Ну а его сестра тоже ведь официально пока еще не была разведена. Была надежда, что что-то у молодых людей сложится. Софья отнеслась со всей серьезностью к вызову брата в Дрезден.
С мужем все закончено. Надо устраивать свою судьбу. Чем не вариант молодой человек с графским титулом?
И вот однажды, когда Алексей Толстой пришел в гости к приятелю, тот, загадочно улыбаясь, повел его в гостиную.
– Тебя, дорогой Алеша, ждет сюрприз…
Толстой ожидал, что в гостиной какая-то веселая компания, но там было тихо. Зато в кресле сидела женщина, и не просто женщина, а женщина необыкновенной красоты.
– Позволь представить тебя моей родной сестре Софье.
Толстой ответил не сразу. Он потерял дар речи.
Женщина оглядела его загадочным томным взглядом. Он поспешно сказал приятелю:
– Да, да, будь любезен.
Софья, не вставая с дивана, протянула руку. Он поцеловал ее там, где заканчивалась элегантная перчатка.
– Граф Алексей Толстой из любезной тебе России, – сказал Лео и, повернувшись к приятелю, прибавил: – Моя сестра Софья, тоже из России, но сейчас учится в Берне.
Алексей оставался в легком оцепенении. Его можно понять. Ведь он пока еще считал себя женатым и до сих пор не заводил амурных связей, хотя очень вряд ли не делал этого по моральным причинам. Скорее, просто не было случая подходящего, не встретил он ту, которая могла бы заставить забиться сердце.
Этакие вот знакомства возникают у каждого по-разному. Одни не слишком задумываются о моральной стороне вопроса и, уже стоя под венцом, поглядывают на красивых барышень из числа гостий. Другие свято хранят верность избраннице, ну а иным нужна какая-то веская причина, чтобы переступить порог. У Толстого была причина – он не нашел в супруге вторую половинку, не нашел того, чего искал и на что надеялся.
Впрочем, искал ли? Знакомство, чувства, затем холостые удовольствия известного рода, ну и желание продолжать их привели к браку.
– Что же вы, граф, как воды в рот набрали? – с легким грудным смехом сказала барышня. – Или я напугала вас? Я смирная, не кусаюсь.
– Вы, вы волшебная, – наконец вернулся в нормальное состояние Толстой.
А она поразила:
– Вы любите прогулки ночью под дождем? – спросила томно.
Он не знал, что отвечать. Как-то в голову не приходило гулять под дождем.
– Право, не знаю, – пожал он плечами. – Обычно в дождик бежишь, чтоб не намокнуть.
– О, вы много потеряли. Но можно наверстать. Вы составите мне компанию? – спросила она. – Я так люблю бродить, когда шуршит дождик и шум его похож на хлопки в ладоши маленьких духов. Они словно пляшут на мокрых листьях, и звук капель, падающих на землю, подобен шлепкам их ножек…
Замысловато, но красиво и поэтично.
Брат поспешил удалиться. Он сделал свое дело. Теперь мог только помешать своим присутствием.
В открытое окно врывался свежий ветерок, слышен был шелест дождевых капель, шевелящих листья на деревьях.
– Ну что? Окунемся в дождь? – спросила Софья, которая сразу, с первых минут знакомства, взяла инициативу в свои руки.
– Отчего же? Я готов.
Они вышли на прогулку. Он вел себя деликатно, хотя сердце уже начинало воспламеняться нежной страстью, да и не только нежной, а вполне естественной для мужчины, давно расставшегося с женой и не касавшегося других женщин. Чувства распаляло то, что Софья взяла в прихожей только один зонтик, а когда он потянулся за своим, шепнула:
– Нет-нет, дождь надо слушать рядом, вместе, иначе его не понять и не ощутить.
Так и вышли, пока еще не в обнимку, на что Толстой не решался, но тесно прижавшись друг к другу.
Он был в замешательстве и решил спастись от этого замешательства с помощью стихов…
Но начал не со своих. Не решился читать свои. Хотел сначала узнать вкусы этой волшебной барышни.
Прочитал стихи Алексея Константиновича Толстого…
Дождя отшумевшего капли
Тихонько по листьям текли,
Тихонько шептались деревья,
Кукушка кричала вдали.
Луна на меня из-за тучи
Смотрела, как будто в слезах;
Сидел я под кленом и думал,
И думал о прежних годах.
Он замолчал. Софья сказала:
– Ну что же вы? Дальше… Помнится, это стихотворение длинное и заставляет задуматься над жизнью…
– Да, конечно. Но мне хочется прочесть другое, хочется прочесть о любви. Да вот хотя бы…
В поздний час мы были с нею в поле.
Я дрожа касался нежных губ…
«Я хочу объятия до боли,
Будь со мной безжалостен и груб!»
Утомясь, она просила нежно:
«Убаюкай, дай мне отдохнуть,
Не целуй так крепко и мятежно,
Положи мне голову на грудь».
Звезды тихо искрились над нами,
Тонко пахло свежестью росы.
Ласково касался я устами
До горячих щек и до косы.
Когда дочитал до конца, она мягко проговорила:
– Бунин? Вы любите Бунина?
– Да, конечно…
– Я тоже, – сказала Софья и повернулась к Алексею: – Как там? «Я дрожа касался нежных губ»?
Он прижал ее к себе и со вполне понятной дрожью ощутил податливые губы.
А дождь шелестел в листве деревьев, барабанил по зонтику.
У него кружилась голова. Вот так… Еще час назад он не знал ее, а лишь слышал упоминания приятеля о какой-то сестре, и вот она в его объятиях, и ее жаркий ответ на его поцелуй сулит что-то волшебное, да, именно волшебное, потому что каждая женщина дарит мужчине свое особое, отличное от других волшебство.
Они еще совсем не знали друг друга. Они стояли прижавшись, потому что повиновались первому порыву, бросившему их навстречу друг другу. Они повиновались потому, что очень много общего было в их жизни и судьбе. Оба пока еще в браке, но оба свободны, ибо наступивший век взывал к свободе от всех устоев, звал к раскрепощению, к повиновению чувствам и к забвению всего того, что именовалось словом «нельзя».
Когда оторвались друг от друга, наверное, одинаковые мятежные мысли пронзили их со всей своей пробужденной силой. А дождь шелестел, и мерный успокаивающий его шелест уже неспособен был умиротворить то, что охватило их внезапно и стремительно.
Их ничего не сдерживало, они были свободны, потому что назначили себя свободными от брачных уз и обязательств. Но оставались еще обстоятельства, которые казались отчасти условными, но непреодолимыми: не могли же они сейчас же, немедленно вернуться в дом к ее брату и сделать то, чего желали их существа? Да уж, очень нелепо выйти гулять под дождем, тем более не усиливающимся, а стихающим, и тут же во взволнованном, возбужденном состоянии вернуться назад.
Свобода свободой, но были и рамки, которые ей не под силу было разрушить.
Не полный брак, но и не сожительство
Брат Софьи хоть и познакомил Алексея Толстого с сестрой, хоть и питал, видимо, какие-то надежды на то, что они смогут обрести счастье, но все же переживал, что приятель женат, да к тому же у него растет сын.
Заметив, что Софья слишком увлеклась Алексеем, решил поставить вопрос ребром. Однажды вызвал приятеля на разговор. Вопрос один: как тот собирается решить свой семейный вопрос? Уехал? Но так ведь уехал как бы учиться и даже начал посещать занятия. А дальше что?
Поинтересовался осторожно, собирается ли возвращаться к жене или, как, кстати, сам заявлял в первые дни их знакомства, пойдет на полный разрыв отношений.
А Толстой и сам не знал ответа. С одной стороны, жена есть жена, к тому же сын растет. С другой – не слишком верил в то, что по возвращении к ней сможет долго выдержать жизнь, которая оказалась слишком уж пресной.
Лео Дымшиц старался придать своим вопросам случайный характер. Мол, просто интересуется судьбой приятеля, но Толстой понял, в чем дело. Несмотря на то что был сильно увлечен Софьей, сразу пойти на разрыв с женой не решился. К тому же ведь и Софья официально была пока еще замужем.
Не найдя в приятеле решимости круто изменить свою жизнь, Дымшиц решил, что нужно прекратить отношения с ним своей сестры Софьи. Он знал, что сестра не любит своего мужа, что вышла замуж в какой-то непонятной эйфории.
Внучка писателя Елена Толстая рассказала об этом браке:
«В 1903 году она (Софья. – Н.Ш.) начала учиться в Бернском университете на медицинском факультете, а летом или осенью 1905 года вышла замуж за студента философского факультета того же Бернского университета Исаака Розенфельда… В 1905 году, будучи замешан в подпольной революционной деятельности, он выехал в Германию, изучал философию в Гиссене, затем в Берне, где и женился на студентке Софье Дымшиц… Если бы он вернулся в Россию, его бы сослали в Сибирь. Соня влюбилась в него как в героя и решила выйти за него замуж. Она вернулась в Петербург, к родителям. И сказала: “Я выхожу замуж за Розенфельда”. Дедушка говорит: “Кто такой этот Розенфельд?” Она говорит: “Он – политический эмигрант”. – “Что? Политэмигрант? Каторжник? Нет. Он закончит тюрьмой. Категорически нет”. Тогда Соня устроила скандал. “Я повешусь!” Бабушка говорит дедушке: “Исаак, это твоя дочь. Не тебе жить с Розенфельдом. Ей жить с Розенфельдом. Пусть женятся”. И отправился кортеж… в Берн, на свадьбу. Сама Софья о своем браке с Розенфельдом написала лаконично и неохотно: “Я в это время жила и училась в Берне, где была студенткой университета. В этом же университете обучался и человек, считавшийся по документам моим мужем. Брак наш был странный, я сказала бы “придуманный”. Человека этого я не любила и не сумела его полюбить”.
Университет в Берне
Брак и не по любви, и не по расчету, а просто по велению минутных впечатлений, не мог продолжаться долго. Поняв, что это не тот человек, который ей нужен, Софья весной 1906 года просто сбежала от него, и вскоре брат познакомил ее с графом Алексеем Толстым. Революция революцией, но против графского титула