ет?
– Здравствуйте, – сказал он. – Вот получил роль. Хотел посоветоваться, – и представился: – Алексей Толстой.
– Юлия Рожанская, – ответила она вежливо, но совершенно равнодушно, посмотрев на него, а хоть и в его сторону, то куда-то мимо.
Разговор о драмкружке поддержала, но без особого энтузиазма.
– Мне пора, – сказала, уже собираясь попрощаться.
– Разрешите вас проводить? С вами так интересно беседовать.
После некоторых колебаний сказала:
– Проводите, если так хочется…
Не спеша прогулялись до дома, в котором жила Юлия. Говорили только о драмкружке, о его участниках, о пьесах. Держала себя немного свысока. Наверное, сразу заметила, что Алексей моложе, но в разговоре этого не коснулась.
Юлия была дочерью коллежского советника Василия Михайловича Рожанского. Начитанна, сообразительна.
После очередного занятия Алексей снова напросился в провожатые. Юлия не возражала. Говорили опять о кружке, о Самарском драматическом театре, о городе. Алексей Толстой старался поразить ее красноречием. Очевидно, Юлия и оценила его как интересного собеседника, но не более.
И тогда он призвал на помощь творчество. Буквально в считаные дни написал специально для Юлии водевиль «Путешествие на Северный полюс».
Вручил его с большими надеждами. Юля посмотрела на листки, даже перелистала на скорую руку и поблагодарила довольно равнодушно. Вот и все.
Алексей переживал, волновался, спешил. Ему казалось, что вот сейчас он упустит ее. Однажды вечером сел и написал ей стихи. На следующий же день, когда уже прощались, тихо сказал:
– Разрешите, милая Юленька, посвятить вам стихи?
Она недоуменно посмотрела на него:
– Стихи? Мне стихи?
– Да-да, конечно. Именно вам…
Она посмотрела на него пристально, словно давая понять, что готова слушать.
Алексей прочитал с чувством:
Посмотреть мне достаточно в серые очи,
Чтоб забыть все мирские дела,
Чтоб в душе моей темные ночи
Ясным днем заменила весна.
Юлия некоторое время смотрела на него молча, не скрывая удивления, потом сказала с чувством:
– Благодарю вас. Хорошие стихи.
И дотронулась своей рукой до его плеча:
– Еще раз спасибо. Очень приятные стихи.
Занятия кружка превратились в великое для него счастье. Каждый день с ней рядом на сцене и каждый день провожал Юлию до самого дома…
В кружке все быстро сдружились, частенько проводили вместе время. Алексей в этих случаях не отходил от Юлии.
А. Н. Толстой в юности
Матери он написал:
«Время проводим мы чудесно, я один кавалер на 10 или больше барышень и потому как сыр в масле катаюсь, отношения у нас простецкие, простота нравов замечательная, с барышнями я запанибрата, они даже и не конфузятся… По утрам мы забираемся с Юлией на диван, я – с книжкой, она – с вышиваньем, ну, она не вышивает, а я не читаю».
Вот и признание: барышень много, но выбор сделан. Этот выбор – Юлия Рожанская, без встреч с которой он уже, по собственному признанию, места себе не находил. Мать ловила те немногие упоминания о девушке в письмах. Но поначалу не придавала особого значения, хотя и заинтересовалась, кто же она, эта барышня. Конечно, лучше один раз увидеть, чем много раз услышать. Но мать, видимо, не думала, чем завершится это увлечение, а потому писала: «Поклонись от меня всем милым барышням, а одной больше всех».
А потом, постепенно осознав, что происходит с семнадцатилетним сыном, поделилась с сестрой:
«Есть теперь у нас темное пятно – это отношения наши к Леле. Он попал под неблагоприятное влияние, которое отстраняет его от нас, а влияние очень сильное. В нем самом идет какая-то смутная еще работа мысли и чувства. Что из этого выйдет?»
Впрочем, каждая мать ревностно относится к выбору сына. Отсюда и настороженность. Да и возраст. В России в ту пору редко сочетались в браке в семнадцать лет.
Когда Юлия Рожанская уезжала в село Бригадировка, в гости к своим дальним родственникам Тресвятским, он тосковал:
«Я места себе не находил без Юленьки. Наконец поехал в Бригадировку, где Юля жила у родни. Встретившись с ней, я нашел душевный покой. А потом мы вместе уехали в Санкт-Петербург, где Юленька поступила в медицинский институт».
У родственников Юлии был принят тепло, радушно. Тресвятских нередко навещал их родственник, известный театральный деятель Владимир Иванович Немирович-Данченко, сподвижник Константина Станиславского. Толстой легко вошел в этот круг общения, поскольку любил театр. И в последующие годы судьба не раз сводила его с Немировичем-Данченко.
А вскоре Алексей Толстой сделал Юлии предложение, и она дала согласие.
Александра Леонтьевна особенно не возражала, но ее волновал вопрос, как они будут жить. Хотя они, собственно, уже давно жили вместе. Советовала быть скромнее в расходах. Помнить, что хоть и получил Алексей графский титул, и они, как выразилась, графята, но ведь пока еще не стали твердо на ноги. Какие средства у студентов?!
Но молодых людей остановить уже было невозможно. Да и нужно ли? Если это любовь, то люди должны быть вместе, а размышления о быте относятся не к любви, а к устройству своей жизни с помощью брака.
Были и причины, заставлявшие торопиться.
Сообщая матери о решении жениться, Алексей написал: «Свадьбу лучше всего справлять в Тургеневе, но не забудьте, что 4 июня начнется пост, и венчать уже не станут до августа».
В письме он признался, что надо спешить, потому что Юля ждет ребенка.
Ничего удивительного. Год прожили вместе в Петербурге, где Алексей учился в технологическом, а Юля – в медицинском институте.
После экзаменов поспешили в Самару. Там собрались в одну небольшую компанию. Жених с невестой и гости – только родственники.
В Тургенево решили отправиться водным путем. Выехали рано утром 3 июня. Спешили – на следующий день начинался пост. Любовались живописными волжскими берегами. Начало июня. Лето только входило в силу. Листва на деревьях еще не утратила яркий майский оттенок, еще не превратилась в сочно-зеленую.
А всего-то путешественников: Алексей с Юлией, Александра Леонтьевна с сестрой Марией Леонтьевной, ну и родители невесты, Василий Михайлович и Авдотья Львовна Рожанские, с двумя сыновьями.
Венчались в тургеневской церкви, где сохранилась соответствующая метрическая запись:
«Сын графа, студент первого курса технологического института Императора Николая I Алексей Николаевич Толстой, православного вероисповедования, первым браком. Дочь коллежского советника Юлия Васильевна Рожанская, слушательница Санкт-Петербургского женского медицинского института, православного вероисповедования, первым браком».
Алексею исполнилось 19 лет, а Юлии – 22 года.
Александра Леонтьевна осталась довольна знакомством с семьей невесты, родители Юлии ей понравились. В письме к сестре Ольге она отмечала, что семья невесты, «конечно, хорошая», но тут же и посетовала: «Алеша еще так молод».
Сыграли свадьбу, и по традиции – сразу в путешествие. Выбрали приморский маршрут – Новороссийск, Севастополь, Ялту.
Лето… Раздолье… Купание в Черном море.
Бракосочетание состоялось, он обрел жену, без которой, как признавался прежде, не находил себе места. Но обрел ли счастье? Биограф подметил интересную деталь. На одной из страниц книги стихов А. Н. Апухтина Алексей записал стихотворение поэта Алексея Константиновича Толстого:
Колышется море; волна за волной
Бегут и шумят торопливо…
О друг ты мой бедный, боюся, со мной
Не быть тебе долго счастливой:
Во мне и надежд и отчаяний рой,
Кочующей мысли прибой и отбой,
Приливы любви и отливы.
Под стихотворением дата: «Новороссийск 1902 г. 5 июня – 7 июня Севастополь».
Неужели сомнения в своем выборе появились уже через несколько дней после свадьбы?
А. К. Толстой. Художник И. Е. Репин
Закончилось свадебное путешествие. Будни начались с поездки в Елабугу, где жила родная сестра матери Ольга Леонтьевна Тургенева. Алексею предстояло пройти там практику на местном предприятии.
Дорожные приключения он описал со всеми подробностями:
«Добирались сюда ужасно курьезно. Если б поехали как обычно, первым пароходом, на “Меркурии”, то выиграли бы сутки, и ничего бы с нами не произошло. Но мы поехали к Богородску. И с этого все началось. Подъезжаем мы к Богородску, а мимо нас уходят один, другой пароходы, и наконец, когда привалили, то ушел последний, и мы остались на бобах. Взяли билеты на Казань, переночевали в оной и в 8 часов побежали на Кайенское, но, увы, только въехали в Каму, как стоп, сломалась машина, да так, что и починить нельзя. Мы и сидели весь день до 11 часов вечера. Конечно, тут же перезнакомились с пассажирами, купались, в общем весело провели время: нам играли и танцевали татары и пр. В 11 сели на другой пароход и о ужас, хвать-похвать, маршрута-то нет, позабыли дома. Помнил я, что Николай говорил когда-то, еще весной, о какой-то Елабуге. Спросил, сказали, что это город. Отлично, едем туда. Прибыли в Елабугу. “Завод Сугинский есть такой?” – спрашиваю. “Как нет, говорят, есть, верст 95 от Елабуги будет”. Ну мы и протряслись сбоку шоссе, ибо само шоссе было в ремонте 45 верст, и на рассвете решили переночевать на въезжей. Хорошо, только расположились, но мухи, мухи окаянные, спать не дали, жужжат и кусаются. Мы на двор. Свернулись клубком в какой-то тележке и проспали до 9 часов, а оттуда остальные 50 по кочкам, по лесу, по пашням, пыли и по солнцу сделали. Со мной в дороге чуть удар не сделался, а Юля на последней станции чуть в обморок не упала. И в довершение всех ее огорчений я сломал у нее зонтик».
Записи обретали все большую литературность, хотя о писательстве Алексей Толстой пока не думал. Он многое видел, многое подмечал.
Все затем отразилось в его многогранном творчестве, причем впечатления от Елабуги, исполненные любовными драмами, легли в основу романа «Хромой барин».