Пока глава семейства коротал время у огня, сначала сосредоточенно набивая трубку табаком, потом испуская вонючие миазмы или задумчиво посасывая длинный черешневый чубук и при этом безнадёжно вздыхая, мы с близняшками читали друг другу вслух. Сегодня была моя очередь. С горем пополам преодолев первые три страницы о похождениях неугомонной богини, я уже отчаянно зевала. А Соланж так и вовсе клевала носом.
— Мама, почему Единая не успевала менять любовников, а мы, её дочери, всего один раз в жизни имеем право сходить замуж? — с таким скорбным видом произнесла Лоиз, что я не сдержала улыбки.
— Не переживай, ты и раза не сходишь! — хмыкнула Соланж, опередив уже готовую вознегодовать баронессу, и по-детски показала сестре язык.
После чего близняшки дружно повернули головы в мою сторону и надулись, точно бурундучки.
Я нервно хлопнула потрёпанным томиком. Разве моя вина, что в Вальхейме существует немало глупых традиций, уже давно изживших себя?! По одной из них, младшие дочери не имеют права выходить замуж до тех пор, пока дом не покинут старшие. В нашем случае, читай, никогда. Кому захочется родниться с пустышкой, вроде меня? Да ещё и из обедневшей, пусть и дворянской, семьи. А главное, двадцать четыре года — немного поздновато для начала семейной жизни. Я уже давно записала себя в старые девы и даже смирилась с тем, что навсегда останусь в родных пенатах. Значит, на то воля нашей не в меру ветреной и любвеобильной богини.
Но вот смириться с тем, что являюсь невольным препятствием на пути сестёр к счастью (после замужества Маржери они словно с ума посходили и только и думают о том, как бы поскорее выскочить замуж), не смогу никогда.
— Что за глупости, Лоиз, лезут тебе в голову! — запоздало возмутилась её милость и, беря пример с близняшек, обиженно буравящих меня взглядами, тоже покосилась в мою сторону. Неодобрительно покачала головой.
Порой мне кажется, случись со мной какое несчастье, и сёстры вздохнут с облегчением. Для них я досадная преграда, которую никак не получается преодолеть.
С каждым годом шансы пристроить меня в хорошие (или не очень) руки уменьшались. Уверена, мама с радостью сбагрила бы меня первому встречному. Главное, чтобы у того имелся хоть какой-нибудь, даже самый завалящий титул, и я не опозорила славное семейство ле Фиенн ещё больше.
Если такое вообще возможно…
И маменька, и сёстры как-то быстро позабыли, зачем мы здесь собрались, и всё свелось к злободневной теме: я — негодный товар на рынке невест.
— Если бы ты, Ксандра, не была такой ледышкой, сумела бы приворожить того милого шевалье из Тарта.
Под «милым шевалье» подразумевался плешивый месье Бошан «слегка» за пятьдесят — дальний родственник маман, всю прошлую осень гостивший у нас в Луази. Сколько же мне пришлось испытать на себе похотливых взглядов и выслушать сомнительных комплиментов в свой адрес! А однажды чуть не спустила этого молодящегося павлина с лестницы, когда он попытался обслюнявить мне щеку поцелуем.
Не спустила лишь потому, что в тот момент из кабинета показался папа и взял на себя все хлопоты по выставлению наглеца из дома.
— Желаю тебе, дорогая Лоиз, встретить такого же милого шевалье, — не сдержавшись, огрызнулась я.
— Какая же ты всё-таки эгоистка, Ксандра! — взвизгнула Соланж.
— Ещё какая! — воинственно поддержала сестру Лоиз и негодующе тряхнула рыжими кудряшками, обрамлявшими её узкое, сейчас искривлённое в гримасе обиды личико. — Маржери на твоём месте не стала бы воротить нос, а радовалась бы вниманию месье Бошана. А ты думаешь только о себе! Ну точно эгоистка! — захлёбывалась возмущениями младшенькая.
В воздухе ощутимо запахло бурей. Оставаясь верным самому себе, его милость спешно поднялся. Пробормотав что-то невразумительное о срочных делах, о которых он запамятовал и о которых вдруг так удачно вспомнил, поспешил ретироваться. Однако не успел сделать и нескольких шагов, как с улицы послышалась дробь лошадиных копыт, стучащих по насыпной дорожке, ведущей к особняку.
— Кто бы это мог быть? — вскинулась Лоиз.
— Так поздно, — подхватила Соланж, и обе рванули к окну, опередив баронессу лишь на долю секунды.
Переглянувшись, мы с отцом отправились встречать нежданного гостя. Выйдя на крыльцо, я поплотнее закуталась в шаль, почувствовав, как мурашки побежали по коже. То ли от холода, то ли от вдруг охватившего волнения: всадник, стремительно приближавшийся к нам на вороном скакуне, вёз с собой перемены.
— Надеюсь, хорошие, — чуть слышно прошептала я, глядя на вырисовывающуюся в сумерках фигуру в тёмном плаще, который развевал холодный весенний ветер.
Спешившись, мужчина коротко поприветствовал нас и изобразил быстрый поклон. После чего извлёк из кожаной сумы, притороченной к седлу, листок писчей бумаги и протянул его барону. Заметила, как папа напрягся, принимая от гонца послание, скреплённое печатью и украшенное по углам вычурными вензелями. В сумерках инициалы было не рассмотреть.
Пальцы барона предательски дрогнули, и он поспешил прижать листок к груди. Вежливо поблагодарил посланника, а тот, снова поклонившись, запрыгнул в седло и был таков.
— Если это от сборщика налогов… — голос отца дрожал не меньше, чем его рука пару мгновений назад.
— Тогда бы месье Флабер приехал сам лично, — мягко коснулась родительского плеча и ободряюще улыбнулась. — Пойдём. Пока кое-кто не умер от любопытства.
Его милость чуть слышно хмыкнул, заметив прилипшие к окну любознательные мордашки близняшек и изнывающую от нетерпения баронессу. Степенно прошёл в дом, всё так же не спеша пересёк гостиную, явно испытывая на прочность нервы супруги. Опустившись в глубокое кресло с истёртой до дыр обивкой — кажется, некогда это был глазет — папа надломил печать и, поднеся листок к неровному пламени, пышущему из недр очага, принялся читать. Как назло, про себя.
Близняшки сгрудились у него за спиной, мама согнулась в три погибели, не желая ждать, когда супруг закончит чтение и передаст письмо ей. Я отошла в сторону, так как свободного места возле кресла уже не осталось.
Нарочные к нам приезжали нечасто и зачастую с плохими известиями, потому родителям так не терпелось выяснить, что же стряслось на сей раз. Ну а младшенькие просто изнывали от скуки и пытались как могли разнообразить приевшийся им досуг.
Когда баронесса тоненько вскрикнула и пошатнулась, словно собиралась уйти в отключку, я зажмурилась, готовясь к худшему. Главное, чтобы с Флавьеном ничего не стряслось! И с Маржери и её месячным младенцем никакое несчастье не приключилось.
Последовавшее за сим восклицание маменьки огорошило меня и на какое-то мгновение ввело в замешательство.
— Пресветлая Витала! Чудо чудесное! Александрин, девочка моя любимая! — А в следующий миг меня уже целовали и тискали в объятиях, чего, в принципе, никогда не случалось. Нет, конечно же, случалось, в далёком-предалёком детстве. Ещё до обряда инициации, возвестившего всем, что во мне не проявилось ни капли силы.
— Папа? — Высвободившись из крепких материнских объятий, я растерянно посмотрела на отца, потом на близняшек. Глаза у обеих сияли, щёки раскраснелись и, пока они пялились на меня так, будто видели впервые в жизни, на губах у обеих играла глуповато-счастливая улыбка.
Отец же хмурился и то и дело бросал на послание, что до сих пор сжимал в руках, мрачный взгляд.
— Что случилось?
— Счастье-то какое! — взволнованно повторяла баронесса, меряя гостиную шагами. — Мессир де Шалон просит твоей руки, дорогая. Какое счастье…
— Что?! — я чуть не подавилась собственным восклицанием и, позабыв о манерах, выхватила у отца мессировские каракули.
Впрочем, никакие это были не каракули, а красивые с вычурными завитушками буквы, складывавшиеся в слова, а те в свою очередь — в абсурдные фразы.
Его светлость просил… Хотя какое там просил! Ставил перед фактом, что отныне я — его невеста и должна через неделю явиться в Валь-де-Манн, родовое имение Стража.
— Ох, Ксандра, только не говори, что ты и ему откажешь! — заполошились сёстры, заметив, что я не визжу от счастья и не подскакиваю, словно гуттаперчевый мячик, до потолка.
— Конечно же, не откажет! Что за вздор?! — устав наматывать круги по комнате, маман плюхнулась в кресло-качалку.
— Но почему я? — в горле пересохло от волнения и… кажется, страха. Признаюсь, от мыслей о всех этих Стражах, потомках древних морров, некогда черпавших силу из мира Мглы, меня брала оторопь.
Не даром же демоническое начало каждого Стража заключают в зачарованном зеркале. Да, после такого обряда они слабеют, зато и риск меньше, что сила, унаследованная от предков — тёмных чародеев, со временем сведёт их с ума.
— Помню, помню, как он на тебя заглядывался на том балу в Тюли, — причмокнула довольно баронесса и мечтательно зажмурилась, явно представляя, как в самом ближайшем будущем передаст меня из рук в руки его светлости и с чистой совестью вычеркнет проблемное чадо из своей жизни.
Младшенькие кивали в такт её словам, словно два тианьских болванчика.
Я нахмурилась, перебирая в памяти те немногочисленные выходы в свет, которые совершала наша дружная семейка. Бал в Тюли — родовом гнезде моей троюродной кузины Серен ле Круа де Шалон стал одним из самых ярких моих воспоминаний. Такой роскоши я не видала никогда, ни до, ни после того сказочного вечера. Помню, чувствовала себя серой мышкой по сравнению с разряженными в пух и прах гостьями. Бархат, парча, алмазы — от окружавшего великолепия рябило в глазах. Но больше всего мне запомнилась встреча с хозяевами бала — маркизом и маркизой де Шалон.
От красоты Серен хотелось зажмуриться. Она ослепляла, завораживала всех без исключения. Недаром её прозвали Огненным цветком Вальхейма. Её длинные густые волосы в бликах свечей действительно напоминали пламя, дикое, непокорное, как и их обладательница. Огонь горел и в её колдовских зелёных очах. Супруг кузины был ей под стать. Статный красавец-Страж. Жгучий брюнет с пронзительными чёрными глазами. И если во взгляде жены маркиза можно было запросто утонуть, раствориться, то от его разило холодом и высокомерием.