и тогда поезда, в кульке малину, соленые огурцы, картошку и еще что-то. И я как представил себе Наташу Ростову, которая войдет в поезд и будет эту картошку с огурцами есть, и это на меня произвело жутко домашнее ощущение. Что романтическая Наташа Ростова в пачке прыгает, куда-то к потолку стремится, и тут такое ощущение дома появилось! В Наташу Ростову были влюблены все интеллигентное молодое поколение России того времени, а у Саши, как мы помним, была кличка Интеллигент. И этот Интеллигент тоже, как и все остальные, влюбился в этот облик. Что было потом, я не знаю. Я знаю, что скромнейший, тихий Саша распихал всех своих соперников, растолкал, и прямо с кулечком, в котором лежат соленые огурцы и горячая картошка, забрал ее себе, и стал ее мужем. И это было абсолютно невероятным подвигом. В тот момент, когда он ее забрал, опять вступил в действие главный принцип его жизни — верность. Конечно, жизнь устроена сложнее, чем наши простодушные представления, и я до сих пор не знаю, в браке они, разошлись или нет. Я знаю, там были сложности, потому что так сложна и труднообъяснима жизнь. И нет ничего отвратительнее и похабнее, как обсуждать их с точки зрения общественной морали. Ничего о том, что произошло некогда, я не знаю, но я знаю, что некоторое время это была восхитительно прекрасная счастливая пара людей, которые умны, талантливы, успешны и обожают друг друга.
У опасной черты
И может быть, это был самый беззаботный и роскошный период жизни Саши, вот этот брак с Люсей Савельевой. Это была женщина, в которую был влюблен весь мир, она ездила в Токио, Нью-Йорк, во все страны мира, и все говорили: «Наташа, Наташа!» Все обалдевали от красоты и счастья видеть Люсю. А за Люсей шел Саша, и это был, конечно, фронт, который Саша прошел с достоинством и мужеством. И потом у Саши есть такая картина, я ее очень люблю, и Сашина работа там просто потрясающая. Это картина Дмитрия Астрахана «Ты у меня одна». Саша там играет человека, которому очень выгодно жизнь подпихнула ситуацию невероятной выгодности быть неверным. И как ломается душевная структура человека, который внутренне верный и надежный человек, как это его выламывает, мучит. Они грандиозно играют эту драму исчезающей верности и радости того, что верность — это чувство, которое не может сломать никакое внешнее обстоятельство. Это только у тех людей, которые понимают, что это такое.
Я запомнил у Саши такой эпизод из жизни. Он мне позвонил, а Саша — человек необыкновенной деликатности, — и говорит: «Слушай, я слышал, ты собираешься снимать картину „Чужая, белая, рябой“, а я даже ухитрился прочитать сценарий, ты извини, мне неловко это тебе говорить, но я скажу. Люся Савельева сейчас сидит без работы, и, на мой взгляд, для нее там есть исключительная роль». Не для себя Саша смотрел, а потому что «Война и мир» закончилась, а она сидит без работы. Я говорю: «Да не может быть, у меня такое мнение, что к ней подойти вообще невозможно, ни с одной стороны, весь мир ее хочет заполучить куда-то, разве я могу ей позвонить?» И он говорит: «Да, можешь». Я позвонил Люсе, и у нас с Люсей начался кинематографический роман, длящийся уже лет двадцать, у нее грандиозная актерская работа в фильме. В частности, на мой взгляд, гениальнейшая актерская работа в фильме «Черная роза — эмблема печали…». Они играли там в паре с Сашей Збруевым, играют там семейную пару, мужа и жену, у которых дочка выходит замуж. Это было совершенно непреднамеренно. Я когда писал сценарий, ни о чем таком не думал, но в Пришвине, я попал прямо точно в ситуацию жизни Саши и Люси, когда у них взрослая дочка собиралась выходить замуж. Вот такая была ситуация.
Если говорить о том, что мы с Сашей делали вместе, то могу сказать, что Саша не зря мне рассказал про свою арбатскую юность. Для меня Саша всегда элегантный, деликатный, верный и ровный. И при этом Саша у меня каким-то образом связан с уголовной темой. И долгое время я никак не мог сам с собой договориться. Я всегда хотел снимать Сашу, но как часто бывает в жизни режиссера — мало ли чего ты хочешь? Насколько естественно будет то, что ты собираешься делать?
Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви
Я первый раз Сашу снимал в «Наследнице по прямой», и там у него была роль такого, так сказать, Интеллигента, странной попсовой шоблы. Тогда не было слова «продюсер», но было слово «администратор» — человек, который устраивает продюсерские дела. И я сам, к изумлению своему, наблюдал тот процесс, когда все эти примочки урок вдруг стали как бы характеризовать в основном и в главном его героя. Я ведь хотел сделать очень трогательный роман, но и слегка мерзавский роман с Таней Друбич у этого импресарио, который возит ее с песнями. Медленно, но верно роман отступил на поэтический задний план, а выехала вперед жестокая уркаганская история. Но зато в «Черной розе…», мне кажется, мы с Сашей как бы расквитались с судьбой за долгое молчание.
Наследница по прямой
Но самое огромное наслаждение я получил от того, какие они просто фантастические партнеры! Вот из этой триединой физиономии Ленкома, ну Янковский не снимался у меня в «Черной розе…», но что вытворяли Саша Абдулов и Саша Збруев — я никогда не забуду. Причем мы почти не репетировали, это был, скорее вольный полет. Там еще был и третий Саша — Саша Баширов, — который вложил свою лепту. Но что это было — я даже не могу вспомнить. Было это в сценарии, я говорю: «Пусть они выйдут в коридор, и раз он бывший боксер…» — ну и пошло и поехало. Было очень смешно!
Автопортрет неизвестного
Попутчик
Но странным в этой картине было преображенное чувство верности и нежности к чему-то, непонятно к чему, которая исходила от того, что играл Збруев в «Черной розе…». Удивительно, они вдвоем с Люсей сыграли это придурство. Все это на самом деле обладает нотами сердечной связности, огромной нежности.
Я во ВГИКе на актерском курсе очень часто говорил: «Ребята, смотрите работы Збруева». Потому что в них есть одна удивительная черта, которая для меня является главной в актере — органичность, естественность, то, как люди себя ведут и как люди говорят в немыслимых ситуациях.
Была такая у Андрона Кончаловского по-своему выдающаяся картина «Романс о влюбленных». Когда-то Женя Григорьев, автор сценария этой картины, предлагал мне ее снимать. Я прочитал сценарий и говорю: «Женя, мне очень нравится, я бы снял, но я никогда не смогу толково объяснить все артистам, потому что я не понимаю, как можно крыть все белым стихом, и при этом что-то человеческое сообщать. Я этого не понимаю и не знаю. И артистов-то таких нету».
И вот я посмотрел, как Андрон Сергеевич в «Романсе о влюбленных» снимал Сашу Збруева. Как он играет!
Романс о влюбленных
Это высший артистический пилотаж, он естественен, человечен, сердечен, в тексте, который невозможно произнести вслух. А дальше Андрон Сергеевич произвел с ним странную историю, он предложил ему сыграть вождя народов, который столь значительную роль сыграл в частной жизни Збруева. И мне было страшно смотреть, как это Саша будет играть убийцу собственного отца. А Саша играл. Но все-таки самая удивительная Сашина работа, мне кажется, в Чехове. Мы снимали такую картину «Олюбви», и в течение работы над этой ролью у меня по отношению к Саше вообще исчезла уркаганская нота. Вдруг, когда мы снимали эпизоды этой картины, я понял, что Саша практически идеальный чеховский артист в силу того, что он исключительно тонок и интеллигентен внутренне. И эти тончайшие нюансы жизни, души его, доверчивый, человечный, сострадающий, измученный ложью, — это оказывается то, что Саша понимает с исключительной тонкостью и ясностью. То, как относится доктор к мальчику, который вроде бы и его сын, но, с другой точки зрения, он знает, что точно нет, точно не сын. То, как он относится к женщине, которую он безумно любит и знает, что любить ее не за что, а ее нужно ненавидеть и даже убить. Но он ее любит. Это были тончайшие душевные развороты. Вот можно сделать рентген легких, и там будет видно, как вдыхаешь и выдыхаешь. А у меня было ощущение того, что Саша сделал в этой картине рентген человеческой души — страдающей, надеющейся на что-то, когда уже надеяться не на что, и все равно любящей.
Успех
Конечно, этот опыт не мог остаться просто так, и я давно психопатологически болен идеей поставить «Иванова» чеховского. И когда мы сделали эту историю любви, я написал сценарий Иванова, который был целиком рассчитан на то, что Саша Збруев сыграет этот грандиозный человеческий образ, что это его работа, его дело. Странно, я не знаю, какие комиссии решают судьбы сценариев, но комиссия какого-то агентства прочитала этот сценарий. Он был хорош! Но как бы ни был хорош сценарий, как бы ни была хороша главная идея, причем не просто хороша, а необходима, потому что человек всю жизнь работает в кино и театре, и наконец-то он получал идеальный материал для того, чтобы оставить о себе память в артистической жизни России, эта комиссия говорит: «Вы знаете, это не надо ставить. Это зрительски бесперспективно, не нашлось там денег на это…» Находятся деньги на все, что угодно, но не на актерские судьбы. Актерских заявок эта комиссия не рассматривает. Таким же образом Олег Янковский не сыграл Тургенева, хотя обязан был сыграть. Не сыграл. И Саша не сыграл Иванова, хотя все было для того, чтобы он это сделал.
И самое удивительное, что кто-то сыграл Иванова. Через несколько лет какая-то другая комиссия утвердила Ионова или другого режиссера, с другим актером… По каким основаниям? Сон, бред, чушь… Чушь! Я не смотрел картину, того «Иванова», но я убежден в том, что, даже если это грандиозно, это не отменяет Сашиной судьбы. Почему она изувечена тем, что он этого не сыграл? Начинаешь думать о том, что надо восстанавливать справедливость. А как еще, я не знаю… Он не знал тогда, а я не знаю сейчас.
Трудно говорить «ладно, бог с ним», хотя я всю жизнь так говорил. Что-то придумается, что-то само собой сделается. Нет, оно уже движется в направлении финала, и само по себе ничего не сделается. Как-то нужно, правда, заново заводить финский нож.