— Да, ваше величество, — Строганов глубоко вздохнул. — Сегодня рано утром получил послание от графа Воронцова. Похоже, герцог Уэльский почти решился на свержение отца по причине его нездоровья.
— И премьер-министр Аддингтон тут же вылетит из своего кресла, — задумчиво проговорил я. — Ну какой же Георг сумасшедший? Сумасшедший прибил бы сына, а он проявляет иной раз несвойственное душевнобольным милосердие и недальновидность. Кого прочат на место Аддингтона?
— Питта, — Строганов ещё раз тяжело вздохнул.
— Чёрт, — я так сжал руки на мундире, что костяшки пальцев побелели. — Вот что, пускай Семён Романович делает что хочет, но он должен быть рядом с принцем. Пускай даже пообещает, что будет пытаться меня уговорить на очередной бессмысленный союз с Англией. Но какое-то время он должен быть рядом с ним и с Питтом. Это вообще возможно?
— Думаю, да. Собственно, для того, чтобы заручиться его поддержкой, графа и пригласили «навестить» принца, — ответил Строганов.
— Хорошо, — я кивнул собственным мыслям. Не понимаю, почему эти краткие отчёты так вывели меня из себя. Я же прекрасно представлял, как обстоит дело, и уже понемногу начал это дело исправлять, хотя бы тем, что запретил открытие новых школ. Ничего, сами справимся. Главное, Наполеона далеко вглубь страны не пустить, чтобы потом в восстановлении не увязнуть.
— Я могу идти, чтобы подготовить ответ графу Воронцову? — спросил Строганов.
— Да, Паша, можешь идти. Как ответ будет готов, покажешь его мне, — и я снова повернулся к окну.
— Ваше величество, — внезапно проговорил Павел, судя по отдаляющемуся голосу, уже подходя к двери. — Разрешите задать вопрос.
— Задавай, — я немного повернулся, чтобы видеть его боковым зрением.
— Что там случилось с табличкой на доме у Ростопчина? — спросил он, слегка разрядив атмосферу.
— Не спрашивай меня об этой проклятой табличке, — я только глаза закатил. — Думаю, что проблема в номере тринадцать. Надеюсь, с помощью Архарова вора удастся поймать.
— А разве сам генерал-губернатор не может организовать засаду? — совершенно искренне удивился Строганов.
— Паша, ну как ты себе это представляешь? — протянул я. — Эту табличку кто-то из своих постоянно сдирает, потому что в последний раз и молоток прихватили, а он в доме хранился. Естественно, никто не будет ничего сдирать, если Ростопчин силами своих людей попытается вора поймать. Не исключено, что сам вор в этот момент в засаде будет сидеть. Как ты понимаешь, сам себя он ловить точно не будет, — и я покачал головой, переводя взгляд на вошедшего в кабинет Скворцова.
— Ваше величество, Франц Павлович де Воллан прибыл с проектом дорог, кои по методу Макадама будет строить, — сообщил Илья. — Он ещё предварительную карту дорог составил, пока что от западных границ до Урала. Дальше не замахивался. Говорит, что на его жизнь и этих дорог хватит. А ещё он хочет с вами обговорить смешивание верхнего слоя грунта с битумом. Утверждает, что проверил у себя в поместье и результат ему показался вполне приемлемым. А ещё он хочет поговорить с вами о строительстве нескольких каналов.
— Зачем он всё это говорил тебе? — я удивлённо приподнял брови, глядя на своего секретаря. Строганов тем временем тихо вышел из кабинета.
— Понятия не имею, — и Илья развёл руками. — Так вы его примете? Его на сегодня не приглашали, но у вас вообще на сегодня не назначено встреч, так что я подумал…
— Приму, — и я пошёл к столу, потому что карты, как ни крути, лучше всё-таки рассматривать именно за столом.
Глава 16
Хлопнула входная дверь, и маленькая девочка, вырвавшись из рук няни, бросилась к входящему в дом молодому мужчине.
— Папенька! — закричала она, и Михаил Сперанский подхватил её на руки.
В последнее время он стал замечать, что его отношение к дочери заметно улучшилось. Михаил сам не знал, что могло на это повлиять, возможно, наблюдение за тем, как Александр возится с младшими братьями и сёстрами. Наверное, ему тоже однажды захотелось, чтобы и к нему навстречу бросались с радостными воплями. И вот когда это наконец произошло, секретарь императора заметно растерялся.
— Что-то случилось, Лизонька? — спросил Михаил, заглядывая дочери в лицо.
Ему было двадцать шесть лет, когда он женился на Елизавете Стивенс. Всего год они прожили вместе, и она умерла, оставив его одного с новорождённой дочерью на руках. Это случилось три года назад, а он так и не пришёл в себя окончательно. Но хорошо, что нашёл в себе силы проявлять интерес к Елизавете, так сильно похожей на мать. Михаил подозревал, что даже император не был в курсе, что у него есть ребёнок.
— Нет, — и девочка замотала головой, после чего несмело обхватила отца за шею и прижалась к нему.
— Это хорошо, что ничего не случилось, но давай, я сейчас разденусь, а потом мы с тобой поужинаем в детской, и ты расскажешь мне, как прошёл твой день, — вздохнул Сперанский, опуская Елизавету на пол.
Михаил не успел раздеться, когда в дверь постучали. Сперанский недоумённо глянул, как старый слуга открывает замок. Он никого не ждал, поэтому ощутил самое настоящее беспокойство. Повернувшись к молчаливой няне, он легонько подтолкнул в её сторону Лизу, которая всё это время крутилась возле него, нетерпеливо ожидая, когда же папа разденется и они все вместе пойдут в детскую.
— Анастасия Сергеевна, уведите Лизу в детскую, — попросил он напряжённым голосом и посмотрел на дочь. — Лизонька, иди с Анастасией Сергеевной. Я поговорю с гостем и приду к вам.
Няня кивнула и подхватила девочку на руки. Так можно было уйти гораздо быстрее, чем ждать, когда малышка поднимется по лестнице на второй этаж.
Слуга Арсений тем временем открыл дверь. В маленькую, довольно тесную прихожую ворвался холодный воздух, и вошёл высокий человек, оттряхивая снег с серой шинели.
— Ну что за погода, Михаил Михайлович, — наконец, гость посмотрел на Сперанского. — Извини, что так поздно к тебе заявился, да ещё и без приглашения, но поговорить мне с тобой надобно.
— И что же за дело тебя ко мне привело, Павел Алексеевич? — Сперанский сложил руки на груди и нахмурился. Воронова он точно не ожидал сегодня увидеть.
— Так ведь посмотрел я твой проект, Михаил Михайлович, — он покачал головой. — Толково, нечего сказать. Вот только… Ты это серьёзно предлагаешь чиновников наших проверять, экзамены им устраивать перед получением звания коллежского асессора?
— Или предоставление документов об окончании Российского университета, — добавил Сперанский. — Потомственное дворянство должно хоть к чему-то обязывать, — он вздохнул. — Я, кроме всего прочего, участвую в организации лицея для подготовки чиновников, чтобы они смогли с легкостью выдержать этот экзамен. А ещё его величество поручил мне придумать, как лицей можно будет объединить со школой для мальчиков, принадлежащих к аристократии, потому что постепенно иностранные школы будут закрываться.
— Я правильно понял, в лицее будут обучаться отроки из разных сословий? — Воронов посмотрел на Сперанского с удивлением.
— Да, — Михаил наконец-то разделся, но Арсений не спешил уходить, вопросительно глядя на Воронова. — Это обязательное условие. Его величество сказал, что они должны уметь разговаривать на одном языке.
— И под одним языком Александр Павлович подразумевал не только русский, — проговорил Воронов задумчиво, стягивая шинель, и передал её стоявшему рядом Арсению. — А создать единый лицей не проще?
— Нет, не проще, — Сперанский покачал головой. — У выпускников будут разные задачи и разная служба. Но вот сделать одно общежитие на всех мальчиков с одинаковыми условиями проживания, одни комнаты для самостоятельных занятий и для спортивных занятий вполне можно. Так они будут многому учить друг друга. Дети более непосредственны, чем взрослые, и вдали от родственников могут более широко смотреть на этот мир. Его величество предложил подумать над созданием в лицее разных факультетов. Он отдаёт под эти цели свою резиденцию в Царском Селе.
— Мне даже интересно стало, что в итоге из этого получится, — Воронов прошёл вслед за хозяином дома в кабинет. — Его величество наказал тебе что-то ещё?
— Да, — Сперанский остановился возле стола и бездумно принялся перебирать бумаги. — Александр Павлович заявил, что нужно так составить расписание мальчиков, чтобы им некогда было голову поднять и дух перевести.
— Зачем? — Воронов удивлённо посмотрел на него.
— Его величество считает, что все вольнодумства, толкающие молодёжь на глупые заговоры, происходят из-за горячей крови, общего скудоумия, подверженности чужому влиянию и просто потому, что им некуда девать энергию, — Сперанский вздохнул. — Они пока мозгов не имеют, чтобы остановиться и подумать. Вместо этого весело прут на баррикады брать Бастилию и убивать в большинстве своём совершенно невинных людей. И тем самым губят не только души безвинные, но и в большей степени самих себя. Потому что судьям, в том числе самому государю, будет в итоге плевать на то, что они молоды, подвержены чужому влиянию и у них нет мозгов, зато очень много нерастраченной энергии. — Он снова вздохнул. — Это не я так думаю, Павел Алексеевич, это я тебе цитирую государя.
— М-да, дела, — Воронов потёр подбородок, на котором уже появилась щетина. — Полагаю, что основная трудность заключается в том, чтобы подобрать таких учителей, кто не допустит, чтобы их воспитанники рванули на баррикады?
— Да, — просто ответил Сперанский. — А ты чего всё-таки пришёл, Павел Алексеевич?
— Так с просьбой я пришёл, — Воронов протёр лицо. — Курьер прискакал сегодня. Его величество приказал поднимать все указы и начинать составлять свод законов. А то он в чём-то попытался разобраться, и чуть сердечный приступ не получил, найдя два разных закона, каждый из которых напрочь противоречит другому. Поможешь разобраться? Я уже выделил трех человек, которые потихоньку перетаскивают из архива все приказы. Надо будет их пока что рассортировать: те, что ещё можно использовать — в одну кучу, а совсем дурацкие, но по какой-то причине не отменённые, — в другую.