Почти сплошная поэзия! И четверо из авторов рецензируемых книг (включая «переводчика» Ходасевича) вот-вот покинут Советскую Россию (Ирина Одоевцева вернется через шестьдесят пять лет); трое – мертвы, остальные… По-настоящему великие испытания и для рецензируемых, и для рецензентов еще впереди.
Но вернемся к «Тютчеву». Книга вышла под редакцией Акима Волынского. В «Отрывках из моей биографии» Тиняков о нем не забывает: «Из писателей некоммунистов с чувством особой признательности я должен упомянуть об Акиме Львовиче Волынском, который больше всех поддержал меня в 1921–22 гг., когда „репортеры“ и „дантисты“ не хотели принять меня в члены Всеросс. Союза Писателей, без всяких оснований считая меня двурушником, карьеристом, продажным писакой и т. д. Аким Львович как человек высококультурный и умеющий глубоко и честно мыслить после нескольких бесед со мною убедился, конечно, что я ни в какой степени не подлец, а просто крайне своеобразный человек и потому, несмотря на всевозможные мои „уклоны“, имеющий не меньшее право быть членом Союза Писателей, чем честнейшие „строкогоны“ и жрецы либеральных идеек. В Союз я вошел».
Аким Волынский (Хаим Лейбович Флексер), по всей видимости, был человеком широких взглядов. Один из первых теоретиков русского декадентства, не изменивший эстетических убеждений и после Октября и в то же время поощрявший самые радикальные суждения строителей нового общества. Человек уже пожилой (родился то ли в 1861-м, то ли в 1863-м), но активный, влиятельный: председатель правления ленинградского отделения Всероссийского Союза писателей в 1920–1924 годах, председатель коллегии «Всемирной литературы». В архивах можно найти немало заявлений и просьб бывшего (жизнь показала, что не бывшего) антисемита Тинякова на его имя.
В 1924 году Волынский по своей или чужой воле стал отходить от дел (он умрет в 1926-м), и для Александра Ивановича наступили очередные трудные времена. И тоненькая книжечка стихов под названием «Ego sum qui sum (Аз есмь сущий)», увидевшая свет в конце того года, стала воплем отчаяния. Который пусть далеко не всеми и далеко не сразу, но был услышан.
А пока что у него всё шло неплохо. Статьи и рецензии писались и печатались.
В «Красном балтийце» ему доверили некролог на смерть Александра Блока. В нем Тиняков (по-прежнему прикрываясь псевдонимом Герасим Чудаков) мягче, чем в статьях, но тем не менее строго судит автора «Двенадцати» за нетвердость и сомнения.
Через два года, отбросив псевдоним, в очерке «Памяти А.А.Блока» Тиняков смягчит отношение к поэту, да и о своем отношении к происходившему (и происходящему) в родной стране после революции выскажется честнее.
Обращает на себя внимание напечатанная в «Красном балтийце» рецензия Герасима Чудакова на первый выпуск альманаха «Дракон», изданный «Цехом поэтов». «…Кроме милого стихотворения Г.Иванова (стр. 11) в нем нет ничего живого, интересного, значительного. Сборник лишний раз подчеркивает, что „Цех поэтов“ – учреждение мертворожденное. Не в „Цех“ должны замыкаться поэты, а растворяться в необъятном мире, и не „взвешивать“ свои слова, а расточать их самозабвенно и щедро…»
Писал он о книге рассказов Константина Федина «Светает», о «Рамзесе» Блока, «Одной любви» Сологуба, «Подорожнике» Ахматовой… В № 9–10 (сдвоенном) огромная статья «О распространении христианства». Кстати, не столько бичующая религию, сколько рассказывающая о ней, просветительская.
В следующем номере журнала Герасима Чудакова уже нет, как и в последние месяцы 1921-го в газете «Красный Балтийский флот», где он писал не о литературе, а о политике: в конце года и журнал, и газета закрываются. Но вскоре Тиняков находит новое издание для публикаций – газету «Новости», переименованную вскоре в «Последние новости». Она будет для него кормилицей на протяжении почти двух лет, вплоть до закрытия весной 1924-го. Александру Ивановичу был отведен подвал третьей полосы, где он выступал с рецензиями, объединенными общим названием «Критические раздумья» (которых в итоге наберется двадцать четыре).
Отмечу рецензию на альманах «„Литературная мысль“, Книга 1»[24], где добрым словом упоминается тиняковский друг литературной молодости:
Из 11-ти стихотворений, вошедших в альманах, лишь стихотворение В.Ходасевича «Музыка» способно остановить на себе внимание: в нем чудесно описано морозное утро в Москве и опоэтизированы подробности нашего недавнего Быта.
Далее, по моему мнению, небезынтересное замечание:
Стихи остальных авторов, быть может, и не плохи, но как-то маловыразительны и, в конце концов, не дают читателю ничего. Вообще печатание отдельных стихотворений не имеет, нам кажется, смысла; на более верной дороге стояли такие журналы, как «Новый Путь» и «Весы», которые чаще всего давали в номере целый цикл стихов какого-нибудь одного поэта. Этого метода следовало бы держаться и нашим альманахам, если они не хотят повторять варварскую ошибку тех журналов, которые в «доброе, старое» время печатали стихи «на затычку»…
В 1923 году, как вспоминал сам Тиняков, он «также интенсивно начал было работать в вечернем выпуске „Красной Газеты“, но скоро меня начали травить, поминать мое „прошлое“, несмотря на то что вопрос об этом рассматривался в Петроградской Секции Работников Печати и был официально ликвидирован». Тем не менее из «Красной газеты» ему пришлось уйти.
Но это будет немного позже, сейчас же у Александра Ивановича радость: в Орловском отделении Госиздата вышла в яркой, кричаще-революционной обложке его книга, которую сам Тиняков назвал «замечательной» и в этот раз не ошибся с оценкой. Замечательна эта работа хотя бы по заложенной в ней мысли: «русская литература, в лице ее крупнейших представителей, всегда была чужда революции и очень часто враждебна ей».
«Русская литература и революция» была написана еще летом 1920-го, но издать ее удалось только теперь, да и то не в Петрограде или Москве, а на малой родине.
Начинает Тиняков свой обзор с Хераскова и Капниста, а заканчивает Андреем Белым и Вячеславом Ивановым.
Книга откровенно тенденциозна, вернее, полемична (полемизирует автор с мнением, высказанным «в самом начале нашей революции – в апреле месяце 1917 г. – проф. С.А.Венгеровым, который прочитал на собрании Пушкинского кружка в Петербурге доклад, где, между прочим, утверждал, будто вся русская литература есть „либо мечта о революции, либо призыв к революции, либо бесконечное уважение к ней“»[25].
Александр Иванович в упор не замечает пусть не откровенно революционных, но вольнолюбивых, критикующих, вразумляющих самодержавную власть произведений. Например, во фрагменте, посвященном Державину, Тиняков приводит строки из его оды «На переход Альпийских гор», но ни словом не упоминает о стихотворении «Властителям и судиям».
Когда же отрицать революционность писателя невозможно, наш герой выворачивается примерно так же, как в случае с Рылеевым:
…К.Ф.Рылеев – играл даже очень видную роль в восстании декабристов и 13-го июля 1826 г. был казнен. Но, во-1-х, нельзя противопоставлять одного Рылеева, занимающего очень скромное место в русской литературе, целой веренице таких первостепенных литературных деятелей, каковы Пушкин, Боратынский, Вяземский и др.; во-2-х же, – и само декабристское движение нельзя рассматривать как революционно-народное.
Вроде бы делает исключение автор для Некрасова —
Однако, и у Некрасова мы напрасно стали бы искать какой-либо цельности, определенности и прямоты. Он сам лучше всего определил свою двойственность, сказав:
Мне борьба мешала быть поэтом.
Песни мне мешали быть бойцом.
Вглядываясь глубже в поэзию Некрасова, мы должны будем прийти к убеждению, что никакого определенного революционного идеала у него не было и что политические взгляды и общественные симпатии его были, в общем, неустойчивы и смутны.
(Ну-ну, Александр Иванович, не вам бы обличать в этом поэтов…)
А дальше Тиняков приводит несколько примеров, где Некрасов показан как поборник самодержавия, воспеватель «графа Муравьева-Виленского, которого за жестокое усмирение Польши прозвали „Вешателем“».
Не уходят от осуждения ни Гоголь, ни Достоевский, ни Тургенев, ни Чехов.
Особенно подробно доказывает Тиняков антиреволюционность Льва Толстого, приводя множество цитат из его писем, статей, дневников:
…из всего этого получается вывод, крайне неутешительный для сторонников взгляда проф. Венгерова. Оказывается, что величайший русский писатель был всесторонне чужд революции: в первую половину своей жизни он принадлежал к консервативному лагерю, во вторую половину стоял на религиозно-моральной точке зрения, с высот которой всякая политическая борьба и всякое политическое строительство представлялись ему и мелкими, и прямо ошибочными.
Но, в свою очередь, поспорю с Александром Ивановичем: это ведь Толстой написал – «С тяжелого воза надо сначала скидать столько, чтобы можно было опрокинуть его. Настало время уже не скидывать понемногу, а опрокинуть…»
Достается и философам, публицистам, критикам – Чаадаеву, славянофилам, западникам, Белинскому, Герцену. Правда, автор всё же находит несколько имен, достойных скупой похвалы:
Закончим речь о прошлом нашей литературы перечислением имен крупнейших писателей, революционность которых не подлежит сомнению. Этих имен не много, а именно: в 18-м веке – А.Н.Радищев, в 19-м – M.Е.Салтыков-Щедрин, Н.А.Добролюбов, Н.Г.Чернышевский, Н.К.Михайловский и Гл. И.Успенский.
Не включил в свой обзор Тиняков «М.А.Бакунина и П.А.Кропоткина, П.Л.Лаврова и Г.В.Плеханова или из наших современников – Н.Ленина», так как в литературе они занимают «лишь очень скромное место».
Затем Александр Иванович переходит к самому недавнему прошлому: