Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств — страница 38 из 50

Да, гнев, ярость, бешенство в «Окаянных днях» льются через край. То есть Бунин поначалу не был готов морально к принятию решения о возвращении в Россию, а потом отрезал эту возможность публикацией этого произведения. Тут, видимо, нельзя сбрасывать со счета и еще один момент. Алексей Толстой тоже ведь нелицеприятно отзывался о советской власти, но он умел не только легко писать в чисто лирическом жанре, но и создавать сильные публицистические статьи на политические темы. Бунин по натуре своей был лириком. Произведений политического характера он не писал, разве что кроме воззвания о жестокости немцев и «Окаянных дней». Ему было бы трудно подстроиться под новую власть и новые условия советской печати.

А у Толстого решение вернуться в Россию в конце концов вызрело окончательно. Нужен был какой-то толчок, и толчком этим были упреки некоего Н. В. Чайковского, бывшего главы белогвардейского правительства Северной области по поводу сотрудничества Толстого с газетой «Накануне», центральным печатным органом сменовеховцев, идейно-политического течения, в котором было много сторонников Советской России.


Н. В. Чайковский


В. Петелин в книге «Алексей Толстой», вышедшей в серии «ЖЗЛ» в 1978 году, так пояснил сложившуюся обстановку:

«Прежде всего Н. В. Чайковский, бывший глава белогвардейского правительства “Северной области”, от имени “Исполнительного бюро комитета помощи писателям-эмигрантам” обратился к Толстому за разъяснениями по поводу его сотрудничества в газете “Накануне”, а затем и бывший министр Временного правительства П. Н. Милюков прямо заявил Толстому, что его сотрудничество со “сменовеховцами” несовместимо с пребыванием в “Союзе русских писателей”».

14 апреля 1922 года Алексей Толстой опубликовал «Открытое письмо Н. В. Чайковскому», в котором изложил свою точку зрения на положение русских эмигрантов за границей и свое отношение к новой России:

«В существующем ныне большевистском правительства газета “Накануне” видит ту реальную – единственную в реальном плане – власть, которая одна сейчас защищает русские границы от покушения на них соседей, поддерживает единство русского государства и на Генуэзской конференции одна выступает в защиту России от возможного порабощения и разграбления ее иными странами.

Я представляю из себя натуральный тип русского эмигранта, то есть человека, проделавшего весь скорбный путь хождения по мукам. В эпоху великой борьбы белых и красных я был на стороне белых.

Я ненавидел большевиков физически. Я считал их разорителями русского государства, причиной всех бед. В эти годы погибли два моих родных брата, один зарублен, другой умер от ран, расстреляны двое моих дядей, восемь человек моих родных умерло от голода и болезней. Я сам с семьей страдал ужасно. Мне было за что ненавидеть.

Красные одолели, междоусобная война кончилась…»

Толстой не раз высказывался по поводу своего неприятия советской власти и большевиков. Слишком остро и драматически отозвались события пролетарской революции и Гражданской войны на его личной судьбе и судьбе его ближайших родных и друзей. А жизнь он чаще всего воспринимал эмоционально, порой поспешно, под впечатлением того или иного факта, события. Так было и во время Великой Октябрьской революции. Но потом он почувствовал в большевиках ту неодолимую силу, которая оказалась способной восстановить российскую государственность, а это для Толстого как русского патриота было определяющим его гражданскую позицию. И тот факт, что он пришел к признанию советской власти и большевиков после длительных раздумий, ошибок и внутренней борьбы, свидетельствовал о его честности как художника и гражданина. «…И совесть меня зовет не лезть в подвал, а ехать в Россию и хоть гвоздик свой собственный, но вколотить в истерзанный бурями русский корабль».

25 апреля 1922 года газета «Известия», перепечатав письма Чайковского и Толстого, в том же номере дала высокую оценку позиции Алексея Толстого, подчеркнув большое политическое значение его письма, положившего начало расколу эмиграции. А для Толстого это означало, что в новой России он будет желанным и необходимым строителем новой культуры.

Вскоре Толстые вернулись в Россию, и Алексей Николаевич сразу включился в творческую работу. Он так выразил свой взгляд на развитие советской художественной литературы:

«Нам нужен герой нашего времени. Героический роман. Мы не должны бояться широких жестов и больших слов. Жизнь размахивается наотмашь и говорит пронзительные, жестокие слова. Мы не должны бояться громоздких описаний, ни длиннот, ни утомительных характеристик, монументальный реализм! Русское искусство должно быть ясно и прозрачно, как стихи Пушкина. Оно должно пахнуть плотью и быть более вещественным, чем обыденная жизнь. Оно должно быть честно, деловито и велико духом… Да, литература – это один из краеугольных камней нашего нового дома. И как надо много всем нам поработать, чтобы возвести этот дом целым и невредимым до конца».

Он словно чувствовал, что скоро сама жизнь потребует таких героев, которым придется отстаивать свое Отечество в жестокой борьбе с фашистскими захватчиками.

Но это все дела, дела, дела.

А семейная жизнь продолжалась тихо, спокойно, счастливо.

Он обрел в Наталье Васильевне – Тусеньке – верного друга, любящую жену, настоящую вторую половинку.

Разоблачение эмигрантских сказок

С первых лет жизни в России Алексей Толстой показал себя не только патриотом, но и человеком, прекрасно понимающим глубинные процессы, происходящие в стране и за рубежом.

Алексей Толстой признавался:

«Жизнь в эмиграции была самым тяжелым периодом моей жизни. Там я понял, что значит быть парием, человеком, оторванным от родины, невесомым, бесплодным, не нужным никому ни при каких обстоятельствах».

В повести «Эмигранты» Алексей Николаевич Толстой ярко высветил жизнь в эмиграции, показал характеры и судьбы эмигрантов. Ведь не все были людьми высоких достоинств, не все были подобны Бунину, Куприну. Бежали за границу жулики и приспособленцы, бежали те, кто готов был сдать Россию интервентам, превратить ее в сырьевой придаток западных алчных нелюдей и заокеанских людоедов.

Повесть написана в 1931 году, и первые ее главы публиковались в журнале «Новый мир». Первоначально Алексей Толстой дал ей название «Черное золото». Под этим названием она вышла уже книгами в 1932 и 1933 годах и вошла в собрание сочинений автора в 1935 году.

Алексей Толстой предварил ее такими словами:

«Факты этой повести исторически подлинны, вплоть до имен участников стокгольмских убийств. Профессор Стокгольмского университета сообщил мне подробности этого забытого дела. Остальные персонажи и сцены взяты по возможности документально из материалов, из устных рассказов и личных наблюдений. В первой редакции эта повесть называлась “Черное золото”».

Он не только рассказал о жизни самих по себе беглецов из России, но и обрисовал обстановку во Франции, которая была не из легких, чему виной только что завершившаяся чудовищная мировая бойня, цели которой так и не стали ясны тем, кто проливал кровь на поле боя. После войны поток людей с искалеченными несправедливой войной душами заполонил страны Антанты. Немало было таковых несчастных и во Франции. Они заполонили Париж, и Толстой видел их, ужасался тем, что происходило…

«Каждый демобилизованный не прочь был бы устроить веселенькое побоище по возвращении с войны. В конце концов, покуда дураки сидели в окопах, умные не теряли времени в тылу. Но власть предоставила вернувшимся “защитникам отечества” лишь мирным путем отыскивать себе место в жизни. Все было ново, потрясено, сдвинулось, перемешалось. Франк падал, цены росли.

Руки, привыкшие к винтовке, нелегко протягивались в окошечко кассира за скудной субботней выручкой. Что ни говори о прекрасной родине, а ухлопать такую уйму народа, чтобы вновь одним – с парусиновым свертком инструментов на плече благонамеренно шагать в дымах рассвета к гудкам кирпичных корпусов, другим – проноситься по тем же мостовым в шикарных машинах (сонные морды, завядшие бутоньерки, смятые груди смокинговых рубашек), – тут можно было задуматься: “Так что же, выходит – ты чужое счастье купил своей кровью? Дурак же ты, Жак!”»

Алчная свора стран Антанты, получив по зубам в России, терзала Германию. В повести читаем…

«Непримиримее всех, мстительнее, жаднее была Франция. Она готовилась к огромному индустриальному подъему: приобретая Эльзас и Лотарингию, оккупируя угольные богатства Рейна, захватывая африканские колонии, Франция намеревалась занять место Германии в промышленности.

С первых же заседаний Совета Десяти Франция повела линию на завоевание мира».

И ведь Франция преуспела в своих амбициях. Перед началом Второй мировой войны, как уже доказано, французская армия по своему оснащению и численности вполне могла противостоять фашистской Германии, и только предательство французской элиты и трусость не привыкших воевать французов позволили Гитлеру завоевать ее за сорок дней и оснастить свои войска французским оружием, взятым в качестве трофеев.

Сколько надежд было у французских промышленников и банкиров в годы Гражданской войны и военной интервенции в России! Какие богатства кружили им головы!


На улицах Парижа. 1920-е гг.


Советская власть национализировала бесчисленное количество зарубежных предприятий, в том числе и французских. Нет, не желание спасти Россию от смуты заставило французское правительство направить в Россию войска. Толстой разоблачил выдумки. Показал, что «для охраны французских капиталов, вложенных в торговые, металлургические, угольные предприятия на Украине, на Дону и Урале, правительство вынуждено послать в одесский порт некоторое количество колониальных войск».

Пресса французская дезориентировала публику.

«Войска как будто победно маршировали по Новороссии. Хотя Советом Десяти и был отклонен план Клемансо о широкой военной экспедиции на восток Европы, но зато сама Россия подавала надежды на скорое освобождение от большевиков: на Северном Кавказе успешно воевал генерал Деникин, под Петроградом – генерал Юденич; в Сибири с помощью французского генерала Жанена и чехословаков образовалось правительство Колчака. Его солдаты очищали Сибирь и восстановляли право собственности.