) стойло? И нет сомнения, что только тогда, когда связь с прошлым будет порвана безоглядно и безвозвратно, Тиняков не встретит перед собою безжалостных фанатиков, мстительных и непрощающих, и перед ним откроются все закрытые ныне двери.
А вот из опубликованного 25 марта в газете «День» фельетона «Неустойчивость» Давида Заславского (тот еще фрукт, как окажется много позже, – автор статей, шельмовавших Мандельштама и Пастернака, в печально знаменитой статье «Сумбур вместо музыки» обличал Шостаковича в антинародности и формализме):
Были прежде такие люди, которые назывались ренегатами, но этот тип в литературе явно вымирает. Казалось, что ренегат может вызывать к себе только презрение. А теперь, пожалуй, с некоторой симпатией оглядываешься на эту категорию литературной уголовщины. Были все-таки у людей убеждения, и, стало быть, изменяли они убеждениям, и, стало быть, знали, что изменяют, и нелегко давалась им измена. А тут на смену им пришел молодой человек, который действительно ничему изменить не может, который и не изменял ничему, и, стало быть, каяться ему не в чем. И знает молодой этот человек, что, даже нарушив некоторые приличия, он может все-таки рассчитывать на снисхождение, что времена пошли теперь другие, не строгие <…>. Пусть не унывает Александр Тиняков. Талантливые люди, которым нечему изменять, не пропадут в наше время.
Принял в тиняковской истории участие и Андреев. Николай Богомолов в предисловии к публикации писем Зинаиды Гиппиус Тинякову сообщает об андреевском «Письме в редакцию» газеты «Биржевые ведомости» (1916, 23 марта). По разным причинам мне пока не удалось добраться в наших крупнейших библиотеках до этого «Письма», но отклик на него (довольно-таки едкий) я нашел в газете «Речь» (1916, 24 марта). В нем автор, избравший псевдоним Скептик, сообщает, что Леонид Андреев рекомендует «Речи» быть осторожнее с Тиняковым, ибо тот «печатал в „Земщине“ антисемитские статьи, в чем не находил впрочем особого греха». А напечатал свое обращение Андреев в «Биржевых ведомостях», где сотрудничал Борис Садовской, который, по словам Тинякова, увлекал его «на провокаторский путь». «Где же та… осторожность, в требовании которой г. Андреев проявил так много инициативы?» – вопрошает Скептик.
Вот такая пикировка между конкурирующими изданиями, в которой разоблачение Тинякова стало, судя по всему, лишь поводом.
Впрочем, для близких к Тинякову людей его антисемитские настроения не стали новостью. Из писем поэта Ивана Рукавишникова Александру Ивановичу:
18 ноября 1913-го: «…А Ваши „правые убеждения“ – это продукт чисто русский, местный. Поживите за границей годика два. Тогда вкусы переменятся, и поговорим».
15 января 1914-го: «…И что это Вы все антисемитствуете? Если всерьез, то ведь это в конце концов дискредитирует Вашу образованность. Когда хорошенькая дамочка говорит: – я люблю собачек, а кошек ненавижу, – это куда ни шло, даже может быть мило. Но эта же фраза в устах профессора зоологии нелепа. То же должно сказать и о национальном вопросе».
А вот из письма Зинаиды Гиппиус Тинякову от 30 декабря 1915-го:
…Вы меня спрашиваете, как отнесусь я к вашему, вот такому-то, прошлому. Вы даже предполагаете, что, быть может, я «не захочу вас видеть». <…>
Понимая ваш путь, ваши переходы и то, что вас толкало к Розанову, к Бор. Никольскому и т. д. – я не только не могла бы предать вас за него остракизму (Пешехонов я, что ли? Ленин?) – но и за более опасное ваше плавание в черной реке не сумела бы поставить на вас крест. Например, если бы во времена близости вашей к Розанову последний убедил, соблазнил вас написать антисемитическую статью в каком-нибудь «Русском Знамени» и поместил бы ее там хоть без имени, – что бы этот факт прибавил или убавил для меня? Ровно ничего. <…>
Вопрос еврейства так глубок сам по себе, что стыдно подходить к нему, не отмыв себя начисто от всякого «анти»-семитизма.
Тиняков же пишет Ремизову 14 января 1914 года:
«Либо мы сохраним нашу Расовую Арийскую душу, наши церкви и нашу культуру, – либо потеряем всё и подпадем под власть дьяволопоклонников-жидов и масонов. Да не будет второго».
Но все это в переписках, в частных разговорах. Дружеские, товарищеские дискуссии.
«„Исповедь Антисемита“ и сопутствующие ей обстоятельства представили Тинякова в свете столь неприглядном, что и симпатизировавшие ему люди вынуждены были от него отвернуться», – пишет Юрий Колкер в предисловии к публикации писем Ходасевича Тинякову[12]. Не совсем так. И после «Исповеди…» практически никто от Александра Ивановича не отвернулся.
Такое печально-нежное письмо отправила ему Зинаида Николаевна Гиппиус 24 марта 1916-го:
Я не то что осуждаю вас, Александр Иванович, но мне очень грустно на вас смотреть. Если вы «довольны и счастливы» – тем грустнее. Не оттого, что «мудрость печальна», а оттого, что вам не от чего быть сейчас собою довольным. Да и всё у вас надрыв. Ослепли и путаете, смешиваете и важное, и неважное, без перспективы. <…>
Я повторяю: ни ссориться с вами, ни «запрещать» вам что-либо – намерения не имею. Если бы вы слушались советов – я бы вам их давала. Но вы их не слушаетесь, значит – бесполезно. Смотрю на вас совершенно иначе, нежели вы сами на себя. Даже обратно. Т. е. ваши поступки и ваши «страстишки» (вроде «заведу драку» и пр.) я считаю вредными, – слегка для других, весьма для вас самого; и мелкими: неумными даже, почти «провинциальными», вроде скандальчиков губернского чиновника в подпитии. Но вас самого – я считаю человеком талантливым, с хорошими возможностями. Я вижу вашу правду, даже когда вы лжете и выкручиваетесь, и тем более мне грустно и жалко… не вас, а вот эту обиженную правду, вами в вас попираемую. Почти попранную. <…>
Видите, мы смотрим совершенно противоположно на одного и того же человека, – на вас. Кто-нибудь ошибается. Но тут уж надо сказать открыто: ошибаетесь вы. Не я.
Тинякова принимали Алексей Ремизов, Александр Блок; кажется, ему действительно готовы были простить «печальную юношескую ошибку» если не все, то многие либеральные и беспартийные издания. Но Александр Иванович продолжал оправдываться так, что это напоминало нападение. А потом и вовсе пошел вразнос.
Семнадцатого апреля 1916 года в «Земщине» появилось открытое письмо (адресованное формально редактору газеты) за подписью уже никакого не Куликовского, а лично Александра Тинякова. Цитирую:
…Поскольку иудаизм является выражением семитического духа и поскольку христианство является преодолением и отрицанием иудаизма, – постольку я и до сих пор являюсь антисемитом, и впредь таковым останусь и от Иисуса Христа не отрекусь.
<…> Я никогда не позволю себе бросить камень в его (Андрея Ющинского. – Р.С.) могилу, как это сделал недавно г-н Горький, который погибшего, несчастного, замученного мальчика со злою насмешкою назвал «вороватым» (Сборник «Щит», изд. 1916, ст. 58, строчки 7–8 сверху). Г-н Горький не назвал, правда, имени Ющинского, но что его намек направлен именно в эту сторону, ясно для каждого, кто знаком с «либеральной» литературой по этому вопросу. Укажу для примера на книгу г. Бонч-Бруевича – «Знамение времени» (Спб, 1914), где на первых же страницах «любвеобильный» автор называет убитого мальчика «юношей, на которого воровская шайка возлагала много надежд» (стр. 3). <…>
Как ни незначительно мое литературное имя, – из истории, случившейся со мной, – можно ясно видеть, что вся прогрессивная печать в России находится в еврейских руках, вследствие чего все дурные стороны еврейства, несомненно существующие, замалчиваются. Я же не вижу никаких разумных оснований для того, чтобы рабствовать перед евреями и потворствовать их деспотическим замашкам. Указание на то, что евреи находятся в стесненном положении, «не имеют прав» и вследствие того бессильны, – рассчитано на людей очень глупых или, по крайней мере, мало думающих. Для тех же, кто желает и способен подумать над «еврейским вопросом», – сразу должно быть видно, что евреи – не слабы, а напротив того – представляют собой огромную силу и силу, несомненно, враждебную как нам, русским, так и всем индоевропейцам.
Это письмо Тиняков послал Ремизову, Блоку, Сологубу, Мережковскому, Горькому «и нек. др. лицам».
На следующий день Александр Блок ему ответил (письма этого нет в знаменитом собрании сочинений Блока 1960-х – понятно почему):
Многоуважаемый Александр Иванович.
Мы с Вами почти одинаково думаем о евреях. Я не раз высказывал и устно и письменно (хотя и не печатно) – евреям и неевреям – мысли, сходные с Вашими; иногда и страдал от этого, хотя далеко не так, как Вы.
Возразить могу только вот что: как ни удивительно, что «Земщина» поместила письмо со столькими левыми оговорками (правда, я знаю «Земщину» только с чужих слов), – все-таки я не стал бы печатать подобные заявления в такой газете <…>.
Не будем назначать дней и часов; просто, если вздумаете, зайдите ко мне когда-нибудь часов около 6-ти; почти всегда (кроме воскресений) мы в этот час обедаем дома.
Всего Вам хорошего, жму Вашу руку.
Тиняков послал Блоку ответное письмо:
…Евреи сумели крепко связать себя с освободительными движениями русского общества, внушив «большинству» мысль, будто еврейство – сила прогрессивная. На самом же деле еврейство – сила только внешне – революционная, а революционные движения не всегда бывают прогрессивны, но, по большей части, только конвульсивны и, как таковые, они часто ведут не к возрождению, а к ослаблению народных сил, и, следовательно, считать Революцию непременно составной частью общественного прогресса – нельзя. Не думаю, чтобы Гете или Толстой были враждебны прогрессу, но вряд ли у Революции найдется много столь серьезных противников, как они.
Работать в правых газетах мне будет, вероятно, нелегко и многим придется «поступиться», – но пусть пропадет моя личная литературная «карьера», – лишь бы удалось сделать хоть что-нибудь для укрепления в правой прессе литературного отдела.