а этот раз Александр не спешил с открытием военных действий и даже как будто притормаживал движение русской армии к Рейну.
В таком душевном состоянии он приехал в Гейльбронн. Здесь произошла его первая встреча с баронессой Крюднер, встреча, которая решительным образом переменила настрой его мыслей.
Юлия фон Крюднер (урожденная баронесса фон Фритингоф) была дочерью ливонского магната и приходилась внучкой фельдмаршалу Миниху. Она родилась в 1764 году и была крещена по лютеранскому обряду. Получив чисто светское воспитание (ее главными учителями были танцмейстер и французская гувернантка), она вышла замуж за барона Крюднера, русского посла в Митаве, а впоследствии в Венеции, Копенгагене и Берлине.
Муж скоро наскучил ей. Под предлогом болезни она уехала от него в Париж. Здесь она попробовала себя на первых ролях в салонах, но, сделав двадцать тысяч долгу, поспешно перебралась на юг Франции в сопровождении какого-то немолодого ученого. На водах в Бареже она встретила молодого драгунского офицера маркиза де Фрегевиля и, по ее собственным словам, обрела в нем счастье, которое не нашла в обществе мужа. Барон наотрез отказал ей в разводе и велел ехать к матери в Лифляндию. Она отправилась туда с любовником, мечтая провести с ним "остаток своих дней". Однако в их идиллию вмешалась революция. По дороге маркиз решительно объявил ей, что долг патриота зовет его на родину. Потеряв свое счастье, баронесса не долго скучала. Она стала вести веселую бродячую жизнь, время от времени сходясь с мужем, чтобы выбраться из финансовых затруднений. Ее упорство достигло цели — она стала «звездой» салонов. Везде — в Теплице, Лозанне, Женеве, Лейпциге, Берлине и Петербурге — она привлекала внимание светской толпы: французских эмигрантов, литераторов и ученых дам, модных щеголей и скучных "их превосходительств". И только вновь оказываясь в тихом захолустье родной Лифляндии, она чувствовала себя ничтожной и опустошенной; здесь она пыталась размышлять о Боге, молиться и, насколько позволяли средства мужа, благотворительствовать.
В 1802 году умер ее муж, еще раньше — ее отец. Но ужаснее потерь близких людей и расстроенных дел было старение — ей шел тридцать восьмой год. Нужно было подумать о том, как заставить свет не позабыть о себе. Лавры г-жи де Сталь не давали ей покоя. В подражание знаменитой «Дельфине» баронесса написала «Валерию» — сентиментальный роман в письмах, содержащий странную историю платонической любви с оттенком изысканной чувственности. Чтобы заставить публику говорить о нем, г-жа Крюднер инкогнито объезжала модные магазины, спрашивая шляпы, перья, ленты а-ля Валерия. Не прошло и недели, как Париж сошел с ума на «Валерии»; роман выдержал несколько изданий. Шатобриан и г-жа де Сталь почтительно отозвались о нем в салонах. Но баронессе было мало этого признания, она добивалась одобрения самого Наполеона. Зная, что на библиотекаре Государственного совета Барбье лежит обязанность приносить все новые книги на просмотр Наполеону, г-жа Крюднер упросила его положить на стол первому консулу ее «Валерию». Наполеон, прочитав несколько страниц, отбросил книгу, а наутро сказал библиотекарю: "Вы, кажется, забыли, Барбье, что я не люблю романов в письмах. Подобные книги годятся только для женщин, которые не знают, на что терять время".
Г-жа Крюднер передала Барбье другой экземпляр, в великолепном переплете, вложив между страницами письмо, в котором просила первого консула милостиво принять творение иностранки, "избравшей Францию родиной своего сердца". Привлеченный переплетом, Наполеон поначалу живо раскрыл книгу, но, едва взглянув, с досадой отшвырнул; письмо «иностранки» только усилило его раздражение. "Посоветуйте от меня этой сумасшедшей Крюднер, — сказал он Барбье, — чтобы впредь она писала свои сочинения по-русски или по-немецки, дабы мы избавились в будущем от этой сентиментальной чепухи".
Потом был третий экземпляр, в еще более роскошном переплете, который, однако, сразу полетел в камин.
После этого аутодафе Наполеон в глазах г-жи Крюднер превратился из гения в "черного ангела". Она не смогла дольше оставаться в Париже, этой резиденции демона зла. Только в родном лифляндском имении баронесса несколько пришла в себя. Местный пастор приходил давать уроки Закона Божьего ее маленькой дочке. Г-жа Крюднер от нечего делать приняла участие в занятиях и мало-помалу увлеклась ими. По замечанию одного французского писателя, "галантные дамы, посвящающие себя милому Богу, приносят Ему обыкновенно изношенную душу, ищущую занятий. Их набожность можно назвать новой страстью, и их нежное сердце в порыве самого покаяния меняет лишь предмет своей страсти".
"Обращение" баронессы ускорила смерть одного ее любовника, принятая ею за знамение свыше. Она боялась умереть нераскаянной. Дневной свет наводил на нее страх. Она заперлась в своей комнате, тщательно занавесив окна и законопатив щели. Опасаясь, что смерть сразит ее на пороге дверей, она не решалась переступить через порог. Так прошло несколько недель.
Наконец ей захотелось размяться. Почему-то она решила, что может отправиться на прогулку только в новых туфлях, и послала за башмачником. Когда он явился, баронессу поразило счастливое выражение его лица.
— Друг мой, вы счастливы? — спросила она.
— Да, ибо думаю, что я искуплен кровью Иисуса Христа, — ответил он.
Башмачник оказался гернгутером,[48] и г-жа Крюднер начала посещать их братские собрания. Она искала общество вдохновенных пророков, столь же экзальтированных, как и она сама. В 1807 году она сильно прониклась Адамом Мюллером, крестьянином, бросившим жену и детей и явившимся в Берлин для того, чтобы возвестить прусскому королю волю Божию. Подражая ему, г-жа Крюднер добилась свидания с королевой Луизой и возвестила ей скорую гибель Бонапарта.
Отныне пророческий зуд не давал ей покоя. Начиная с 1811 года она обратила свое внимание на Александра, и с тех пор ее пророчества о нем нарастали как снежный ком. Г-жа Крюднер называла его "всемирным спасителем", "кротким ангелом мира" и предсказывала его победу в борьбе с "черным ангелом". Она вступила в переписку с царем и сумела произвести на него впечатление, но добиться личной встречи ей долгое время не удавалось из-за войны и длительных заграничных путешествий Александра. Зато она сумела снискать дружбу императрицы Елизаветы Алексеевны и подчинить своему влиянию нескольких дам, в частности фрейлину Стурдзу.
В 1814 году в Гейльбронне г-же Крюднер удалось наконец добиться свидания с Александром. Этому способствовало тяжелое душевное состояние государя. Царь хандрил и жаждал уединения. "Наконец я вздохнул свободнее, — рассказывал он впоследствии Стурдзе, — и первым моим делом было раскрыть книгу, которая всегда со мною. Но отуманенный рассудок мой не проникал в смысл читаемого. Мысли мои были бессвязны, сердце стеснено. Я оставил книгу и думал, каким бы утешением была для меня в подобную минуту беседа с душевно сочувствующим мне человеком. Эта мысль напомнила мне о вас и о том, что вы говорили мне о г-же Крюднер, а также о желании, высказанном мною вам, познакомиться с ней. Где она теперь находится и как мне повстречаться с ней? Не успел я остановиться на этой мысли, как услышал стук в дверь. Это был князь Волконский; с видом нетерпения и досады он сказал мне, что поневоле беспокоит меня в такой час только для того, чтобы отделаться от женщины, которая настоятельно требует свидания со мною, и назвал г-жу Крюднер. Вы можете судить о моем удивлении! Мне казалось, что это сновидение. Такой внезапный ответ на мою мысль представился мне не случайностью. Я принял ее тотчас же, и она, как бы читая в моей душе, обратилась ко мне с сильными и утешительными словами, успокоившими тревожные мысли, которыми я так давно мучился. Ее появление оказалось для меня благодеянием, и я дал себе слово продолжать столь дорогое для меня знакомство".
Г-жа Крюднер явилась перед Александром в образе грозного ангела, возвещающего о Страшном суде; на ней было черное, почти монашеское платье. В этой первой беседе она представила царю всю его прошлую жизнь как непрерывную цепь заблуждений суетного тщеславия и гордости и доказала ему, что сознание своих слабостей и временное раскаяние не являются полным искуплением грехов и не ведут еще к духовному возрождению.
— Нет, государь, — предостерегала она, — вы еще не приблизились к богочеловеку, вы еще не получили помилования от Того, Кто один имеет власть разрешать грехи на земле. Вы еще остаетесь в своих грехах. Вы еще не смирились перед Иисусом, не сказали еще, как мытарь, из глубины сердца: Боже, помилуй меня, грешного! Вот почему вы не находите душевного мира. Послушайте слова женщины, которая также была великой грешницей, но нашла прощение всех своих грехов у подножия Креста Христова.
Она продолжала в том же духе еще около трех часов. Если бы на месте Александра находился Наполеон, то докучливая проповедница, несомненно, через три минуты полетела бы в камин вслед за своей «Валерией». Но Александр, видимо, находился во власти душевного мазохизма. Во весь разговор он вставил только несколько обрывочных фраз, а остальное время просидел опустив голову на руки и проливая слезы. Наконец даже г-жа Крюднер испугалась за его состояние.
— Государь, я прошу простить мне тон, которым я говорила, — поспешила заявить она. — Поверьте, что я со всей искренностью сердца перед Богом сказала вам истины, которые еще не были сказаны вам. Я только исполнила священный долг относительно вас.
— Не бойтесь, — всхлипнул царь, — все ваши слова нашли место в моем сердце. Вы помогли мне открыть в самом себе то, чего я еще никогда не подмечал в себе. Я благодарю за это Бога, но мне нужно часто иметь такие разговоры, и я прошу вас не уезжать.
С этих пор они виделись ежедневно. Князь А. Н. Голицын испытывал живейшее удовольствие, наблюдая, "как исполински пошел император по пути религии". "Без сомнения, — писал он об этих встречах, — живущая верой Крюднерша подкрепила эту развивающуюся веру в государе своими бескорыстными и опытными советами; она решительно направила волю Александрову к еще большему самопреданию (самосозерцанию. — С. Ц.) и молитве; она, быть может, в то же время раскрывала ему и тайну той молитвы духом, которая, быв от Бога назначена достоянием всех земнородных, по несчастью, од