Не удивительно, что последователями этой теории являются наиболее крупные таланты и наиболее широкие умы наших дней: Э.Верхарн и Рони, Р.Аркос и Ж.Дюамель – во французской литературе, Валерий Брюсов и отчасти К.Бальмонт – у нас. <…>
Эта книга является отражением пути, пройденного мною по направлению от мутных истоков эготической поэзии к широкому и чистому морю поэзии научной. Лишь в последних по времени стихах мне удалось овладеть пафосом научной мысли и сбросить цепи субъективных настроений. <…>
В заключение мне остается сказать, что – располагая стихи в своей книге, я старался следовать закону, установленному Валерием Брюсовым в предисловии к «Urbi et Orbi»; только в отделе «Славословия» я счел нужным удержать хронологический порядок.
25 января, 1912 г.
Одинокий
с. Пирожково Орл. губ.
Пройдет года три-четыре, и Тиняков, оставив в прошлом псевдоним Одинокий, будет страстно критиковать Брюсова и научную поэзию.
А вот авторские примечания, а вернее пояснения к некоторым стихотворениям, ни автор, ни издатель из верстки не выкинули, и пояснения эти выглядят и комично, и даже оскорбительно для читателя, считающего себя образованным.
Приведу одно из стихотворений, а потом примечание-объяснение к нему.
Ты – голгофа, Реканати!
В тишине твоей страдал
И без жалоб, без проклятий
Леопарди угасал…
Здесь – горбун, бедняк и Гений,
Встретясь с женской красотой,
Полон тягостных мучений,
Бил о стену головой.
От скупой Аделаиды,
Что ценила лишь гроши,
Здесь несчетные обиды
Принимал поэт в тиши.
И, проживши век свой в морге,
Он недаром воскресил
То, что древле на Аморге
Симонид провозгласил.
Встреча с ветреной Тоццели,
Как нежданная весна,
Возрастила асфодели
В бедном сердце горбуна.
Но жестокой ножкой Фани
Смяла бедные цветы,
И остался он в тумане,
Без любви и без мечты.
Он прошел под гнетом горя,
Безнадежной скорбью пьян,
Презирая и не споря,
Тих и грустен, как Тристан…
Мы ни жалоб, ни проклятий
Не услышали с креста…
Помни ж, тихий Реканати, —
Пыль руин твоих свята!
Примечание: Реканати – маленький городок в Апеннинах – родина Д.Леопарди (1798–1837). Литература о Леопарди на всех европейских языках весьма значительна. Можно назвать несколько устаревшую книгу Ликурго Каппеллетти «Saggio di una bibliographia Leopardiana» (Parma, 1892), – как пособие для изучения поэта. С 1898 г., со дня столетнего юбилея Леопарди, – литература о нем значительно возросла. Русские работы о Леопарди – общеизвестны. В 4-й строфе я говорю об известной сатирической поэме Симонида Аморгского, направленной против дурных женщин, которую Леопарди перевел и напечатал в миланском «Nuovo Ricoglitore». – Тристан – действующее лицо в диалоге поэта «Тристан и друг» (см. перев. А.И.Орлова: «Разговоры». СПб., 1888).
В первоначальном виде (опубликованном в книге Тинякова 2002 года издания) примечание это было в два раза больше. Александр Иванович объяснял чуть ли не каждую строфу своего произведения. Но, видимо, сам понял, что это – перебор.
По нынешним временам, когда абсолютное большинство сборников стихотворений, в том числе и известных поэтов, не удостаиваются никаких отзывов в печати, на книгу Тинякова реакция была заметной. «Ее встретили так, как должны были встретить: умеренными похвалами, умеренными укорами», – свидетельствует Ходасевич.
Вардван Варжапетян отыскал и собрал в своей повести в документах «Смердяков русской поэзии»[8] большинство этих откликов.
Декаденты-символисты в основном сдержанно хвалили.
Владимир Гиппиус, троюродный брат Зинаиды Николаевны, писал:
Стихи Одинокого (А.Тинякова) печатаются давно, но редко, и первое понятие о его личности дает эта книжка. При первом чтении автора становится жаль.
Жаль, что поэт, сумевший назвать любовь – «нищенкой», сумевший подглядеть в осенней природе «пламя листьев ярко-рыжих» и подслушать, как «березы служат литургию», – что такой поэт расточает свои способности на повторения Бальмонта («…верьте, что мудрей живут поэты, отдаваясь вечной смерти за мгновенье красоты») или Брюсова («она идет, как на распятье, на пьяный крик, на грубый зов…»)
<…> И все-таки есть в стихах Тинякова подлинная боль и подлинное одиночество…
Константин Бальмонт в рецензии «Молодой талант», надеюсь, вполне искренне признавался:
…Книга Александра Тинякова, – или вернее, небольшая книжка, в ней 90 небольших страниц, – в ряду книг молодых поэтов радостно удивила меня. Это настоящий талант. Сильный стих и в то же время нежный, своеобразие настроений, уменье овладеть самой трудной темой, которой может задаться лирический поэт. <…>
Иногда можно оспаривать привлекательность поэтических тем. Таков весь отдел «Цветочки с пустыря». Я разумею стихи: «Плевочек», «Молитва гада» или «Кость». Их нельзя читать без отвращения – и, однако, они написаны очень хорошо.
Шестидесятилетний Иероним Ясинский, скрывшись за псевдонимом М.Чуносов, расхвалил поэму «Разлука», назвал несколько стихотворений Тинякова «превосходными», но пожурил за некоторые другие, в том числе, конечно, за «Плевочек».
Только-только народившиеся акмеисты были куда суровее. Гумилев даже не в рецензии, а в крошечной заметке вынес приговор:
Хорошие стихи талантливого Александра Тинякова (Одинокого), известного читателям по «Весам», «Перевалу» и «Аполлону», очень проигрывают в книге. Прежде казалось, что они на периферии творчества поэта, что они только вариации каких-то других, нечитанных, полно заключающих его мечту, теперь мы видим, что этой мечты нет, и что блеск их – не алмазный блеск, а стеклянный.
Главное в них, это темы, но не те, неизбежные, которые вырастают из глубин духа, а случайные, найденные на стороне. Поэтому и сами стихотворения ощущаешь, как всегдашних детей вчерашнего дня. Александр Тиняков – ученик Брюсова, но как прав был Андрей Белый, говоря, что брюсовские доспехи раздавят хилых интеллигентов, пожелавших их надеть. Тиняков – один из раздавленных.
Сергей Городецкий высказался обстоятельнее:
Эта книга вышла с большим опозданием. Яд ее давно уже сделался безвредным, недействительным. Смаковать подполье вряд ли кому интересно теперь, когда вся поэзия так дружно устремилась к стройности в форме и величию в содержании. <…>
Выученник Валерия Брюсова, он еще всецело находится во власти учителя и не выработал ни своей ритмики, ни своей эйдолологии (системы образов, присущей каждой выразившейся поэтической индивидуальности). Но тем не менее, ни одно его стихотворение нельзя назвать бездарным. Не желая погружать в мир, где любовь – нищенка, где герои – morituri, мы не приводим цитат. Но ручательством за талантливость служит, между прочим, и то, что поэт дебютировал в лучших декадентских журналах, в «Весах» и «Золотом Руне». Пережитком той эпохи и является его творчество. Весь вопрос в том, найдет ли поэт в себе силы скинуть с себя дурную паутину (давно уже истлевшую), или он отравлен более, чем сам травивший его яд. Нам очень бы хотелось позвать этот талант, обладающий чарами зоркого реализма, не чуждый музыке, к творчеству иному, утверждающему жизнь, а не «сукровицу».
На рецензию Городецкого едко ответил юный (и юным покончивший с собой) Иван Игнатьев, идеолог эгофутуризма:
…Очевидно, г. Городецкому присуще мыслить совсем иным органом, нежели тот, в коем находится всуеболтливый его язык.
В «Гиперборее» (№ 2), неофициальном «цеховом» «официозе», выходящем «при непосредственном участи Сергея Городецкого и Н.Гумилева» (читайте – редактировании), находим:
…И при питье на сточную кору,
Наросшую из сукровицы, кала,
В разрыв кишок, в кровавую дыру
Сочась, вдоль по колу вода стекала…
Платформу «беспристрастной» «критики» можно определить так: – «Если ты наш, свой (т. е. в данном случае из „Цеха“), – будь написанное тобою – непроходимо бездарно, – мы выскажемся в самом благоприятном тоне. Напиши о том же талантливый чужой, не наш, – кроме поголовной брани огулом ничего не заслужишь».
Впрочем, о «критике Городецком» серьезно не говорят. И это радостно. Печально то, что Гумилев – человек большой эрудиции и не меньшего вкуса, допускает «передержки», не уступающие передержкам друга – «синдика» Сергея Городецкого.
В отклике тогдашнего тиняковского друга (или близкого товарища, сверстника, что тоже важно) Владислава Ходасевича оказалось больше снисходительности, чем поддержки:
Подчиненность г. Тинякова г. Брюсову является главным недостатком всей книги. Ее безусловное достоинство – подлинный лиризм автора. Можно сочувственно или враждебно относиться к идеям г. Тинякова, но нельзя не признать, что он никогда не опускается до холодного выдумывания стихов, до писания ради писания, до стихотворного жонглерства, получившего столь широкое распространение в последние годы. Переживания г. Тинякова подлинны, – и это заставляет примиряться с их немного наивным демонизмом.
Стих г. Тинякова довольно жесток, отрывист, немузыкален, но в нем чувствуется серьезная работа, которая, думается, со временем даст хорошие результаты. Лучшие в книге – стихотворения: «Идиллия», «1-я песенка о Беккине», «Вьюжные бабочки». Худшее – псевдоученые примечания, которыми снабжены некоторые стихотворения. В общем же книга г. Тинякова производит довольно приятное впечатление.
Впрочем, если верить письму Ходасевича Борису Садовскому от 6 декабря 1912 года, первоначально рецензия имела иной вид: