, казалось, что и они испытывают по отношению ко мне те же чувства, потому что они приняли меня, как будто я была им своя. Я не могу описать, что происходило во мне, когда я впервые ступила на русскую землю. Я была так взволнована и более, чем когда-либо, думала о моём усопшем ангеле и очень отчётливо чувствовала, что в тот момент он был рядом со мной» (10, оп. 1, д. 8, л. 6).

Получив первую приветственную телеграмму от Кубанского казачьего войска, принцесса обратилась к царю с просьбой позволить ей ответить самой и немедленно составила её на русском языке.

17 сентября, в день Софии, Веры, Надежды и Любови, состоялся торжественный въезд царственной невесты в Петербург. И на этот раз чудная, совершенно летняя погода придавала особый праздничный колорит всей дивной картине, развернувшейся в северной столице. Сидя в золотой карете вместе с императрицей, Дагмара была поражена великолепием происходившей церемонии и праздничной атмосферой, царившей на всём пути, по которому двигалась пышная кавалькада. Вслед за её экипажем виден был внушительный ряд золочёных карет, состав конвоя Его Величества, отрядов гвардейских полков в парадной форме и многочисленной свиты, следовавшей верхом. С левой стороны её кареты ехал цесаревич Александр Александрович. На Невском проспекте, как и на прилегающих к нему улицах дома были украшены национальными русскими и датскими флагами, коврами и цветами. Всё окна, балконы и места, незанятые войсками, были заполнены горожанами, которые встречали невесту радостными криками «Ура!», приветственно махали руками и шляпами. У Казанского собора шествие на некоторое время остановилось. После совершения в храме молебна перед иконою Казанской Богоматери, шествие продолжилось дальше к Зимнему дворцу. Отвечая на несмолкаемый гул приветствий, датская принцесса беспрерывно приветливо кланялась на обе стороны. Наблюдавший процессию Валуев отметил: «Торжественный въезд состоялся при великолепной погоде с большим великолепием земного свойства. Да будет это согласие неба и земли счастливым предзнаменованием. Видел принцессу. Впечатление приятное. Есть ум и характер в выражении лица. Прекрасные стихи кн. Вяземского под стать той милой Дагмаре, которой и наименование он справедливо называет милым словом» (там же).

По прибытии в Зимний дворец императорского кортежа, высочайшие особы направились в домовую церковь. При входе в храм царственная невеста вслед за императрицей широко осенила себя православным знамением креста, произведя огромное благоприятное впечатление на окружающих.

В последующие дни проходила череда празднеств: балы, иллюминации, фейерверки. Все они были тягостны для цесаревича. «Я был на одном бале, — вспоминает С. Шереметев, — и видел, как цесаревич стоял во время кадрили около своей невесты, но это продолжалось недолго. Он решительно заявил, что танцевать не намерен, и слово это сдержал к немалому смущению придворных и семьи… Он показывался в публике по обязанности, у него было отвращение ко всяким иллюминациям и фейерверкам, ко всему показному и деланному. Он не стесняясь делал по-своему и вызывал нетерпеливое неудовольствие родителей» (354, с. 421).

12 октября в Зимнем дворце свершился обряд миропомазания и присоединения к православной церкви высоконаречённой невесты. Впервые на ектеньи принцесса Дагмара была провозглашена благоверной великой княгиней Марией Фёдоровной.

«Слишком 25 лет тому назад, — заметил Валуев, — видел в той же церкви совершение того же обряда над нынешнею императрицей. Не только мои тогдашние глаза, но и зрелище было другое. Мария-Дагмара — неразгаданная загадка. Её осанка и все приёмы во время обряда были безукоризненны. Но вместе с тем мне казалось, что она вполне сознавала, что совершается только необходимый обряд. Не чувства, а мысль царила в её чертах. Какая мысль? В металлических звуках её голоса слышалась сила. Куда направится и как отзовётся эта сила? Во время литургии она стояла неподвижно и напоминала мне другое видение, в другой местности и при совершенно противоположной обстановке. Отчего могла она мне его напомнить? Кругом меня толпились другие зрители. Внимание всех было сосредоточено на том, что и предо мною, как и перед ними, происходило… Воспреемницею или свидетельницею по чину обряда на сей раз сама императрица… Императрица стояла возле принцессы. Она же подводила её к иконам и к святому причастию. Величава, печальна, но мягко любезна и почти нежна» (там же, с. 156). Присутствующие при этом трогательном таинстве высочайшие особы были поражены необычайными успехами принцессы в русском языке. Все ответы, ожидаемые при совершении этой процедуры, были произнесены невестой так ясно, чётко и правильно на русском, что император был приятно изумлён и немедленно, здесь же в соборе, выразил своё полное благоволение.

На следующий день, 13 октября, в Николаевском зале Зимнего дворца прошло торжественное обручение престолонаследника с царственной невестой. На обряде присутствовали многие члены придворного общества, аккредитованных в Петербурге иностранных посольств и прибывшие из-за границы представители датского и английского королевских дворов. Затянувшиеся торжества основательно измотали их виновников. За два дня до венчания цесаревич отметил в дневнике: «Я теперь нахожусь в самом дурном настроении духа в предвидении всех несносных праздников и балов, которые будут на днях. Право не знаю, как выдержит моя милая бедная душка Минни все эти мучения. Даже в такие минуты жизни не оставляют в покое, а мучают целые две недели. Это просто безбожно. А потом будут удивляться и кричать, что я не в духе, что я нарочно не хочу казаться весёлым. Что же здесь делать, решительно приходишь в отчаяние. Господи, как я буду рад, когда всё кончится и наконец можно будет отдохнуть спокойно и сказать себе: теперь можно пожить тихо и как хочешь. Но будет ли это когда-нибудь или нет?» (22, оп. 1, д. 299, л. 109)

28 октября последовало торжественное бракосочетание цесаревича и новой цесаревны. Как отмечают очевидцы, в обширные и богато убранные залы Зимнего дворца давно не приглашалось такого многочисленного общества. Только одна императорская семья насчитывала 25 особ. Широко были представлены духовенство, Государственный совет, Сенат, военное руководство. Присутствовали многие губернаторы, предводители дворянства, лица городских сословий. Помимо высшей российской элиты, сюда прибыл в полном составе весь дипломатический корпус. Среди приглашённых был имам Шамиль, который в течение 25 лет вёл непримиримую борьбу против русского царя и был взят в плен 26 августа 1859 г. Проживая в Калуге, он стал искренним верноподданным императора, который назначил его сына в свой собственный конвой. Здесь же находилась свита датского наследного принца Фредерика-Христиана, родного брата высоконаречённой невесты. Заметна также была свита английского наследного принца Альберта-Эдуарда Уэльского, женившегося 26 февраля 1863 г. народной сестре Дагмары, датской принцессе Александре-Каролине. В числе августейших гостей были кронпринц Прусский Фридрих-Вильгельм, герцог Веймарский Карл-Александр и принц Гессенский Александр.

Сигналом торжественного выхода в собор стал пушечный выстрел с Петропавловской крепости, раздавшийся ровно в час дня. За Александром II и императрицей шествовала об руку с цесаревичем царственная невеста. На царе, одетом в мундир казачьего лейб-атаманского полка, была цепь ордена Святого Андрея Первозванного и голубая лента датского ордена Слона. Александр Александрович был в точно таком же мундире и с теми же знаками орденов. Невеста в бриллиантовой короне, в русском сарафане из серебряной парчи и в бархатной малиновой мантии, подбитой горностаем, была поразительно прекрасна.

Встреченные при входе в дворцовый собор с.-петербургским митрополитом Исидором, членами Святейшего синода и придворным духовенством, высочайшие особы прошли на обычные свои места.

Как только голоса придворной певческой капеллы запели псалом: «Господи, силою Твоей возвеселится царь…», Александр II, взяв за руки обручённых жениха и невесту, подвёл их и поставил на приготовленное возвышение.

Обряд венчания совершал духовник Их Императорских Величеств, протопресвитер В. Б. Бажанов. Роль шаферов, которые держали венцы над головами молодых, исполняли четверо. Венец над головой цесаревича держал его брат великий князь Владимир Александрович, над невестой — датский наследный принц Фредерик-Христиан. После прочтения Евангелия, их сменили великий князь Алексей Александрович у жениха и герцог Николай Максимилианович Лийхтенбергский у невесты. По окончании венчания новобрачные подошли к императорской чете, выразили благодарность и заняли свои места рядом для принятия поздравлений от иностранных принцев и членов императорского дома.

Сразу же по окончании венчания, митрополитом Исидором с высшим духовенством был совершён благодарственный молебен с коленопреклонением, в ходе которого певчие исполнили благодарственную песню «Тебе Бога хвалим…» В эти минуты столица была извещена о происшедшем радостном событии сто одним выстрелом со стен Петропавловской крепости.

В 5 часов в Николаевском зале Зимнего дворца прошёл парадный обед с тостами, музыкой и пением. Несомненно, длительная церемония венчания утомила молодых. И Валуев, наблюдая за ними, записал в дневник: «Вел. кн. Марию Фёдоровну я сегодня в первый раз видел утомлённую и как будто утратившую временно ту силу воли, которая до сих пор брала верх над всем, что она испытывала» (там же, с. 162). Тем не менее новобрачным пришлось выдержать ещё придворный бал, который начался в 8 часов вечера в Георгиевском зале с изобилием нарядов, мундиров, фраков, цветов и улыбок. К счастью, бал был непродолжительным и в 10 часов все отправились провожать виновников торжества при их переезде в собственный Аничков дворец. Трудно представить, что тогда творилось в столице. Всё обширное пространство от Зимнего дворца, включая Большой Морской и Невский проспекты до ворот Аничкова дворца, было сплошь усеяно народом. На празднично украшенных улицах было светло как днём. Колоритный блеск газовых вензелей и корон, разноцветные бенгальские огни и пышная иллюминация домов ярким светом освещали путь церемониального поезда новобрачных среди сплошного потока приветствующего народа.

Напротив Аничкова дворца была поставлена великолепно освещённая декорация в виде русской избы с надписью:

Живите России на радость,

Всему миру на красу.

В тот момент, когда царская карета подъехала к Аничкову дворцу, вдруг пошёл небольшой дождик. «Слава Богу! Слава Богу! — закричал народ. — Счастливо жить молодым!» И вещее слово народа исполнилось.

В своём дворце цесаревича и цесаревну ждал ужин для членов императорской фамилии. Наконец и эта утомительная процедура закончилась, гости разъехались. Александр Николаевич остался с наследником, императрица Мария Александровна уединилась с Минни. Доверительный разговор перед брачным ложем. По обычаю предков дома Романовых жених должен войти к невесте перед первой брачной ночью в серебряном халате и туфлях из серебряной парчи. Получив благословение, Александр как в лихорадке вошёл в комнату к своей избраннице. Потушена единственная свеча у постели… В его объятиях прекрасная, милая Минни, дар небес, его счастье, захватившее его целиком, с головою, сердцем и телом: «Такое приятное и вместе с тем необыкновенное чувство думать, что наконец, я женат и самый главный шаг в жизни сделан…» (там же, л. 287).

Супружеский союз этот, как показало время, был полон чистой и совершенной любви. От этого брака родилось шестеро детей: Николай (1868-1918), Александр (1869-1870), Георгий (1871-1899), Ксения (1875-1960), Михаил (1878-1918) и Ольга (1882-1960).

* * *

21 апреля 1867 г. высокая новобрачная чета в сопровождении императора и великого князя Владимира посетила Москву. Как писали тогда газеты, под звон всех колоколов, под перекатное «Ура!» от Тверских ворот до Красного крыльца въехал царь со своим сыном и дочерью в свою Первопрестольную. И Москва встретила их так, как следует встречать царственных гостей любовью и молитвой внесла их в царские чертоги…

29 апреля августейшие особы посетили, по древнему в царской семье обычаю, Троице-Сергиеву лавру. Таково было начало 28-летней совместной, безупречной в супружеском отношении жизни Александра Александровича и Марии Фёдоровны.

Глава пятая ГОСУДАРСТВЕННАЯ И ВОЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЦЕСАРЕВИЧА