то он допустил, чтобы я услышал, что бормочет его полубезумный король. Он что, считает нас не просто туземцами, а ещё и полными идиотами?
Ан нет! капитан всё-таки практически безупречен. Он и Клим Олегович Щедров, начальник Московского отделения Службы Безопасности — это тот резерв, который Макаров вытащил откуда-то из-за пазухи. Как тот факир, ей богу! А сколько ещё он таких вот самородков от меня прячет? И я ведь так и не узнал, кто из слуг, допущенных ко мне и моей семье, ему на нас стучит.
— Вы не разочаруетесь, капитан, если я скажу, что да? — я вздохнул. — Не все, к сожалению. В противном случае мы бы уже правили миром. Значит, Франция ничего активно не предпринимает. А почему? Если есть какие-то мысли, то говорите, Иван Савельевич, не стесняйтесь. Вы гораздо дольше, чем я, знакомы с этими господами и в силу своей службы успели их немного изучить.
— Талейран опасается, что к власти снова придёт Питт, — подумав, предположил Гольдберг.
— А он может прийти к власти? — я испытывающе смотрел на него.
— Да, может, — Гольдберг нахмурился. — Аддингтон не имеет парламентского большинства. А сейчас, когда все убедятся, что король безумен, поддержка Георга ему ничем не поможет.
— И тогда Георга запрут в каком-нибудь живописном месте, приставят к нему пару сиделок пофигуристее, чтобы его величество вообще ни в чём не нуждался, и здравствуй, Регентство. Это плохой вариант, Иван Савельевич, это очень плохой вариант. О принце Уэльском можно много говорить и не всегда хорошее, но он совершенно точно не дурак, — я саданул кулаком по стене. — Вот же гадство-то какое! И как нам сделать, чтобы его арест стал постоянным, и чтобы Питт не пришёл снова к власти?
— Почему вы не хотите, чтобы Питт снова стал премьер-министром? — Гольдберг пытался понять, что мною движет.
— Потому что я изучил все документы, связанные с нашими союзами и Коалицией. Питт хочет войны. А мы пока не можем себе позволить воевать с Наполеоном. Потому что к веселью сразу же подключатся османы. Воевать на два фронта — то ещё удовольствие, Иван Савельевич, — воскликнул я в сердцах. — Тем более накануне или во время больших реформ в армии и флоте.
— А разве Аддингтон не…
— Аддингтон пытается действовать осторожно. Он как лис пытается обходные пути отыскать. Чем-то он мне в этом Талейрана напоминает. А все эти менуэты да при отсутствии связи в виде посла дают нам самое главное. Время! Время, чтобы как следует подготовиться, — и я снова ударил кулаком по стене. Проклятый Аддингтон! Ну почему ты такая тряпка, не можешь все палаты в кулаке удержать? — Вы правы, Иван Савельевич, нынешний премьер-министр Англии держится на своём посту только из-за дружбы с его величеством. Но его величество болен, и только вопрос времени, когда его самого отстранят от трона, вытащат из Тауэра принца Уэльского, или куда там любящий родитель его засунул, и поставят регентом при отце. Мне, если честно, плевать, кто на этом острове будет носить корону, но мне нужна отсрочка от вступления в войну.
— Значит, нужно придумать, как помочь Аддингтону удержаться на своём посту, его величеству королю Георгу подольше оставаться у власти, и занять чем-то османов, чтобы им стало совершенно не до нас, — спокойно ответил Гольдберг.
Я же повернулся к нему. Долго смотрел, а потом махнул рукой.
— Идите уже отдыхать, Иван Савельевич.
Он вытянулся, поклонился и вышел из кабинета, оставив меня стоять возле печи.
Я смотрел на огонь и думал о несправедливости жизни. И ведь план по устранению слишком шустрого принца Уэльского сработал как надо, только почти ни к чему не привёл. Так, ладно, Саша, надо думать, как использовать сложившееся положение. Потому что я не верю, что Наполеон никак не воспользуется этим срывом короля Георга. Не тот он человек. Ой, не тот! Мне же главное, чтобы вы вцепились друг в друга и предельно ослабили. И дали мне, Кутузову и Багратиону так необходимое нам время. Но я не знаю, что сейчас делать. Не знаю!
— Ваше величество, — дверь открылась, и в кабинет вошёл Скворцов. — Мудров Матвей Яковлевич хочет с вами поговорить. Он не просил заранее об аудиенции, и я не знаю…
— Что-то случилось? — я невольно нахмурился. — Что-то с её величеством?
— Матвей Яковлевич ничего подобного не говорил, — покачал головой Илья. — Ведь случись что с её величеством Елизаветой Алексеевной, он бы сразу так и сказал и ворвался бы к вам вовсе без доклада. Я это так понимаю.
— Ну хорошо, пускай заходит, — срочных дел на сегодня у меня не было, и я решил послушать, о чём мне хочет сказать Мудров. Нужно было отвлечься от мыслей об Англии, Наполеоне и всех союзничках и противниках вместе взятых, и разговор с врачом мог мне в этом помочь.
Матвей Яковлевич вошёл в кабинет и коротко поклонился. Его цепкий изучающий взгляд прошёлся по мне, и он сразу же заговорил, видимо, увидев на моём лице тень беспокойства.
— С её величеством всё в полном порядке, ваше величество. Я пришёл к вам поговорить совсем о другом.
— И о чём же вы хотите со мной поговорить, Матвей Яковлевич?
— Я пришёл просить разрешения вашего величества использовать кое-какие усовершенствования в войсках, — выпалил Мудров. — Всем нам давно известно, что большинство потерь армия несёт из-за болезней и раневой лихорадки, а также после того, как раны начинают гнить после операций.
— И вы нашли способ этого избежать? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.
— Этого невозможно избежать полностью, ваше величество, — Мудров покачал головой. — Но вполне можно попробовать уменьшить ущерб.
— И что же вы придумали?
— О, я вовсе не один придумывал, — Мудров замахал руками. — Как я вам уже говорил, я служу в том числе и в госпитале здесь, в Москве. Правда, сейчас, после того как меня назначили лейб-медиком, времени для госпиталя катастрофически не хватает. Но я всё равно каждый день выкраиваю несколько часов, чтобы заниматься ещё и научными изысканиями. Простите, ваше величество, я волнуюсь, поэтому много говорю.
— Я вас не тороплю, Матвей Яковлевич, не надо волноваться, — подбодрил я врача.
— Помните тот случай в Твери, когда вы… хм… разбили случайно губу?
— Да, я прекрасно помню этот случай, — помог я ему.
— Вы тогда попросили у меня винный спирт, чтобы обработать рану. — Он вдохнул в грудь побольше воздуха и быстро проговорил: — Мы решили попробовать этот метод. Вы тогда посоветовали инструменты хирургические обрабатывать. Мы и это проверили, но пошли дальше и начали спиртом смазывать операционного поле.
— Дайте угадаю, раневой лихорадки и послеоперационной гнили стало меньше? — спросил я.
— В разы, ваше величество. И это поразительно! Мы хотим данные методы начать внедрять в армии.
— Внедряйте, — сразу же разрешил я. Внезапно на меня обрушилась усталость. Мне стало плевать, что он обо мне сейчас подумает, и решил подкинуть ему ещё парочку идей. На этот раз напрямую, без всяких намёков. Раз уж они подошли к проблеме дезинфекции, то сами скоро к этому придут. Почему бы просто не ускорить процесс? — Да, Матвей Яковлевич. Мне внезапно пришла в голову странная мысль. А что если после использования инструментов следует их не только чистить, но и замачивать в гашёную известь? Даже не в неё, а в эту светлую жгучую воду, что наверху скапливается. Потом мыть и перед использованием спиртом обрабатывать.
О, я прекрасно знал, о чём говорил. Пришлось на заре карьеры с поставками медицинского оборудования работать, а там в спецификации этим замачиваниям и обработкам целые разделы посвящены. По типу «можно или нет».
— А почему вы думаете… — Мудров хлопнул себя по лбу. — Её же для отбеливания белья начали использовать! Точно! Не так давно, но всё же. И это довольно интересно. Потому можно же не только инструменты замачивать, но и перевязочный материал…
— Вы только к ране потом такую перевязку не приложите. Сожжёте же все результаты трудов хирурга, — хмыкнул я. — Лучше кипятите. А руки хирурги пускай моют и спиртом потом поливают. Вот от этого точно эффект будет. Да, кстати, а что вызывает это гниение ран?
— Этого точно никто не знает, — развёл руками Мудров.
— Ну так узнайте, — ответил я раздражённо. — Неужели это так трудно наковырять в ранах гнили и попытаться под микроскопом рассмотреть? Если уж в капле воды что-то удалось увидеть, то и здесь можно посмотреть. Неужели вам не любопытно? Мне вот очень.
— И что это даст? — Мудров нахмурился. — Даже если я увижу, что там действительно какие-то невидимые простым глазом организмы живут, как уже не раз предполагалось, что это даст? Это же… Он замер, а затем медленно произнёс: — Я понял. Вы правы, ваше величество. Это даст ответ на всё. Особенно если в разных раневых жидкостях организмы будут одинаковы. И что помешает мне плеснуть на них тот же спирт и посмотреть, как они отреагируют?
— Вот и я спрашиваю, что и кто вам помешает это выяснить? Только, Матвей Яковлевич, ради всех святых не проводите свои эксперименты во дворце. Приедем в Петербург, я даже профинансирую открытие специальной лаборатории, чтобы вы с другими учёными и врачами поливали этих созданий без помех и чем хотите. При условии, конечно, что вы их найдёте, — добавил я, чтобы немного остудить его пыл.
— Конечно, ваше величество. Я всё понимаю, — и Мудров поклонился.
— Вот и отлично, что понимаете. Да, вы разработали правила для слуг на кухне? Чтобы руки мыли и вообще всё мыли, разные доски использовали, и ни дай им бог больным к продуктам подойти, что на стол пойдут? — задал я интересующий меня вопрос.
— Да, ваше величество, — ответил Мудров. — И теперь я теряюсь в догадках, как этот опыт с дворцовых кухонь перенести на другие, особенно на те, где многим людям еду готовят?
— Сперанского подключите. Он должен тренироваться внедрять законы и правила в массы так, чтобы они соблюдались, — ответил я ему. — И, Матвей Яковлевич, когда эти правила в виде приказа составите, а я подпишу, то проверять пойдёте в Институт благородных девиц. Там всё равно скоро изменения в программе для воспитанниц начнутся. Так что для них одним изменением больше, одним меньше, уже не принципиально будет.