— Да, завтра мы с её величеством посетим вечер Демидовой Елизаветы Александровны. Илья, предупреди Зимина, — приказал я, повернувшись к Скворцову.
— Слушаюсь, ваше величество, — Илья тут же вскочил со своего места.
— Ну вот так бы всегда, — и я снова вошёл в кабинет.
Это было вчера, а сегодня я не без удовольствия разглядывал бывшего манвихера. Макаров хорошо постарался, да и сам парень молодец. Если нигде не напортачит, то его может ждать неплохое будущее.
— Ваше величество, о чём вы хотели со мной поговорить? — я повернулся к бледному Строганову.
— Кто это рядом с Крюковым? — я кивнул в сторону Лёньки, на котором повисла симпатичная блондинка.
— Элизабет Виже-Лебрен. Она художница и мечтает написать ваш портрет, — Павел слабо улыбнулся.
— Нет, — я покачал головой. — Нет-нет-нет.
— Почему? Она очень талантлива, — Строганов даже удивился моему категорическому отказу.
— Я не спорю, что она талантлива, вот только её портреты… — я поморщился. — Паша, на её портретах ты похож на нашу Анну Фёдоровну, а она, в свою очередь, на Марию-Антуанетту и брата самой прелестной Элизабет. Я не знаю, кто её вдохновляет, но это явно один человек. И она его черты переносит на все портреты. Даже на автопортрет. Поэтому нет. Я лучше буду позировать кому-то, кто изобразит меня более реалистично.
— Наверное, я вас понимаю, ваше величество, — Строганов закусил губу. — Вы о мадам Виже-Лебран хотели со мной поговорить?
— Нет, Паша, — я осмотрел его с ног до головы. — Вчера я внезапно понял, что всё ещё не назначил президента иностранной коллегии. Чуть позже это будет Министерство иностранных дел, но пока вот так. Как думаешь, ты справишься с этой должностью?
— Я? — Строганов моргнул.
— Да, Паша. Ты прожил много лет за границей. Ты знаешь англичан, а самое главное, ты знаешь Наполеона. Так что завтра получишь приказ о назначении и представишься послам. И ещё, Паша. Нам нужен посол в Лондоне. Не прямо сейчас, но в ближайшее время. Подумай, кого можно туда послать.
И пока он хлопал глазами, я быстро отошёл к Краснову с Розиным, потому что целеустремлённая художница, похоже, решилась на то, чтобы прямо спросить про портрет. Раевский хмыкнул, разгадав мой манёвр, и встал так, чтобы перегородить ей дорогу. Ну вот и хорошо. Пока мои адъютанты обсуждают достоинства присутствующих здесь дам, я смогу как следует всё обдумать.
Глава 3
— Что мы здесь делаем? — камер-паж Саша Чернышёв наклонился к сидящем рядом с ним такому же как и он камер-пажу Павлу Киселёву. — Ты не знаешь, зачем нас пригласили?
— Нет, — Киселёв покачал головой. — Очень может быть, что его величеству снова нужна компания, чтобы куда-то съездить.
— В таких случаях его величество адъютантов своих берёт, — с сомнением в голосе возразил Саша. — Раньше-то вообще один ездить на прогулки любил.
— Однажды мне приказали сопровождать его величество, и Александр Павлович сказал, что ему понравилось со мной разговаривать. Что так ему много интересных идей в голову приходит. — Саша посмотрел на дверь кабинета. — Хотя я и не говорил почти ничего. Больше молчал и слушал.
— Мне тебя было жалко, — Чернышёв внимательно осмотрел Павла. — Я слышал, как граф Кочубей обмолвился, что его величество велел вам Салтычиху показать, — его голос упал до шёпота. — Она, правда, ну, старая ведьма?
— Я как-то особо не обратил внимание, — нахмурился Киселёв. — Больше слушал то, что его величество нам говорил.
— И что он говорил? — Тёмные глаза Саши заблестели. Он придвинулся ещё ближе к приятелю, предвкушая интересную историю.
— Ты в своём уме? — Павел невольно поморщился. — Как я могу что-то рассказать? С нами Макаров Александр Семёнович в Новодевичий монастырь ездил. Я не хочу очутиться в Петропавловской крепости, если он узнает, что я направо и налево о сказанном его величеством болтаю. Оттуда в последнее время не все возвращаются, — добавил он, тихо.
— А-а-а, — протянул Чернышёв. — Ну, тогда, да. Не стоит Макарова дразнить. И что, совсем ничего не можешь рассказать? — спросил он жалобно.
Киселёв прищурился и пристально посмотрел на Сашу. Он хорошо помнил, что говорил Александр Павлович о повышении интереса к книгам если они запрещены. Как-то не особо в это верилось, но почему бы не провести эксперимент. А потом он даже сможет, если наберется смелости, конечно, сказать его величеству, что тот ошибся.
— Могу кое-что рассказать, вроде бы его величество из этого тайны делать не намерен, — Павел огляделся по сторонам. Они сидели в приёмной одни. Илья — секретарь императора Александра как вошёл в кабинет, так и пропал. Поэтому они и начали на такие темы разговаривать. — Но, Саша, ты всё равно не должен болтать.
— Конечно, даю слово, что от меня никто ничего не узнает, — торжественно произнёс Чернышёв.
— Его величество хочет запретить Макиавелли. Чтобы все книги из лавок изъяли и даже из домашних библиотек. — Быстро проговорил Киселёв. Про домашние библиотеки он придумал, ничего подобного ему Александр не говорил, но юноше захотелось таким образом усилить эффект своих слов.
— Зачем? — Чернышёв недоверчиво уставился на Киселёва. — Даже его величество Павел Петрович Макиавелли не запрещал. А ведь он много чего запретил.
— Не знаю, — Киселёв развёл руками. — Говорю только то, что слышал.
— Интересно, — задумчиво проговорил Саша. Он хотел что-то добавить, но тут дверь в кабинет открылась, и на пороге показался секретарь его величества.
— Господа, зайдите, — и Илья отступил в сторону, чтобы оба молодых человека могли беспрепятственно войти в кабинет.
Парни переглянулись и прошли к кабинету императора, с опаской поглядывая на Скворцова. В голове у каждого крутилась одна мысль: что я натворил-то такого, из-за чего меня к самому императору вызвали?
Илья зашёл в кабинет вместе с ними и закрыл дверь. Император Александр стоял возле стола и что-то разглядывал, не обращая внимания на вошедших юношей. Саша с Павлом переглянулись и, весьма синхронно поклонившись, проговорили:
— Ваше императорское величество, — и только лишь поймав насмешливый взгляд Скворцова, парни поняли, что приветствовали Александра с запозданием.
Но император словно не заметил их оплошности. Он продолжал рассматривать что-то на столе. Наконец, повернувшись к камер-пажам, он кивнул им в знак приветствия.
— Павел Дмитриевич, Александр Иванович, подойдите сюда, — и Александр указал им на место рядом с собой.
Киселёв первым сделал шаг, но к столу они с Чернышёвым подошли вместе, и уставились на разложенную на столе… форму?
— Что скажете? — спросил император. — Князь Багратион выполнил мою давнюю просьбу, переданную ему Сперанским и попытался создать удобную полевую форму. Он сейчас с инспекцией в Казани, — Александр на мгновение задумался, — вероятно, в Казани. Во всяком случае, курьер с посылкой прибыл именно оттуда. Так что скажете?
Саша незаметно вытер о штаны внезапно вспотевшие руки и принялся пристально разглядывать мундир. А Павел начал отвечать на вопрос Александра:
— Она почти не отличается от той, что сейчас принята в войсках, — сказал Киселёв осторожно.
— Вот именно, — задумчиво проговорил император и повернулся к Илье. — Убери её, это точно не то, что я хочу получить. Нужно думать.
Скворцов собрал разложенную на столе форму и вынес из кабинета, а Александр развернулся к застывшим на месте камер-пажам. Он уже открыл рот, чтобы начать разговор, но за дверью послышался шум.
— Куда вы рвётесь, господин Мухин⁈ — голос Скворцова возле двери заставил меня замереть на месте. Стоящие напротив меня мальчишки тревожно переглянулись и вдруг встали так, чтобы закрыть меня собой. — Ефрем Осипович! Николай Петрович! Прекратите немедленно!
— Нет уж, я первым дойду до его величества, чтобы прекратить уже эту дурную практику что-то делать за счёт полиции! Прекратить раз и навсегда! — пропыхтел Архаров.
— Василий Иванович, что вы стоите столбом, сделайте что-нибудь! — Судя по некоторой приглушённости Скворцова придавили к двери. А Зимин растерялся и не знал, что делать.
Я нахмурился, шагнул к двери, но тут послышались глухие маты, и вскоре наступила тишина. Тогда я рванул дверь и отскочил в сторону, потому что на меня начал падать Илья. Скворцов взмахнул руками и умудрился сохранить равновесие, устояв на ногах.
— В кабинет, живо, — процедил я, и секретарь тут же очутился в комнате, прикрыв за собой дверь. — Как их вообще пропустили в таком настроении? — Резко спросил я у Ильи.
— Они пришли по отдельности, просить срочную аудиенцию у вашего величества. — Отрапортовал Скворцов. — Точнее, Архаров пришёл просить об аудиенции, а Мухин принес прошение. Или донос. Или рапорт. Я не успел вскрыть, поэтому не знаю, что у него там. — По виску Ильи пробежала капля пота, но он не обратил на неё внимания. — Так что пришли они по отдельности, но когда увидели друг друга, то… вот.
— И что они не поделили? — Я задумчиво посмотрел на дверь. — Кто такой Мухин?
— Ефрем Осипович, — тут же ответил Скворцов. — Адъюнкт Медико-хирургической академии и главный врач Голицынской больницы.
— А ему-то что за дело до Архарова? — я удивлённо посмотрел на Скворцова.
— Я не знаю, ваше величество, — Илья покачал головой. — Не успел спросить, когда они к дверям ломанулись.
— Чёрт знает что, — процедил я сквозь зубы. Вроде бы отучили уже Архарова от подобных выходок. Но нет, порой проскакивают. Николай Петрович потом извиняется, клянётся, что больше никогда не позволит себе ничего подобного, но рецидивы всё-таки иногда случаются. — Давай сюда Мухина.
— А, ваше величество, — и Скворцов бросил взгляд на мальчишек, которые сейчас делали всё, чтобы привлечь к себе как можно меньше внимания. — Понятно, — и Илья вышел.
Практически сразу дверь снова распахнулась, и в кабинет зашел рослый, сухощавый мужчина. На его лице выделялся мясистый нос под высоким лбом. В целом главный врач Голицынской больницы производил довольно приятное впечатление.