— Его императорское величество, император Российской империи Александр Павлович! Её императорское величество, императрица Российской империи Елизавета Алексеевна! — выпучив глаза, объявил дворецкий, находящийся в предобморочном состоянии.
— Ого! — прошептал Лёнька, как и все поворачиваясь к дверям. Он не видел императора после того дня в дознавательской на Лубянке, где решалась его судьба.
— Ты знал, что их величества прибудут сюда? — зашипела Елизавета Александровна на брата. — Паша, ты знал и ничего не сказал⁈
— Я не знал, — Строганов слегка растерялся, переводя взгляд с дверей на сестру. — Клянусь, не знал! И Краснов мне ничего не сказал. У, морда гнусная! Он-то точно был в курсе!
Лёнька проследил за его взглядом и увидел, как адъютанты стукнули друг друга по ладоням. Ну точно знали, да ещё и поспорили на что-то. Судя по довольной морде Розина и кислой Краснова, Филипп только что выиграл спор.
— Ну что, Лиза, теперь тебе достаточно весело? — Павел весело улыбнулся, глядя на сестру, бросившуюся к дверям, чтобы встретить Александра и Елизавету.
Мадам Виже-Лебран сложила руки на груди и обратилась к слегка растерявшемуся Крюкову.
— Как вы думаете, его величество позволит мне написать его портрет? Мне говорили, что он похвалил портрет Великой княгини Анны, вышедшей из-под моей кисти, — она так разволновалась, что схватила Лёньку за предплечье.
Сам же Крюков судорожно вспоминал, кого она имела в виду под «Великой княгиней Анной». С запозданием припомнив, что речь идёт о жене Константина, Лёнька похлопал художницу по руке, всё ещё лежащей на его предплечье, после чего слегка наклонился и почти прошептал: — Полагаю, мадам, у вас мало шансов. Насколько я помню, у его величества нет времени, чтобы позировать. Если только вы сейчас запечатлеете его в памяти и будете рисовать, не вдохновляясь оригиналом.
Виже-Лебран подняла голову, и их глаза встретились. Она моргнула, чтобы сбросить лёгкое наваждение. Этот русский определённо знал толк в обольщении.
— Вы похожи на француза, месье, — пробормотала она, и по губам Крюкова скользнула лёгкая улыбка.
В этот момент в зал вошли император с императрицей. Лёньке отсюда не было слышно, что Демидова говорит, и что ей отвечает Александр, но Елизавета благосклонно наклонила голову, отпустила руку мужа и отошла с хозяйкой к небольшой стайке дам. К Александру подошёл Раевский, зашедший следом за венценосной парой, и они вместе направились прямиком в их сторону.
Француженка побледнела и вцепилась в руку Лёньки ещё сильнее, а Павел Строганов слегка напрягся.
— Ваше величество, — Виже-Лебрен поклонилась, Лёнька же в точности повторил поклон Строганова. Вот к этому его жизнь точно не готовила, и он не знал, как себя вести.
— Леонид Иванович, какая встреча! — Александр улыбнулся краешком губ. — Я вас, если честно, с трудом узнал без вашего… — и он покрутил кистью у лица. Лёнька вспыхнул и закусил губу, отлично понимая, что император имел в виду впечатляющий бланш на пол-лица, украшавший его в тот день, когда он увидел Александра впервые.
— У всех бывают плохие дни, ваше величество, — пробормотал он, дерзко вскинув голову и прямо глядя на Александра.
— Да, верно, — император усмехнулся. — Тем важнее найти в себе силы и не сделать этот плохой день длиною в жизнь. Я редко в последнее время ошибаюсь, но в данном случае я рад, что всё-таки ошибся. Не подведите меня, Леонид Иванович.
— Я буду очень сильно стараться, ваше величество, — Лёнька сглотнул.
— Ну и отлично, — Александр протянул руку и похлопал его по плечу. — Полагаю, это не последняя наша встреча. А сейчас веселитесь, Леонид Иванович. Мы ведь все за тем сюда пришли, чтобы немного развеяться. После этого он повернулся к Строганову: — Паша, пойдём с нами. Мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Вчера во время утреннего доклада Макаров сообщил мне о том, что как минимум один марвихер готов принести пользу Родине на службе у Александра Семёновича.
— Ваше величество, завтра у Елизаветы Александровны Демидовой в салоне состоится званый вечер. Хорошо бы на этот вечер отправить Крюкова. У меня сложилось впечатление, что наш Лёнька вполне готов войти в высшее общество. Ну а мы посмотрим, на что он способен.
— Какое вы ему дали задание, Александр Семёнович? — поинтересовался я, крутя в руках письмо от князя Куракина. Сперанский принёс его мне, несмотря на то, что Макаров не так давно зашёл в кабинет. Значит, это письмо содержит в себе нечто очень важное. По крайней мере, по мнению Миши.
— Осмотреться, собрать сплетни, пофлиртовать, — Макаров бросил быстрый взгляд на письмо. — Ничего такого, чего наш Лёнька не делал, когда в Берлине промышлял. Правда, его тогда больше не сплетни интересовали, а драгоценности на дамах, так что, возможно, мы ему даже упростили задачу.
— Я попрошу Павла Строганова передать ему приглашение, — я продолжал вертеть в руках письмо.
— Вы просто чудовищно упрощаете ему задачу, ваше величество, — усмехнулся Макаров. — Но с другой стороны, будет интересно понаблюдать, как он справится с этим.
— Он так и будет изображать графа? — я вскрыл конверт. Макаров очень сильно пытался скрыть заинтересованность, но ему не удалось этого сделать.
— Нет, разумеется. Просто потомственного дворянина, кем он и так стал бы, если бы его отец оказался чуть сильнее, — Макаров не сводил взгляда с бумаги в моей руке. Он тоже понимал, что письмо очень важное, по какой-то другой причине Сперанский не стал бы нам мешать.
Я же тем временем прочитал, что пишет Куракин и задумчиво посмотрел на Макарова, а потом протянул ему письмо. Александр Семёнович схватил лист и углубился в чтение. Закончив, он очень аккуратно положил его на стол и даже разгладил пальцами.
— Что скажете, Александр Семёнович? — спросил я его. Макаров задумчиво смотрел на письмо и не спешил отвечать. Наконец, спустя минуту, он заговорил.
— Ну что же, не зря мы Александра Борисовича в Париж отправили. И вот, кстати, ответ на то, как именно французы отреагировали на известие об аресте принца Уэльского. Я только одного не понимаю, что это нам даёт?
— Пока ничего, — я провёл пальцами по губам. — Кроме одного. Получается, что д, Этувиля вовремя не оповещают о настолько важных делах. И у меня только один вопрос. А собственно, почему?
— У меня нет ответа на этот вопрос, ваше величество, — Макаров покачал головой, а потом добавил. — Значит, Бонапарт хочет стать императором. Интересный путь от республики до империи. И французов ничего в этом не смущает?
— Нет, — я пожал плечами. — Что их может смущать в империи? Это же Франция становится империей, а не её включают в состав другой. И сейчас я могу с уверенностью сказать, Наполеон пока не знает, что хочет сделать в отношении России. А когда определится, то сменит посла.
— Мне нужно возвращаться в Петербург, ваше величество, — хмуро сказал Макаров.
— Да, Александр Семёнович, — я снова провёл пальцами по губам. — По правде говоря, это давно уже нужно было сделать. Передашь своему Климу Щедрову, что, начиная с завтрашнего дня, он вместе с Ростопчиным Фёдором Васильевичем будут делать мне ежедневный доклад.
— Слушаюсь, ваше величество, — Макаров встал и поклонился. — Разрешите идти собираться?
— Идите. Да, Александр Семёнович, если Горголи закончил здесь дела, то поедете вместе. И я отправлю с вами Сперанского. Будет с Иваном Саввичем приказ о Пожарной службе составлять и на месте, в столице его реализовывать.
Макаров задержался у двери. Уже взявшись за ручку, он повернулся ко мне.
— Война с Францией будет, ваше величество? — спросил он, пристально глядя на меня.
— Да, — я не стал скрывать уже почти очевидное. — Скорее всего, да. Наполеон не просто так решился назваться императором. Чтобы быть императором, нужно править империей. Он не остановится. Только не на полпути. И нам нужно из кожи вон вылезти, но провести её на своих условиях.
— Тогда я прослежу, чтобы Лёнька подтянул свой французский. Он-то больше по Пруссии специалистом был, — и Макаров усмехнулся.
— Думаю, что нужно и капитану Гольдбергу подтянуть свой французский. Я понимаю, он привык к Лондону, но уверен, Ивану Савельевичу понравится Париж, — сказал я, глядя на шефа Службы Безопасности. Макаров снова внимательно на меня посмотрел, а потом склонил голову в знак согласия, после чего вышел из кабинета.
Я же несколько минут смотрел в пустоту, а затем встрепенулся и вышел в приёмную. Там за двумя столами сидели Сперанский и Скворцов, раскладывая бумаги на стопки по только им ведомому принципу.
— Миша, напиши ответ князю Куракину. Пускай он срежет две пуговицы со своего самого скромного камзола и подарит их Талейрану. Заодно пусть узнает, что Наполеон хочет сделать с Луизианой, — быстро сказал я.
— Это как-то связано с письмом князя? — осторожно спросил Михаил.
— Не как-то, а напрямую, — я сунул руку в карман и дотронулся до табакерки. Почему никак не могу её выложить? Сам не понимаю, но эта проклятая табакерка кочует из кармана в карман с завидной регулярностью. У меня часто складывается впечатление, что я скорее рейтузы не надену, но табакерку, которой убили Павла, обязательно суну в карман мундира. — Наполеон станет императором. Он будет стремиться расширить границы империи. А на это нужны будут деньги. А Луизиана Франции не очень-то и нужна. Это только вопрос времени, кому они её продадут, и князь Куракин должен быть первым в списке желающих.
— М-м-м, — промычал Сперанский. Я понимаю его скепсис, но не буду же говорить, что абсолютно точно знаю, что Наполеон продаст эти земли ещё молодым и голодным Штатам.
— Миша, просто напиши, что я велел! Мычать будешь потом. С Горголи помычите, когда вернётесь в Петербург, а там половина начинаний Ивана Саввича уже разрушена, — рявкнул я так, что Илья, сидевший за соседним столом, вздрогнул.
— Слушаюсь, ваше величество, — тут же ответил Сперанский.