Эта герцогиня Лейхтенбергская отличалась не только своими амурными похождениями. Камердинер императора за утренним туалетом поведал государю, что его навестил слуга принца Евгения и рассказал, как живет красавица герцогиня. Несмотря на то что она недавно перенесла в Париже вторую операцию рака, а может быть, как раз поэтому, но чудит она не переставая. Встает в одиннадцать вечера, до девяти утра не спит, а день дрыхнет, превратив его в ночь. У нее восемь собак. Ночью она приказывает из дюжины кур вынуть печенки, зажарить их в сливочном масле и подать собакам. Собаки за сутки истребляют три сотни бисквитов, жрут куриные котлеты и вообще имеют самое изысканное меню. А дети – сын и дочь – едят на третий день то, что собаки не съели!
Ничего не скажешь, хороша семейка!
Георгий Лейхтенбергский, взяв в супруги дочь черногорского князя Николая, продолжал жить со своей любовницей-француженкой.
Однажды, разговаривая с русским консулом во Франции, император спросил:
– А что, много ли в Биаррице русских?
Консул ответил:
– Да, ваше величество. Русских на курорте довольно много. И в том числе принц Георгий Лейхтенбергский.
Александр III, никогда не церемонившийся в выражениях, возмутился:
– Что же, принц моет свое поганое тело в волнах океана?
Консул растерялся и молча поклонился государю.
Когда Николай Лейхтенбергский, проживавший в Мариинском дворце, скончался, его братья Евгений и Георгий заявили претензию на наследство. Наследство из драгоценных камней, главным образом бриллиантов, досталось Николаю от его матери – великой княгини Марии Николаевны, сестры Александра II, и формально могло перейти к Георгию, женатому на черногорской княжне. Однако император выбрал наименьшее зло. Хотя Николай Лейхтенбергский и был женат на дочери чиновника, занимавшегося попечительством о вдовах и сиротах и призрением несчастнорожденных, он пользовался благосклонностью Александра III за безукоризненное поведение в семье.
Поэтому государь прежде всего уважил волю покойного, некогда испрашивавшего дать его детям титул высочества и признать их принцами Лейхтенбергскими, а затем предложил, чтобы наследство осталось потомкам принца Николая.
Можно сказать, что Александр III собственное отношение к семье, к жене и детям желал сделать нравственной нормой для остальных членов Дома Романовых. Среди братьев он выделял и любил Владимира, который в молодости был большой кутила и даже распутник, но с годами образумился, и из него выработался добрый и благородный человек. Хотя бурные кутежи и романы не прошли даром, расстроив здоровье великого князя. Но разве можно оправдать этим распутство его жены Марии Павловны, Михень?
В течение нескольких лет она сожительствовала с полковником кавалергардского полка Николаевым, который был не то сыном Николая Николаевича Старшего, не то сыном самого покойного государя. Потом она вцепилась, словно кошка, в Николая Николаевича Младшего, которому была противна. В обществе судачили, что-де великий князь Владимир уже не может быть мужем, а Мария Павловна очень страстная натура. Да только ли дело в Николаеве или Николае Николаевиче Младшем! Как сказал бы известный Лермонтов, «все побывали тут»! Минни, как и сам государь, не могла ее терпеть.
Императору передали рассказ полковника Каульбарса, начальника штаба 1-го гвардейского корпуса, которым командовал Владимир. Как-то полковник был приглашен в Царское Село на завтрак к великому князю. Входя в приемную залу, Каульбарс увидел Бобби Шувалова, которого великий князь очень дружески встретил, а затем увлек к жене. Завтрак запоздал на целых двадцать минут. Когда великий князь с женою и граф Шувалов с супругой – та находилась у Марии Павловны – вышли, все они, кроме Владимира Александровича, были страшно красны. Во время завтрака внимание хозяев сосредоточилось только на чете Шуваловых. Все это показалось Каульбарсу странным, и он не удержался от вопроса после завтрака:
– Monseigeneuf, mainteant je ne comprends riends.[162]
На это великий князь ответил:
– Il у beaucoup de choses, que vous ne pourrez comprends rien.[163]
Можно себе представить, чем они там занимались!
Удивительно ли, что Владимир Александрович страдает рожей лица – весьма прилипчивой болезнью. Он получил ее от Марии Павловны. А она от кого?..
И вот Мария Павловна и Александра Георгиевна перед строгими очами императора.
Про дочь короля Георга государь не раз слышал, что она несчастна с его братом Павлом. Павел тайно и безответно влюблен в жену Сергея Александровича, Елизавету Федоровну, которая являет всем подлинный урок морали.
Однако Александра Георгиевна замечает эту любовь.
Но нужно ли, чтобы общество знало об этом? Нет, не нужно! У Александра Александровича на столе лежит номер «Русского архива» со статьей «Повествования и рассказы о перевороте в России в 1762 году», на которой он собственноручно начертал: «Какой цензор пропустил?»
Когда же ему сказали, что еще раньше очерк был помещен в «Воронцовском архиве»[164] и печатать его дозволил бывший министр внутренних дел граф Игнатьев, царь сказал:
– В последнее время слишком откровенно пишут исторические журналы. Они затрагивают события и лица в записках и дневниках, еще недавно занимавших общественное положение. И не только умерших, но даже живущих людей. И разоблачают их домашнюю, интимную жизнь, что вовсе не желательно.
Впрочем, что будет написано потомками о нынешнем царствовании?..
Государь снова вернулся мыслью к очередному уроку нравственного внушения, который он преподал двум невесткам, и, отпуская Марию Павловну и Александру Георгиевну, сказал на прощание:
– В следующий раз я отправлю вас на бал к брандмайору!..
В большой Белой зале Гатчинского дворца Витте в числе прочих приглашенных ожидал выхода государя.
Император не забыл дерзкого молодого человека и следил за его судьбой. До этого, находясь в Киеве, Витте занимал место управляющего Юго-Западными железными дорогами, получал громадное содержание и был совершенно свободным человеком – сам себе хозяин. Но после того как новый министр путей сообщения Вышнеградский, сменивший Посьета, поручил Витте составить тарифный закон, который бы привел в порядок финансовые дела на железных дорогах, было решено предложить ему должность директора департамента железнодорожных дел.
Тогда Витте написал откровенно Вышнеградскому: «Вы, пожалуйста, доложите государю. Если государь прикажет, я, конечно, это сделаю. Но чтобы он имел в виду, что я никаких средств не имею. Жалованье директора департамента 8–10 тысяч, а я в настоящее время получаю более 50. Я совсем не претендую на такое содержание, так как понимаю, что на казенной службе никто столько не получает. Если бы я был один, но у меня молодая жена, а поэтому я не хочу переезжать в Петербург и потом нуждаться, а хочу, чтобы мне по крайней мере дали такое содержание, на которое я мог бы безбедно жить».
Вышнеградский ответил на это, что государь приказал, чтобы восемь тысяч рублей Витте получал по штату, а еще восемь тысяч он сам будет доплачивать ему из своего кармана. Таким образом, вопреки собственному желанию, Витте начал новую карьеру.
Не привыкший к официальным приемам, он томился, разглядывал лепное убранство стен и плафонов, отражавшихся в огромном зеркале паркета, остекленные двери с видом на парадный двор перед дворцом, античные скульптуры – головы Антиноя[165] и Каракаллы. В шеренге представлявшихся ближе всего к Витте стоял скромный, аскетического вида пехотный полковник.
Наконец отворились двери из аванзала и тяжелой поступью вошел император. Он был один, очень скромно одетый, конечно, в военной форме, причем довольно поношенной. При виде государя Витте невольно вспомнилась расхожая острота, пущенная кем-то в петербургских салонах: «Из царя можно выкроить всю его семью, такой он толстый, и еще останутся куски».
Александр III с величественной медлительностью подходил к каждому по порядку, начав с армейских лиц. Остановившись перед полковником, он сказал ему несколько дежурных фраз, а затем добавил:
– Подождите, не уходите. Я с вами хочу еще поговорить…
Затем царь обратился к Витте и сказал, что очень рад его видеть, рад, что тот согласился исполнить высочайшее желание и принял место директора департамента железнодорожных дел.
– Кстати, Сергей Юльевич, – осведомился император, – в каком вы чине?
– Я всего лишь титулярный советник, – отвечал Витте. – И к тому же нахожусь в отставке.
Государя удивил скромный девятый ранг, соответствовавший военному чину штабс-капитана. Вспомнился популярный романс Даргомыжского:
Он был титулярный советник,
Она – генеральская дочь;
Он робко в любви объяснился,
Она прогнала его прочь…
Но еще больше изумило и даже насторожило императора, что Витте получил отставку.
– За что же, Сергей Юльевич, вас уволили? – уже строгим тоном спросил он.
– За орден Прусской Короны, ваше величество, – спокойно пояснил Витте.
– Как так?
– Очень просто. Будучи управляющим Юго-Западными дорогами, я имел постоянные сношения с дорогой, идущей в Кенигсберг, в Пруссию, и участвовал в съездах с представителями немецких железных дорог. Вдруг мне пишут из Министерства путей сообщения, что император Германский Вильгельм пожаловал мне орден Прусской Короны. И вот министр просит меня сообщить, за что мне пожалован этот орден.
Царь ухмыльнулся в бороду, предвкушая, какую дерзость министру учинил этот хват Витте.
– И что же?
– Так как я на Министерство путей сообщения был очень зол из-за проволочек в моем очередном назначении, то ответил следующее. Я очень удивлен, что меня об этом спрашивают, ведь орден дал не я Вильгельму, а Вильгельм мне. Поэтому они должны были обратиться к Вильгельму, почему он дал мне орден. Я же объяснить этого не могу, так как никаких заслуг ни перед императором Вильгельмом, ни перед Пруссией за собою не чувствую и не знаю…